Краем глаза - Дин Кунц

В кабинете находилась лишь малая часть коллекции Пола. Тысячи других журналов хранились у него дома.

Особенно ему нравились обложки журналов, яркие, будоражащие, полные насилия, необычности, завуалированной сексуальности. Обычно он съедал две половинки яблока, груши или персика, составляющие его ленч, читая какой-нибудь рассказ, но иногда просто смотрел на обложку, погрузившись в грезы о дальних краях и захватывающих приключениях.

Действительно, одного вида такого журнала, пожелтевшего от времени, хватало, чтобы у него разыгралась фантазия.

Необычное сочетание средиземноморской смуглости и рыжих волос, симпатичная физиономия, хорошая фигура придавали Полу сходство с героями, живущими на страницах этих дешевых журналов. Особенно ему нравилось отождествлять себя с братом Дока Сэвиджа.

Сам Док был одним из его фаворитов. Экстраординарный борец с преступностью. Человек-из-Бронзы.

В тот понедельник ему очень хотелось хоть на полчаса окунуться в мир приключений. Но он решил, что должен наконец заняться письмом, написать которое собирался как минимум дней десять.

Поэтому, разрезав яблоко пополам и очистив его от косточек, Пол достал чистый лист бумаги и снял колпачок с перьевой ручки. Он всегда гордился своим чуть ли не каллиграфическим почерком. «Дорогой преподобный Уайт…»

Ручка зависла над бумагой. Пол не знал, с чего начать. Он не привык писать письма совершенно незнакомым ему людям. Но не оставалось ничего другого, как продолжить:

«Приветствую вас в этот знаменательный день. Я пишу вам об удивительной женщине, Агнес Лампион, жизни которой вы, не зная того, коснулись и чья история может заинтересовать вас…»

Глава 45

Если другие могли видеть в окружающем мире магию, Эдома завораживало только одно: природа, эта чудовищная машина уничтожения, перемалывающая все в пыль. Однако он изумился, увидев туза с написанным на нем именем племянника.

Барти заснул, пока Эдом тасовал карты, проснулся вновь, когда последний вытащил открытого бубнового туза, возможно, потому, что его головка лежала на груди матери и его встревожило ее участившееся сердцебиение.

— Как это делается? — спросила Агнес Обадью.

Лицо старого негра стало очень серьезным, в этот момент он напоминал сфинкса, хранящего древние секреты.

— Если я скажу вам, дорогая леди, волшебство пропадет бесследно. Останется только трюк.

— Но вы не понимаете. — И она рассказала о гадании Марии в пятницу вечером, когда на стол один за другим легли восемь тузов.

Лицо сфинкса осветила улыбка, Обадья повернул голову, нацелив белую бородку на Эдома.

— Ага… так давно это было, — он словно говорил сам с собой. — Так давно… но теперь я вспоминаю, — и он подмигнул Эдому.

Подмигивание поставило Эдома в тупик. Он ничего не понимал. И почему-то подумал о загадочном, вырванном из телесной оболочки, никогда не мигающем глазе из плавающей вершины пирамиды, изображенной на обратной стороне однодолларовой купюры.

Рассказывая фокуснику о гадании, Агнес не упомянула о четырех пиковых валетах, только о червовых и бубновых тузах. Она никогда не делилась с другими людьми своими тяготами, и, хотя отшутилась, открыв четвертого пикового валета, Эдом знал, сестра не на шутку обеспокоена.

То ли Обадья почувствовал ее страх, то ли его тронула доброта Агнес, но он пошел ей навстречу.

— К сожалению, должен признаться, что это даже не фокус. Чистый обман. Я выбрал бубнового туза именно потому, что в гаданиях на картах он символизирует богатство, то есть на него люди всегда реагируют положительно. Туза с именем вашего мальчика я приготовил заранее, потом положил картинкой вверх в самый низ колоды, чтобы он не вскрылся, когда колоду делили пополам.

— Но до нашего приезда вы не знали имени моего Барти.

— Конечно же, знал. Преподобный Коллинс рассказал мне и о вас, и о Бартоломью. И при встрече, спросив, как зовут вашего малыша, я уже знал ответ и просто хотел удивить вас этим маленьким трюком.

Агнес улыбнулась.

— Очень ловко.

— Не ловко, — со вздохом возразил Обадья. — Грубо. Вот когда у меня были нормальные руки, я бы действительно мог вас удивить.

В молодости он выступал в ночных клубах, посещаемых неграми, и театрах, вроде гарлемского «Аполло». Во время Второй мировой войны в составе выездных бригад ОООВС[36] поднимал боевой дух солдат на Тихом океане, в Северной Африке, а после Дня высадки[37] — в Европе.

— После войны какое-то время с работой у меня стало получше. Для черных… времена менялись. Но я старел, а шоу-бизнес всегда ищет молодых. Так что на первые роли я так и не вышел. Господи, не вышел и на вторые, хотя дела у меня шли неплохо. Но… в начале пятидесятых мой агент все с большим трудом добивался для меня выступлений в хороших клубах.

Помимо грушевого пирога, Агнес приехала и с тем, чтобы предложить Обадье Сефараду годовой контракт… не показывать фокусы, а рассказывать о них.

Благодаря ее усилиям публичная библиотека Брайт-Бич взяла на себя координацию достаточно амбициозного исторического проекта, который финансировали два частных благотворительных фонда и ежегодная клубничная ярмарка. Местным старикам предлагалось надиктовать истории их жизней, чтобы их опыт, знания, мировоззрение не остались потерянными для будущих поколений.

Проект этот, помимо прочего, позволял оказать финансовую помощь некоторым из стариков, попавшим в стесненные обстоятельства, не унижая при этом их достоинства, вселяя надежду, возвращая самоуважение. Агнес попросила Обадью внести свою лепту в проект, принять одногодичный грант и с помощью старшего библиотекаря познакомить потомков с основными вехами своей жизни.

Тронутый до глубины души, заинтригованный, фокусник, однако, поначалу ушел от прямого ответа, выгадывая время на поиск причин для вежливого отказа, а потом печально покачал головой:

— Сомневаюсь, что я достоин войти в категорию тех людей, которых вы ищете, миссис Лампион. Боюсь, запись истории моей жизни проект не сможет поставить себе в заслугу.

— Чепуха. Я просто не понимаю, о чем вы говорите. Обадья поднял обезображенные руки с едва сгибающимися

пальцами.

— Как по-вашему, почему они стали такими?

— Артрит? — предположила Агнес.

— Покер. — Руки Обадья не опустил, словно кающийся грешник, обращающийся к богу просьбой о прощении. — Я специализировался на фокусах ближнего плана. Да. Конечно, мог вытащить кролика из шляпы, материализовать из воздуха шелковый шарф, выпустить голубей из шарфов. Но больше всего мне нравились фокусы, которые показывают в непосредственной близости от зрителей, у них под носом. С монетами, еще больше… с картами.