Женщина–апельсин - Нина Васина

Казимир дождался врача, приехавшего к пятиэтажке на маленькой улице возле Ленинского проспекта, и поспал часок в машине.

Казимир стоял недалеко от отъезжавшей Евы в аэропорту. Он узнал, что ее увозят турки в портовый город. Он заснул мертвым сном в зале ожидания, чтобы не отключиться за рулем. У него украли карманные часы и сняли золотые запонки с рукавов.

Он добрался домой опустошенный и грустный, но постепенно, стоя у плиты и занимаясь едой, Казимир вдруг понял, что жизнь подходит к концу. И вероятно, этой жизни чего-то недоставало, раз он вот так просто, как глупый мальчишка, кинулся в непривычную и опасную ситуацию, не объясняя себе ничего и ничего хорошего не ожидая.

Казимир внимательно рассмотрел себя в большом зеркале.

Потом он обзвонил несколько туристических фирм и заказал билет на самолет.

– Мне нужен билет до Стамбула на сегодня, – Федя смотрел на секретаря, набычившись. Он так смотрел, когда понимал бессмысленность своих поступков, но ничего не мог поделать с непреодолимым желанием их совершить.

– Федя, – сказал секретарь, – я все видел, живя с тобой, но скажи, Федя, откуда этот романтизм?

Федя обдумывал непонятное слово.

– Я вот что подумал. Я богат? Богат. А могу я делать, что хочу? Это вопрос. Хочу сделать самому себе приятное! Это романтизм?

– Да.

– Дурацкое слово. Тебе видней, ты у меня начитанный. Тогда вопрос. Хочешь попробовать этого моего романтизма или отдохнешь от меня пару дней?

– Федя, ты же не знаешь ни одного языка, куда ты без меня?

– Я тебе просто скажу. Телохранителя, так же как и секретаря, даже очень хорошего, в нужник и в постель с бабой с собой не возьмешь, стыдно и неудобно. Я сам себе уже пять раз сказал, что лечу по делу, а не получается. Что-то со мной не в порядке. Ты ее видел?

Секретарь стал листать папку, ища фотографию.

– Не надо! Не надо мне снимков, я хочу попробовать сам узнать ее. Бывает у тебя так, что видишь человека, и страшно становится, что ты не с ним. Да я не про баб. Я вообще. Какая-то тяга, сразу понимаешь – это человек твой, твоя судьба.

– М-много лет ны-назад много человек одновременно увидели своего человека-судьбу. Пы-потом они распяли его на кресте.

– Никита, – сказал Федя задумчиво, – а вот скажи, я старый?

– Ты, Федя, старый с детства, наверное, с интерната. А Макс был всегда молодой. Он как-то не старел.

– Он был мне очень нужен. Всегда. С того самого момента, когда съел нашего учителя физкультуры. У меня не осталось даже его фотографии, он не любил фотографироваться.

– Ты тоже не фотографируешься.

– Верно. Я, никак, скоро помру, ну что за тоска такая?! У меня вся душа растеклась лужей… Бери фотоаппарат.

Секретарь сделал несколько фотографий «Полароидом».

– И что я там, целый? Или меня только половина? – Федя зверем метался по дому. – Собирай вещи!

В международном аэропорту объявили посадку на рейс «Москва – Стамбул».

В салоне самолета приторно пахло дезинфекцией и освежителем воздуха. Федя вздохнул, усаживаясь. С ним ехали двое телохранителей. Секретарь настоял. Федя долго его убеждал, что у него просто отпуск на пару дней. Незачем ему секретарь в отпуске.

Салон самолета был полупустым. Простые русские граждане предпочитали дорогу подешевле, морем. Или чартерными рейсами. Но одна группа туристов все-таки была. Не очень шумная и не очень богатая. Федю тронули за плечо, он, сопя, оглянулся. Телохранитель, сидевший с ним рядом, встал и сунул руку в пиджак. Федя тронул его за локоть. Сидевший сзади возбужденный и потный мужчина в отличном костюме и совершенно идиотской рубашке на мексиканский манер показывал Феде бутылку коньяка и два пластмассовых стаканчика.

– Мужик, – сказал он, – дернем, а? Не нужен нам берег турецкий, а?

Федя вздохнул и покачал головой, закрыв глаза.

– Извини, я только водку.

– Какие проблемы? – Сидевший сзади, страшно довольный собой, покопался в сумке у ног и достал бутылку водки.

Охранник Феди категорично покачал головой. Федя пожал плечами и отвернулся. Охранник сел, убедившись, что пассажир затих.

Через минуту Федю опять тронули за плечо.

– Эй, ты псих или арестованный? Я, в смысле, тебя так везут… – пассажир с опаской ткнул пальцем в охранника.

Охранник встал. Федя вздохнул. Надо было заказать отдельный самолет. Но для этого следовало подсуетиться чуть пораньше.

По проходу шла обалденная женщина. Большая, мягкая и очень вкусная. Пассажир сзади потерял к Феде всякий интерес, когда она попросила пропустить ее к иллюминатору.

Охранник Феди занервничал и вышел в проход. Он дождался, когда уберут трап, осмотрел свободные сиденья впереди, заглянул под них. Федя вздохнул и пересел. Красотка как раз с удовольствием рассказывала любителю выпить, в каком агентстве моделей она работает и как страшно устала.

Федя устроился поудобней и только хотел привалиться головой и задремать, как почувствовал быстрый и внимательный взгляд. Через проход сидел старик и делал вид, что Федя ему совсем неинтересен.

Федя уставился перед собой, соображая. Через пару минут он вспомнил старика и удивился. Повернул голову и посмотрел на старика в упор.

Старик взгляда не отвел, но и не выразил желания поздороваться.

«Может, он и не помнит всех, кого кормит, – Федя откинул голову и закрыл глаза. – Всю жизнь жарить, варить… Это же просто кошмар. Но эта рыба с вишнями у него объеденье. Самому, что ли, подойти? Позже».

Идиотский смех «фотомодели» отозвался у него в голове пронзительным колокольчиком. Старик оглянулся и сразу же резко отвернулся, но Далила успела его заметить.

Самолет взлетел.

В южном мокром и ветреном городке у Евы поднялась температура. Ее сопровождающие, посовещавшись, решили планов не менять. Еву легко взял на руки высокий и худой турок, она открыла глаза. Небо то уменьшалось до размера воздушного шарика, то взлетало серым полотном, трепеща и хлопая. Потом небо превратилось в парус, этот парус хлопал на ветру. Запахло морем и мазутом. Еву укутали в дорогую меховую шубу, но ее все равно трясло. Худой турок спускался вниз по ступенькам осторожно. В трюме пахло вкусной едой и духами. Еву положили на койку, она захватила рубашку худого турка в кулак. Он молча, не удивившись, стал осторожно отдирать ее пальцы.

– Еще один укол… – прошептала она в близкое темное лицо с пористой кожей, – я сама себя убью!

Турок неуверенно улыбался, отдирая ее руку.

– А больше и не потребуется, сейчас отплываем, Наташка! – Веселый и молодой женский голос удивил Еву. Она быстро повернула на него голову.

– Я не Наташка.

– Мы тут все Наташки, так что, с отплытием тебя.

В трюме, кроме нее, было еще четверо девушек. Ухоженная и очень худая брюнетка с капризным ртом и огромными светло-серыми глазами. Веселая, с пышными формами хохлушечка, это она приветствовала Еву. Еще две девушки сидели, прижавшись друг к другу и настороженно следя за происходящим раскосыми глазами на круглых скуластых лицах.

– Чукчи! – весело сообщила хохлушка, заметив интерес Евы. – Умереть – не встать! Через всю страну везут двух чукчей, ты только представь себе турка, которому они понадобились?!

Худая брюнетка брезгливо дернула плечиком и закурила длинную тонкую сигарету.

Ева пробежала языком по воспаленным губам.

– Проблемная? – спросила вдруг брюнетка низким голосом.

Ева смотрела, не понимая.

– Ну, тебя притащили на руках, орешь, грозишься и боишься уколов…

– А вы что, сами сюда пришли?

– Мы с Маринкой да, – она кивнула на хохлушку, – решили подзаработать, надоело по кабакам выступать. А этих первобытных, похоже, силой привезли. Но на руках не несли. Ты откуда?

– Я? Из Москвы.

– Работать едешь? – Маринка подошла поближе и села возле койки Евы. На виске у нее была татуировка – маленькая рыбка. Вдоль рыбки пульсировала тонкая синяя жилка.

– Я сейчас потеряю сознание, – предупредила Ева, закрывая глаза.

– Счастливая, – флегматично заметила брюнетка с сигаретой, – на халяву ширяется.

– Может, позвать кого? – неуверенно спросила Маринка.

– Ага. Дяденьку добренького позови. Он поможет.

Ночью Маринка не выдержала, прислушалась к Еве и испугалась смерти.

– Эй! – кричала она, стуча кулаками в дверь. – Откройте, она умирает, вынесите ее, люди добрые! На воздух ее, под небо, поможи-ите!

Ева почувствовала странные запахи, холодный и мокрый ветер сдул с лица волосы, она открыла глаза, и все звезды уставились на нее. Ева вскрикнула, таращась в черное небо, пробитое пулями всех умерших на свете от пуль. Там, за этим огромным пробитым пологом, светилась другая жизнь, там было ярко и тепло, сквозь тонкие отверстия этот свет звал к себе. Ева подняла руку вверх, чтобы хоть приблизительно нащупать это странное расстояние до покоя. Турок, стоящий рядом, взял ее руку в свою и запрятал под шубу. Он оцарапал ее грубой шероховатой ладонью, Ева дернулась от этого прикосновения и не стала умирать.