«Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

14. Довольно долго эти воровские проделки мне отлично удавались, так как я брал довольно робко и притом незначительную часть их многочисленных запасов, да и хозяева никак не могли заподозрить осла в таких поступках. Но, понадеявшись на полную безопасность, я принялся увеличивать свою порцию и выбирать самые лакомые куски, так что у братьев проснулось подозрение, и хотя мне они и не приписывали ничего такого, но старались выследить виновника ежедневных пропаж.

Наконец они стали в душе обвинять один другого в гнусном воровстве, усилили слежку, удвоили бдительность и даже пересчитывали каждый свою часть. Наконец один из них перестал стесняться и говорит другому:

— С твоей стороны очень это справедливо и по-людски так поступать: лучшие части каждый день повыбрать и продавать их тихонько себе в прибыль,322 а потом требовать, чтобы остаток поровну делили. Если тебе не нравится вести общее хозяйство, можно в этом пункте разделиться, а в остальном сохранять братские отношения. Потому что, как посмотрю я, если мы долго так будем дуться друг на друга из-за кражи, то можем и совсем поссориться.

Другой отвечает: — Клянусь Геркулесом, мне нравится такая наглость: ты у меня перехватил эти жалобы на ежедневные покражи; я молчал столько времени, потому что мне стыдно было обвинять родного брата в мелком воровстве. Отлично, оба мы высказались, теперь нужно искать, как помочь беде, если мы не хотим повторять историю вражды фиванских братьев.323

15. Обменявшись обоюдными упреками, они клятвенно заявили, что не совершали никакого обмана, никакой кражи, и решили соединенными усилиями открыть виновника преступления; казалось невозможным, чтобы осел, единственно который находился налицо, мог питаться такими кушаньями, которые ежедневно не переставали пропадать, или чтобы в комнату залетали мухи величиною с гарпий, похищавших некогда яства Финея.324

Меж тем, питаясь щедрой трапезой и досыта насыщаясь человеческими кушаньями, я достиг того, что тело мое раздобрело, кожа от жира стала мягкой, шерсть приобрела гладкость и блеск. Но это улучшение моей внешности сослужило мне плохую службу. Обратив внимание на непривычную ширину моей спины и замечая между тем, что сено каждый день остается нетронутым, они принялись за мною следить. В обычное время они заперли двери и сделали вид, что идут в бани, сами же, проделав небольшое отверстие, стали наблюдать и, увидя, как я набросился на стоявшие кушанья, забыв о своих убытках, в удивлении от ослиного чревоугодия разразились смехом. Зовут одного, другого, наконец собрали целую толпу товарищей полюбоваться диковинным и чудовищным прожорством несмысленного вьючного скота. Такой на всех напал хохот, что он достиг даже ушей проходившего невдалеке хозяина.

16. Заинтересовавшись, о чем это смеется челядь, и узнав, в чем дело, он и сам, посмотрев в ту же дырку, получил немалое удовольствие; он хохотал до того, что у него бока заболели, и, открывши дверь, вошел в комнату, чтобы поближе посмотреть. По некоторым признакам мне казалось, что судьба собирается быть ко мне благосклоннее, веселое настроение окружающих внушало мне доверие, и я, нисколечко не смутившись, преспокойно продолжал есть, пока хозяин, развеселившись от такого небывалого зрелища, не отдал приказа вести меня в дом, даже собственноручно ввел меня в столовую и велел подать мне целый ряд жарких и нетронутых еще блюд. Хоть я уже порядочно подзакусил, но, желая заслужить внимание и расположение, я с жадностью набрасываюсь на поданные кушанья. Тогда придумывают, что бы подать, чего есть ослу наименее свойственно, и для испытания, насколько я ручной и вышколенный, предлагают мне мяса с пряностями, наперченную дичь, изысканно приготовленную рыбу. По всей зале раздается веселый смех. Наконец какой-то шутник кричит: — Дай же сотрапезнику выпить чего-нибудь!

Хозяин поддерживает: — Шутка не так глупа, мошенник. Очень может статься, что гость наш не откажется осушить чашу с подслащенным вином. — Затем: — Эй, малый! — продолжает, — вымой хорошенько этот золотой бокал, наполни его сладким вином и поднеси моему нахлебнику; да кстати передай, что я пью за его здоровье.

Ожидание сотрапезников дошло до крайнего напряжения. Я же, нисколько не испугавшись, беспечно и довольно весело подобрал нижнюю губу, наподобие языка, и за один дух осушил огромную чашу. Все в один голос закричали и принялись желать мне «доброго здоровья».

17. Хозяин остался очень доволен, позвал своих рабов, которые меня купили, и, дав им известную плату, поручил тщательный уход за мною любимому своему вольноотпущеннику, человеку довольно богатому. Тот кормил меня обильной и свойственной людям пищей и, чтобы угодить хозяину, научил меня, ему на развлечение, разным штукам. Прежде всего — лежать за столом, опершись на подушку, затем бороться и даже танцевать, встав на задние лапы, наконец, что было всего удивительнее, отвечать на вопросы, наклоняя голову вперед в случае моего желания, откидывая ее назад в противном случае; если же мне хотелось пить, я подмигивал глазами в сторону виночерпия. Конечно, научиться всему этому мне было нетрудно, даже если бы никто мне не показывал. Но я боялся, как бы в случае, если бы я без учителя усвоил себе человеческие повадки, меня не сочли за дурное предзнаменование и в качестве чудовищной игры природы не изрубили в куски и не выбросили на добычу хищным птицам. Поднялась уже молва, что мои удивительные способности приносят честь и славу моему хозяину, обладавшему ослом, который разделяет с ним трапезу, умеет бороться, танцевать, понимать человеческую речь и выражать свои чувства знаками.

18. Но прежде всего следует вам сообщить теперь же, что я должен был бы сказать вначале, кто был мой хозяин и откуда родом. Звали моего хозяина Фиасом, и род свой он вел из Коринфа, столицы всей Ахайской провинции; соответственно своему происхождению и достоинству он переходил от должности к должности и наконец облечен был магистратурой на пятилетие;325 и для достойного принятия столь блестящей должности собирался устроить трехдневные гладиаторские игры, соответствующие его щедрости. Заботясь о славе своей родины, он отправился в Фессалию закупить первосортных животных и известных гладиаторов и теперь, выбравши все по своему вкусу и расплатившись, собирался в обратный путь. Он не воспользовался роскошными повозками, пренебрег достойными его носилками, которые везлись частью открытыми, частью покрытыми в самом конце обоза, не захотел он даже ехать верхом на фессалийских лошадях или галльских жеребцах,326 порода которых стоит в высокой цене, а, украсив меня золотой сбруей, цветным чепраком, попоной пурпуровой, уздечкой серебряной, подпругой вышитой и звонкими бубенчиками, сел на меня, приговаривая любезнейшим образом, что больше всего доставляет ему удовольствия то обстоятельство, что я могу и везти его, и трапезу с ним разделять.

19. Когда, совершив путь то сушей, то морем, прибыли мы в Коринф, начали стекаться большие толпы граждан не столько, как мне казалось, для того, чтобы оказать почтение Фиасу, сколько из желания посмотреть на меня. Ибо до сих мест такая обо мне распространилась молва, что я оказался для своего надсмотрщика источником немалого дохода. Как только он заметит, что множество людей безвозмездно любуются на мои штучки, сейчас же двери на запор и впускал их поодиночке за плату, ежедневно загребая хорошенькую сумму.

Случилось, что в толпе любопытных находилась некая знатная и богатая дама. Заплатив, как и прочие, за посмотр и налюбовавшись на всевозможные мои проказы, она постепенно от изумления перешла к необыкновенному вожделению и, как ослиная Пасифая,327 исцеления своему недугу безумному нигде не чаяла, кроме как в моих объятиях. За крупное вознаграждение она сговорилась с моим сторожем провести со мной ночь; тот, нисколько не заботясь, что хорошего может из этого выйти, радуясь только барышу, согласился.

20. Отобедавши, мы перешли из хозяйской столовой в мое помещение, где застали уже дожидавшуюся меня даму. Боги, какой она была красавицей и как пышны были приготовления! Четверо евнухов для нашего ложа на полу расстилали множество небольших пуховиков, вместо одеяла растянуто было покрывало золотое, разукрашенное тирским пурпуром, поверх его набросаны были маленькие, но в огромном количестве думки, те, что неженки дамы любят подкладывать себе под щеку и под затылок. Не желая промедлением своего пребывания задерживать наслаждение госпожи, они заперли двери в спальню и удалились. Внутри же ясный свет блистающих свечей разгонял для нас темный мрак ночи.

21. Тогда она, совлекшись всех одежд, распустив даже ленту, что поддерживала прекрасные ее груди, стала к свету и из оловянной баночки стала натираться благовонным маслом, потом и меня оттуда же щедро умастила по всем местам, даже ноздри мои натерла. Тут крепко меня поцеловала, не так, как в публичном доме обычно целует корыстная девка скупого гостя, но от чистой души, сладко приговаривая: — Люблю, хочу, один ты мил мне, без тебя жить не могу, — и прочее, чем женщины выражают свои чувства и в других возбуждают страсть. Затем, взяв меня за повод, заставляет лечь без труда, как я уже был приучен; я охотно подчинился, не думая, что мне придется делать что-либо трудное или непривычное, тем более при встрече после столь долгого воздержания, с красивой женщиной; к тому же количество выпитого вина мне ударяло в голову и возбуждала сладострастие пламенная мазь.