Джозеф Антон - Салман Рушди

Билл — Чудак с большой буквы, непременно с большой, иначе его диапазона не передать. Любитель размахивать руками и заключать людей в объятия, человек, чья речь состоит из восклицаний и интонационных ударений, повар-самоучка, бывший игрок в американский футбол, читатель-интеллектуал, глубоко изучивший авторов елизаветинской эпохи, артист развлекательного жанра, наполовину циркач, наполовину яйцеголовый эрудит. Он взял издохший кембриджский студенческий журнальчик «Гранта» и возродил его, сделав родным журналом для всего своего даровитого поколения. На его страницах цвели произведения Эмиса-сына, Макьюэна, Барнса, Чатвина, Исигуро, Фентона и Анджелы Картер; Джордж Стайнер позволил Бьюфорду целиком опубликовать свою повесть о Гитлере «Переезд А. Г. в Сан-Кристобаль»; он изобрел для жанра, в котором работали американские писатели Карвер, Форд, Вулф и Джой Уильямс, название «грязный реализм»; с первого номера «Гранты», посвященного путешествиям, во многом началась мода на путевые записки; вместе с тем он платил своим авторам возмутительно мало, приводил многих из них в бешенство, месяцами не читая присланные вещи или не принимая по их поводу решения, других приводил в бешенство своим стилем редактирования, настолько агрессивным и бесцеремонным, что порой ему приходилось пускать в ход все свое легендарное обаяние, чтобы остаться непобитым; он всучивал людям подписку на ежеквартальный журнал, который ни разу за все шестнадцать лет, что он провел у руля, не выпустил за год более трех номеров. Куда бы он ни приезжал, он привозил с собой великолепное вино и готовил блюда для серии пиршеств — всегда с густыми соусами и большим количеством сочной дичи, — словом, инфарктную еду, и комнату, где он находился, обычно наполнял смех. Он к тому же всегда был отличным рассказчиком и большим сплетником, и могло показаться, что он последний человек на свете, кого можно посвятить в секреты тайного мира Джозефа Антона. Но все эти секреты были сохранены. Веселый экстраверт Билл Бьюфорд оказался человеком, которому можно доверить свою жизнь.

— Я этим займусь, — сказал Билл. — Мы эту проблему решим.

Двум женщинам, которых он раньше не знал, суждено было сыграть в его истории важную роль. Фрэнсис Д’Соуса и Кармел Бедфорд. Кармел, крупную ирландку, отличавшуюся горячностью суждений, «Статья 19» назначила секретарем Международного комитета защиты Рушди; Фрэнсис, которая недавно возглавила «Статью 19», была ее начальницей. Комитет, созданный совершенно независимо от человека, которого он намеревался защищать, для борьбы с «вооруженной цензурой», пользовался поддержкой Совета по искусству, ПЕН-клуба, Национального союза журналистов, Общества авторов, Гильдии писателей и многих других организаций. Он не имел к его возникновению никакого отношения, но год от года его взаимодействие с Фрэнсис и Кармел делалось все более тесным, и они стали его незаменимыми политическими союзницами.

Они видели его очень разным — угнетенным, воинственным, благоразумным, жалеющим себя, управляемым, слабым, солипсистски настроенным, сильным, мелочным, решительным — и, что бы ни было, всегда стояли с ним бок о бок. Фрэнсис — хрупкого сложения, элегантная, темноволосая, когда надо — сурово сосредоточенная, когда весело — по-детски смешливая, — женщина поразительная. Она работала и в джунглях Борнео, и в афганских горах с муджахеддинами. У нее быстрый, острый ум и большое материнское сердце. Ему повезло с этими compraňeras[95]. Надо было очень много всего сделать.

Ему опять разрешили пользоваться сотовым телефоном, и они, встревоженные, позвонили ему. В офис «Статьи 19» неожиданно пришла Мэриан и сказала, что намерена на правах жены взять на себя ведущую роль в кампании по его защите. Ему нужен, заявила она, какой-то рупор, и этим рупором будет она. «Мы просто хотели уточнить, — сказала ему Фрэнсис со своей обычной осторожностью, — поддерживаете ли вы это, хотите ли, чтобы так было». — «Нет!» — чуть не заорал он. Это было прямо противоположно тому, чего он хотел: ни при каких обстоятельствах Мэриан не должна была иметь ничего общего с этой кампанией, ей нельзя было позволять говорить ни от имени комитета, ни от его имени. «Ясно, — промолвила Фрэнсис задумчиво. — Мне и самой так показалось».

Мэриан оставляла ему злые сообщения: банальный кризис супружеских отношений приобрел из-за того, что их жизнь стала похожа на триллер, черты гротескной мелодрамы. Почему ты мне не звонишь? Я буду говорить с газетчиками. Он ей позвонил, и на какое-то время она унялась. Но потом заявила газете «Индепендент», что, хотя «с душевным здоровьем у человека все в полном порядке, человек живет жизнью параноика и шизофреника». Она не сказала определенно, кого имеет в виду под словом «человек».

Позвонила и Кларисса. Она хотела, чтобы он купил ей новый дом. У нее возникло ощущение, что ей надо переехать, и, поскольку причина в нем, ему надо будет возместить ей расходы. Это его долг перед ней и сыном.

Затем — опять жизнь в гостиницах, которые содержали отставные полицейские (выбор таких вариантов оказался богатым): сначала в Истоне, графство Дорсет, потом в Солкоме, графство Девон. Вид в Девоне открывался превосходный: внизу — Солкомский залив, освещенный солнцем, с плывущими по нему парусниками, вверху — кружащие чайки. Билл трудился над тем, чтобы снять ему дом в Эссексе. «Дай мне несколько дней», — сказал он.

Его друг Нуруддин Фарах предложил стать посредником между ним и исламским интеллектуалом Али Мазруи, чтобы попытаться выйти из тупика, возникшего из-за фетвы. «Хорошо, — сказал он Нуруддину, — но я не собираюсь ни извиняться, ни изымать книгу». Через некоторое время Нуруддин признал, что попытка не удалась: «Они требуют больше, чем ты согласен им дать». За годы фетвы к нему еще не раз будут обращаться люди, утверждающие, что у них есть «особые каналы», благодаря которым проблему можно решить, и предлагающие свое посредничество. В числе прочих — пакистанец Шейх Матин, обратившийся к Эндрю в Нью-Йорке, и британско-иранский бизнесмен сэр Дэвид Эллайенс. Неизменно эти попытки оканчивались ничем.

Позвонил Билл и сообщил новость, которая его, Билла, наполовину позабавила, наполовину взбесила.

— Твое стихотворение, — сказал он. — Брадфордский совет мечетей хочет, чтобы его запретили.

В последнем номере журнал «Гранта», в нарушение своего правила не печатать поэзию, опубликовал его стихотворение о том, какие чувства он испытывает, под название «6 марта 1989 года». Оно заканчивалось строчками, подтверждающими его решимость