Чья-то любимая - Лэрри Макмуртри

Джилл выглядела удрученной.

– Почему это у тебя появляется такая ревность, когда я по-доброму обращаюсь с пожилыми людьми? – спросила она. – Ведь я у тебя ничегошеньки не забираю.

Я ничего не ответил. Джилл помрачнела еще больше.

– Наверное, мне бы следовало все это бросить, – сказала она. – Постановкой фильмов я никогда по деловому не занималась. Просто у меня хорошее чутье на сценарии, только и всего. Просто тот сценарий попался мне в нужное время. И весь мой успех – не что иное, как какой-то грязный трюк, который хорошо сработал.

– Даже не знаю, почему я допустила, чтобы все это стало для меня таким важным, – произнесла Джилл чуть позже.

Мы зашли в какой-то ресторан в районе Стрипа. Я заказал яичницу по-бенедиктински, а Джилл – салат. Джилл непрерывно болтала, миллион слов за одну минуту.

– Ты никогда не говоришь со мной, когда мне это нужно, – сказала она, глядя в окно. – Мне будет ужасно трудно работать с тобой, если ты будешь все время злиться. Что такого я сделала, что ты вдруг замкнулся?

Я ничего не стал ей объяснять. Не потому, что я сам не знал причину своей мрачности. Даже если бы я и знал, я бы ничего объяснить не смог. Если же я что-то и знал, так только то, что я никогда бы не признался в этом, никогда бы с этим не согласился, и никогда бы не стал никому объяснять, тем более – женщине. Стоит начать нечто подобное, и из тебя вытянут все самое сокровенное, кусочек за кусочком, полностью.

Пока Джилл крутила в руках чашку с кофе, за соседний столик села девица, которую я трахал примерно год назад. Девица была с каким-то парнем, которого я вроде бы знал. Это был режиссер по свету, большей частью работавший на телевидении. Девица со мной не заговорила, я с ней тоже. И в конце концов замолчала Джилл. Девица была достаточно красива. Она могла бы сниматься в кино, появляться на обложках журналов, или же быть любовницей у какого-нибудь руководителя киностудии. Однако ничего подобного в ее жизни не произошло. Девица эта была патологически ленива. В постели она была прескучной. И даже лежа под мужиком, она не выпускала изо рта жвачку, – просто забывала ее выплюнуть. Для нее любой вшивый режиссер по свету был высшим достижением, будь он даже последним уродом – ей было все равно.

На следующий день старый Мондшием официально заявил, что берет наш вестерн. Лулу Дикки уговорила Шерри не уходить из съемочной группы. Мой фильм «Изъятые кадры» начали демонстрировать в Нью-Йорке, и отзывы о нем в печати были просто замечательные. Паулина Кел заявила, что этот фильм – самый первый честный рассказ о том, как снимают кино. По мнению Винсента Кенби, мой фильм был прекрасной элегией к Легенде о Голливуде; Джудит Крист назвала его захватывающим; а несовершеннолетние валили на него целыми толпами.

И как раз тогда, когда все о нас с Джилл уже позабыли, мы с ней вдруг снова оказались в центре всеобщего внимания. Нас называли «Не сдающейся парочкой». Журнал «Пипл» предложил написать очерк о нас, но Джилл не захотела тратить на это время. Наш вестерн мы решили назвать «Одно дерево» – так назывался городок, где повесили мадам. Фильму дали бюджет в семь миллионов долларов. Джилл так из-за этого разволновалась, что почти всю ночь не могла уснуть и рисовала то мою ступню, то меня спящего, то вообще все, что попадалось ей под руку. В конце концов это начало меня бесить. Как-то ночью я напился и разорвал все ее рисунки на мелкие кусочки. Именно после этого мы совсем перестали трахаться.

Старый Мондшием сделал нас сорежиссерами. Думаю, его на это подбила Джилл. Это означало, что и она и я теперь жили под тенью тех самых семи миллионов долларов. В июне мы вылетели в Амарилло и проехали вниз в сторону Кловиса в поисках мест для натурных съемок. Во время перелета Джилл так боялась и так нервничала, что ни на минуту не выпускала моей руки.

Мы выбрали одно сельское местечко возле каньона Пало-Дуро. Оно было настолько безлюдным, насколько это возможно на равнинах. Через шесть недель после нашего первого появления там мы туда вернулись, уже для съемок. С нами поехала Анна Лайл – она исполняла роль жены одного из фермеров; по фильму это была мать молодого любовника Шерри.

Сама Шерри должна была прибыть через три дня, ведя за собой на буксире Свена. До этого они вдруг рассорились и не встречались целый месяц. Именно тогда Шерри решила участвовать в нашем фильме. А еще раньше Свен намеревался быть продюсером в следующей картине Шерри, а может, даже и режиссером. Но когда он наконец-то заставил себя вернуться к Шерри, оказалось, что и продюсер и режиссер в нашем фильме уже были. А это значило, что мирной жизни ждать нечего – совсем наоборот. Я это знал, и Джилл – тоже.

В восточной части штата Нью-Мексико поля пшеницы все еще были зелеными. Мы летели над огромным морем пшеницы, потом над скалами и гористой сельской местностью. Пройдет совсем немного времени, и из Центрального Техаса сюда прикатят комбайны, чтобы убирать эту пшеницу. И снова Джилл очень нервничала во время полета, ни на миг не выпуская моей руки из своей.

– Мне кажется, во время войны я и то чувствовала бы себя спокойней, – сказала она.

День или два Джилл бродила по Западному Техасу с таким видом, будто попала в настоящий рай. Глаза ее были так широко распахнуты, как это бывало после секса. Такое действие всегда на нее оказывали новые места. Мы жили в Амарилло, а на съемки ездили на северную часть каньона, недалеко от местечка под названием Адриан.

Джилл работала как заведенная. Все члены съемочной группы начали в нее влюбляться, один за другим. Я ни во что не встревал, просто затаился. Пусть они сами дают себя одурачить. У меня и без них было о чем подумать.

А Шерри Соляре как бы повисла над горизонтом. Я всем своим существом мог ощущать ее приближение. Такое же ощущение было и у многих других. Шерри можно было сравнить с теми огромными клубами туч, которые накатывают на Америку со стороны Канады где-то в июне или в июле. Они выглядят такими красивыми и снежно-белыми вверху, но при этом так жутко громыхают. Эти белоснежные сверху тучи могут совершенно неожиданно сделаться абсолютно черными снизу. А потом может полить милый дождичек, или разразиться ливень, даже с парочкой ярких радуг. Бывает и так, что на землю вдруг обрушится черное донышко такой тучи, поднимется дикий ветер, сминающий всю пшеницу. И тогда ливень затопит все, что попадется ему на пути, все до последней нитки.

Выяснилось, что Шерри задерживается на неделю и прибудет уже на репетиции. Все это время она словно нависала над нами. Мы все занимались делом и не обращали на это никакого внимания. Но всеми владело ощущение ожидания.