Живущий в ночи - Дин Кунц

– Они уже на крыше.

– И что делают?

– Не знаю. – Бобби умолк и прислушался. – Там по крайней мере две из них. Бегают взад и вперед. Наверное, ищут путь в дом.

Орсон спрыгнул с лавки и настороженно замер, подняв одно ухо и внимательно вслушиваясь в слова Бобби. Вся его поза выражала неподдельную тревогу. Он уже не пытался изображать из себя обычную собаку.

– А они могут каким-нибудь образом проникнуть в дом? – спросил я.

– В ванной и кухне есть воздуховоды, но они недостаточно широки даже для этих сволочей.

Как ни странно, хотя в коттедже существовали все мыслимые удобства, в нем не было камина. Наверное, по мнению Корки Коллинза – бывшего Тоширо Тагавы, каменное нутро и жесткие кирпичи камина в отличие от огромной ванны с теплой водой не являлись идеальным местом для того, чтобы расслабляться в обществе двух обнаженных девиц с пляжа. Благодаря его однобокой порочной фантазии обезьяны теперь не имели возможности проникнуть в дом через дымоход.

– До рассвета мне предстоит сделать еще кое-какую работу в духе Нэнси Дрю.

– Ну и как? Получается? – поинтересовался Бобби.

– Я просто гений в этом деле. Скоро утро. Я проведу весь день в доме Саши, а вечером мы приедем прямиком к тебе.

– Хочешь сказать, что мне снова придется стряпать ужин?

– Мы привезем с собой пиццу. Послушай, я уверен, что нас собираются прикончить. По крайней мере одного из нас. И единственный способ этого избежать – держаться вместе. Постарайся отоспаться днем. Завтрашняя ночь может оказаться весьма напряженной. Как бы нам в штаны не наложить.

– Значит, ты уже научился управляться со всем этим?

– Управляться с этим невозможно.

– В отличие от Нэнси Дрю ты не очень-то оптимистичен.

Я больше не собирался ему врать. Ни ему, ни Орсону, ни Саше.

– Из этой ситуации нет выхода. Это невозможно как-нибудь остановить или повернуть вспять. Что бы здесь ни происходило, нам придется жить с этим до конца своих дней. Но, может быть, нам повезет и мы сможем найти способ проехаться на этой волне, хотя она, сволочь, действительно здоровенная и страшная.

Помолчав, Бобби спросил:

– Что стряслось, братишка?

– Разве я тебе только что не сказал?

– Сказал, но не все.

– Всего по телефону не скажешь.

– Я не имею в виду подробности. Я имею в виду тебя.

Орсон положил голову мне на колени, словно полагая, что, погладив его по голове и почесав между ушами, я немного успокоюсь. Так и случилось. Это всегда срабатывает. Хорошая собака является гораздо лучшим лекарством от стресса и печали, нежели валиум.

– Ты делаешь вид, что тебе не страшно, но тебе страшно, – констатировал Бобби.

– Боб Фрейд, незаконный внук Зигмунда.

– Ложитесь на кушетку, пациент.

Гладя шерсть Орсона в попытке успокоить свои нервы, я вздохнул и сказал:

– В общем, насколько я понял, все сводится к тому, что моя мама уничтожила мир.

– Звучит впечатляюще.

– Правда?

– Этими своими научными штучками?

– Генетика.

– Помнишь, я говорил тебе об опасности стремления оставить след на земле?

– Мне кажется, в данном случае все обстояло гораздо хуже. Я думаю, поначалу она всего лишь пыталась найти способ помочь мне.

– Ага, устроив конец мира?

– Того мира, каким мы его знаем, – проговорил я, припомнив слова Рузвельта Фроста.

– Как-то раз мамуля, повязав платок, испекла сынуле с ядом пирожок.

Мне не удалось удержаться от смеха.

– Ну что бы я без тебя делал, братишка!

– Я лишь один раз сделал для тебя стоящую вещь.

– Какую именно?

– Научил тебя видеть перспективу.

– Да, – согласился я, – научил меня различать, что имеет значение, а что – нет.

– Большинство вещей – не имеет, – напомнил Бобби.

– Даже то, что происходит сейчас?

– Займись любовью с Сашей. Потом как следует отоспись. Завтра вечером нас ожидает охренительный ужин. Мы надерем мартышкам задницы. Прокатимся на колоссальной волне. Через неделю ты снова будешь воспринимать свою маму так же, как раньше. Если ты, конечно, этого хочешь.

– Может быть, – с сомнением в голосе откликнулся я.

– Правильное восприятие жизни – это главное, братишка.

– Я буду работать над этим.

– И все же не могу отделаться от одной мысли.

– Какой?

– Твоя мама, наверное, здорово разозлилась, когда проиграла сражение за то, чтобы сохранить памятник в сквере.

Бобби повесил трубку, а я выключил свой телефон.

Действительно ли подобный подход к жизни является единственно правильным? Считать, что большую часть жизни не следует воспринимать всерьез, рассматривать ее как некую космическую шутку, иметь лишь четыре основополагающих жизненных принципа: во-первых, причинять как можно меньше вреда другим, во-вторых, всегда быть готовым прийти на помощь своим друзьям, в-третьих, отвечать за себя и ничего не просить у других, в-четвертых, получать от жизни максимум удовольствия. Плевать на мнение всех, за исключением тех, кто тебе близок. Не думать о том, чтобы оставить свой след на земле. Игнорировать «важнейшие вопросы современности», чтобы не портить себе пищеварение. Не оглядываться на прошлое. Не беспокоиться по поводу будущего. Жить сегодняшним днем. Верить в смысл собственного существования и ждать момента, когда понимание его само придет к тебе, вместо того чтобы в поте лица его отыскивать. Когда жизнь бьет тебя в лицо, можешь упасть на спину, но, падая, не забывай смеяться. Лови волну, приятель!

Именно так живет Бобби Хэллоуэй и при этом является самым счастливым и уравновешенным человеком из всех, кого я знаю.

Я пытаюсь жить так же, как он, но у меня это получается не так хорошо. Иногда, когда нужно плыть на спине, я начинаю молотить по воде руками и ногами. Я провожу слишком много времени в ожидании чего-то и трачу слишком мало времени, позволяя жизни удивлять меня. Возможно, я недостаточно стараюсь жить так, как Бобби. А может быть, стараюсь слишком сильно.

Орсон подошел к фонтану и с шумом стал лакать чистую воду, явно наслаждаясь ее прохладой и вкусом.

Я вспомнил июльскую ночь, когда, сидя на заднем дворе, он смотрел на звезды, терзаемый черной тоской. Я не мог определить, насколько Орсон умнее обычных собак. Поскольку его ум был каким-то образом стимулирован научными изысканиями в Форт-Уиверне, он обладал гораздо большей сообразительностью, нежели определено природой для собак. Возможно, в ту ночь Орсон впервые осознал заложенный в нем потенциал и одновременно – чудовищные ограничения, наложенные на него собачьей сущностью. И после этого погрузился в трясину отчаяния, которая едва не засосала его окончательно. Обладать интеллектом и не иметь гортани, приспособленной для осмысленной речи, обладать интеллектом и не иметь рук, с помощью которых можно было бы писать и работать, обладать интеллектом и быть заточенным в таком физическом обличье, которое никогда не позволит проявить этот интеллект. Это можно сравнить разве что с тем, чтобы родиться глухим, немым и лишенным конечностей.

Сейчас я смотрел на Орсона другим взглядом, удивляясь его мужеству и испытывая к нему такую нежность, какую не испытывал никогда и ни к кому на земле.

Он повернулся от фонтана, облизываясь и широко улыбаясь от удовольствия. Увидев, что я смотрю на него, он завилял хвостом. Он был рад моему вниманию, а может, ему было просто приятно находиться рядом со мной этой необычной ночью.

Несмотря на все ограничения, наложенные на него природой, несмотря на то, что его было за что пожалеть, у моего пса получалось быть Бобби Хэллоуэем гораздо лучше, нежели у меня.

Можно ли назвать мудрой жизненную позицию Бобби? Или Орсона? Возможно, когда-нибудь я повзрослею достаточно для того, чтобы воспользоваться их жизненной философией.

Поднявшись со скамейки, я указал Орсону на скульптуру и сказал:

– Это не ятаган. И не полумесяц. Это ухмылка невидимого Чеширского Кота из «Алисы в Зазеркалье».

Орсон посмотрел на монументальный шедевр.

– А это не игральные кости и не кусочки сахара, – продолжал я. – Это таблетки для того, чтобы вырасти или уменьшиться, которые проглотила в сказке Алиса.

Орсон сосредоточенно обдумывал услышанное. Он видел мультипликационную диснеевскую версию классической сказки по видео.

– А сфера – это не символ планеты и не синий шар для боулинга. Это большой голубой глаз. Соедини все это вместе, и что получится?

Орсон взглянул на меня, желая, чтобы его просветили на этот счет.

– Чеширская ухмылка – это насмешка скульптора над теми доверчивыми дурачками, которые отвалили ему столь щедрый гонорар. Таблетки означают наркотики, под действием которых он создавал это бредовое произведение. Голубой глаз принадлежит самому художнику, а второго не видно потому, что он подмигивает. Бронзовая куча в основании скульптуры, разумеется, собачье дерьмо, и оно язвительно воплощает символическую оценку всего этого сооружения, поскольку собаки, как известно, являются наиболее восприимчивыми критиками в области искусства.