Гунны - Томас Костейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ослау Солварс слушал внимательно. Раз или два кивнул, по ходу задал несколько вопросов. Когда Николан закончил, Ослау заговорил лишь после долгой паузы.
— Ты нарисовал ясную картины битвы.
Старик повернулся к окну, посмотрел в сторону Раэтии, куда уехал отряд Ильдико.
— Объяснения Ранно не показались мне убедительными. Поскольку из сыновей первых родов в живых остались только вы двое, подтвердить или опровергнуть ваши слова некому. А Ранно, скажу тебе, трудился без устали, настраивая народ против тебя. Если Рорик жив, для принятия решения хватит одного его слова. Но, допустим, он мертв. Или ранение его столь серьезно, что в голове его все помутилось и он не сможет сказать ничего путного? Если Рорик ничем не сможет нам помочь, придется полагаться на показания других людей. Каких бы ты мог представить свидетелей?
— Гунны уже миновали горные перевалы. Думаю, Аттила сразу же распустит армию. Будь я с ним, я бы попросил принца Таллимунди приехать со мной, в крайнем случае привез бы его показания. Есть еще два курьера, которые возили донесения. Сомуту и Пассилий. Их глубоко опечалила ошибка из-за которой наших всадников послали на верную смерть, и они обещали мне дать показания в случае последующего разбирательства.
— Как я уже говорил, закон запрещает тебе уезжать отсюда. Кто может поехать вместо тебя?
— Мой друг Ивар Бритон. В Шалоне он весь день провел рядом со мной и видел всех курьеров. Мы можем послать его в столицу гуннов за Сомуту и Пассилием.
— Времени нам хватит, — кивнул старик. — Где сейчас Бритон?
— Он женился на женщине, которую раньше называли вдовой Тергесте, и вместе с ней находится в доме Роймарков.
Оратор улыбнулся.
— Обычно показания чужестранцев не кажутся нашим судьям убедительными. Однако, он муж самой богатой женщины мира, так что, возможно, к нему прислушаются. Я незамедлительно пошлю за ним. Если он не найдет никого из твоих друзей, он должен возвращаться как можно скорее, ибо и его показания будут нам полезны.
Допрос продолжался еще час. Николану пришлось рассказать о причинах, побудивших его поступить на службу к Аттиле. Пока он говорил, Оратор то вставал и мерил шагами комнату, то садился вновь. Иногда он прерывал Николана резким вопросом. Бывало вопрос этот предварялся поднятием руки и тогда длинный указательный палец только что не упирался Николану в грудь. В этих случаях Николан чувствовал, как с кончика пальца срывается и устремляется к нему поток энергии. Если какие-то сведения привлекали особое внимание Оратора, он просил Николана вновь вернуться к ним, дабы уловить ранее упущенные подробности.
В конце концов Николан совершенно выдохся. И его состояние не укрылось от Оратора, который, похоже, мог продолжать допрос хоть до утра. Он подошел к стулу, на котором сидел Николан, положил руку ему на плечо.
— Я убедился, что ты не пытался что-либо скрыть от меня. Рассказал все, что смог вспомнить. Что же касается достоверности твоих слов… об этом судить не мне. Но я считаю необходимым предупредить тебя. Сын моего друга, против тебя выдвинуты очень серьезные обвинения. Ранно приложит все силы, чтобы тебя признали виновным. Он умен и у него много влиятельных друзей. Он заменил нескольких прежних членов Ферма их сыновьями, своими сторонниками.
Так что исход суда далеко не ясен. Если не появятся твои свидетели, тебе будет нелегко опровергнуть показания Ранно и тех, кто поддерживает его. Я — христианин и верю, что правда победит, если того желает Господь Бог в своей высшей мудрости. Но, должен добавить, что я служу Оратором много лет, и не раз был свидетелем того, как торжествовала не правда, а ложь.
Помни так же, что я расположен к тебе, но мои обязанности требуют от меня полного нейтралитета. Я должен сделать все, чтобы члены Ферма могли получить максимально объективную информацию. А решение могут принять только они.
9
Николан взглянул на небо, на котором зажглись первые звезды. Облака над лесом и холмом отсвечивали красным. Он знал, что это означает, и сожалел, что не смог еще раз увидеть лицо Мацио Роймарка до того, как его тело завернули в пурпур и предали огню.
На следующее утро охранник, сопровождавший Николана, когда тут покидал котловину, принес легкий кнут, который использовался в дуэлях. Громко щелкнул им.
— Будешь сегодня практиковаться? — спросил он.
Николан взял кнут.
— У меня получается все лучше.
— Да, сдвиги есть, — кивнул охранник. — Но я слышал, что Ранно в эти дни не выпускает кнута из рук. Что он задумал? Вызвать тебя на дуэль, если Ферма вынесет оправдательный приговор?
— Я никогда не боялся Ранно. В детстве, я мог побить его во всем, — Николан вернул кнут. — Сегодня я хочу побывать в семьях, живущих на плоскогорье не одно столетие. Мне потребуется их поддержка.
— Их осталось немного, — охранник, похоже, также проникся симпатией к Николану. — Старики умирают. Многие молодые погибли в той битве.
— Знаешь, Жакла, я должен повидать тех, кто помнит моих отца и мать. И не забыли, что Финнинальдеры украли наши земли после того, как убили моего отца.
Жакла почесал кончик длинного носа.
— Большинство их отошли в мир иной. Хочешь дельный совет? Не упирай на слово «украл». Молодой Ранно славно потрудился ради того, чтобы склонить общественное мнение в свою сторону. Я-то понимаю, что ты абсолютно прав, но на тебя столько навешено, что твои слова о той давней истории многие просто пропустят мимо ушей, — лицо Жаклы потемнело. — Этот молодой Ранно! За его ложь я в детстве получил десять ударов кнутом. Он, похоже, этого не помнит, и хочет, чтобы я был его шпионом. Отводит меня в сторону, когда ты этого не видишь, и засыпает вопросами. Где ты был да с кем виделся? О чем спрашивал? Что тебе отвечали? Что сказал тот, а что этот? Кто из них дружелюбно принял тебя? Все он вынюхивает, этот Ранно.
В последующие часы Николану не раз пришлось испытать разочарование, но в итоге настроение у него улучшилось. Далеко не все живущие на плоскогорье видели в нем врага. А некоторые из друзей его родителей даже пообещали свидетельствовать в его пользу перед Ферма.
В свою комнату он, однако, вернулся подавленным. Слишком много женщин кричали ему вслед, что на нем кровь их мужей и братьев. Некоторые бросали в него камни. А одна старуха, притаившаяся в кустах, едва не пырнула его ножом, дабы отомстить за смерть сына.
— Ранно действительно потрудился на славу, — признался Николан Жакле. — Прежде Финнинальдеров не любили. Почему же теперь столько людей верят ему на слово?
— В Ферма очередное изменение, — Жакла печально покачал головой. — Этот Ранно, какой же он хитрец! Он убедил старого Фурлу Мандерека уступить свое место своему сыну, молодому Фурлу, своему близкому другу.
Николан нахмурился. Враг обкладывал его со всех сторон. Молодой Фурлу с детства всюду таскался с Ранно и делал все, что тот ему говорил. Так что не приходилось сомневаться, кому он отдаст свой голос. Как Ранно скажет, так он и проголосует.
— Из стариков осталось только четверо, — продолжал охранник. — Остальные пятеро — молодежь. Я их практически не знаю, но могу сказать, что Ранно тщательно отбирал их, — он назвал новых членов Ферма по именам, каждый раз качая головой. Последним был Хаска, которому принадлежали земли у самой реки, на склонах холмов, более подходящих для разведения овец. Этим он и занимался, владея лишь несколькими лошадьми. Поэтому его считали чуть ли не чужестранцем.
— А что ты скажешь о Хаске? — спросил Николан.
Жакла наморщил лоб.
— Мрачная личность. Друзей у него нет. Но Ранно ездил к нему. Я бы не стал рассчитывать на Хаску.
"Если старики проголосуют за меня, большинство все равно будет у Ранно. Пять против четырех, — подумал Николан. — Да и в этих четырех уверенности у меня нет.
Он подошел к окну, посмотрел на дорогу, по которой должен был вернуться Ивар. Никого и ничего. Ни всадника на усталом жеребце, ни облачка пыли вдали.
Услышав, что его зовут, Николан повернулся к окну и разглядел в темноте чье-то лицо. Прошла неделя после его приезда к Ослау, и первым делом он подумал, что вернулся Ивар. Однако, у окна стоял один из слуг госпожи Евгении.
— Господин мой, охранник спит? — шепотом спросил гость.
Николан взглянул на Жаклу, вытянувшегося на узкой кушетке, стоящей рядом с его кроватью.
— Он не проснется, пока утром его не разбудят солнечные лучи.
— Тогда пойдем со мной. Моя госпожа ждет тебя.
Евгения сразу перешла к делу.
— Николан, ты не должен ждать суда. Лошади готовы. Уезжай тотчас же и скачи всю ночь. К утру ты будешь далеко, они тебя не догонят.
— Но я дал клятву, что не уеду. Я не хочу, чтобы меня обвиняли еще и в этом.
— Сколько раз я слышала эти слова, — рассердилась Евгения. — Я сыта по горло этой глупой сентиментальностью. Если ты не уедешь немедленно, тебе отрубят голову или лишат жизни более ужасным способом. Слушай меня. Напрасно ты ждешь справедливого суда. Все предрешено заранее. Я слышала об этом сегодня. Из уст того мерзавца, что все это подстроил. Я говорю о Ранно, у которого руки по локоть в крови, но он хочет и дальше убивать и убивать. Сегодня он приходил в дом Роймарков. Столь уверенный в себе, что открыто похвалялся грядущим успехом. Тебя закуют в цепи, если ты останешься здесь. Стариков, членов Ферма, заменяют их сыновьями. Все они друзья Ранно. Но это еще не все. Он отвел меня в сторону и шепнул, что он намерен жениться не на Лаудио, а на Ильдико. Сказал, что Мацио дал согласие.