Говардс-Энд - Эдвард Форстер

— Пусть ты не понимаешь! — воскликнула Маргарет. — Называй это причудой. Но пойми, что причуда — это признанный наукой факт. Хелен вообще с причудами, и ей хочется там переночевать.

И тут Генри ее удивил, что случалось не часто. Он сделал неожиданный выпад:

— Если она хочет переночевать один раз, то может захотеть и второй. Так мы ее никогда не выдворим из дома.

— Ну и что? — сказала Маргарет, предвидя разверзающуюся между ними пропасть. — Предположим, мы не выдворим ее из дома. И что случится? Она ведь никому не причинит вреда.

Снова раздраженный жест.

— Нет, Генри. — Маргарет, задыхаясь, уступила. — Я не имела это в виду. Мы пробудем в Говардс-Энде лишь одну ночь. Завтра я отвезу ее в Лондон…

— Ты что, тоже собираешься спать в сыром доме?

— Нельзя же оставлять ее одну.

— Это абсолютно невозможно! Сумасшествие. Ты должна быть здесь, чтобы встретиться с Чарльзом.

— Я уже сказала тебе, что не нужно было ничего говорить Чарльзу. И у меня нет желания с ним встречаться.

— Маргарет… моя дорогая Маргарет…

— Какое отношение это имеет к Чарльзу? Если меня это касается лишь в определенной степени, то тебя еще меньше, а уж Чарльз тут совсем ни при чем.

— Как к будущему владельцу Говардс-Энда, — сказал мистер Уилкокс, скрестив пальцы, — я сказал бы, что к нему это имеет прямое отношение.

— Каким образом? Из-за положения Хелен его недвижимость упадет в цене?

— Дорогая моя, ты забываешься.

— По-моему, ты сам советовал мне говорить просто и ясно.

Они посмотрели друг на друга с изумлением. Теперь пропасть была уже у них под ногами.

— Хелен требует моего участия, — сказал Генри. — Как твой муж я сделаю для нее все, что смогу, и у меня нет сомнения, что скорее всего этот грех в большей степени ложится не на нее, а на другого человека. Но я не могу относиться к ней так, как будто ничего не произошло. Я попаду в ложное положение в обществе, если закрою на все глаза.

Маргарет сдержалась в последний раз.

— Хорошо. Давай вернемся к ее просьбе, — сказала она. — Конечно, она неразумна, но это просьба несчастной девушки. Завтра она уедет в Германию и больше не будет беспокоить общество. Сегодня она просит разрешения переночевать в твоем пустом доме — в доме, который тебя совершенно не интересует и в котором ты не живешь уже больше года. Можно моей сестре это сделать? Ты дашь свое разрешение? Ты простишь ее — так же как, ты надеешься, простят и тебя, как тебя на самом деле уже простили? Прости ее хотя бы на одну ночь. Этого будет достаточно.

— Как, меня на самом деле уже простили?

— Не обращай сейчас внимания на эти слова, — сказала Маргарет. — Ответь на мой вопрос.

Возможно, Генри все-таки уловил намек, содержавшийся в словах Маргарет. Но если и так, то он выкинул его из головы. Скрывшись за стенами своей крепости, он ответил:

— Тебе может показаться, что я не желаю идти навстречу, но у меня есть немалый жизненный опыт и я знаю, как один поступок ведет к другому. Боюсь, твоей сестре все же будет лучше остановиться в гостинице. А у меня есть дети и память о моей дорогой покойной жене, а с этим я не могу не считаться. Извини меня, но проследи, чтобы она немедленно покинула мой дом.

— Ты вспомнил про миссис Уилкокс.

— Прошу прощения?

— Редкий случай. В ответ позволь мне упомянуть миссис Баст.

— Ты сегодня целый день не в себе, — сказал Генри и поднялся с невозмутимым видом.

Маргарет бросилась к нему и схватила за руки. Ее словно подменили.

— Больше я не могу этого терпеть! — воскликнула она. — Ты увидишь связь, даже если это тебя убьет, Генри! У тебя была любовница — я тебя простила. У моей сестры тоже есть любовник — и ты выгоняешь ее из дому. Ты не видишь связи? Ограниченный, лицемерный, жестокий — о, низкий человек! — тот, кто оскорблял своим поведением жену, когда она еще была жива, и лицемерно скорбит о ее памяти после смерти. Человек, который ради своего удовольствия ломает женщине жизнь, а потом бросает ее, чтобы она ломала жизни другим мужчинам. Дает плохой финансовый совет, а после заявляет, что не несет за это ответственности. Все это ты. Ты не узнаешь этих людей, потому что не способен увидеть связь. С меня хватит твоей показной благожелательности. Я достаточно тебе потакала. Тебе всю жизнь все потакают. И миссис Уилкокс тоже. И никто не сказал тебе, кто ты есть на самом деле, — человек, у которого путаница в голове, катастрофическая путаница. Для таких, как ты, раскаяние всего лишь уловка, так что не надо раскаиваться. Просто скажи себе: «Я сделал то же самое, что сделала Хелен».

— Это два разных случая, — запинаясь, проговорил Генри. Он еще не был готов дать настоящий ответ. Его мысли находились в смятении, и ему требовалось время, чтобы собраться.

— В чем же разница? Ты предал миссис Уилкокс, Хелен — только себя. Ты остаешься в обществе, Хелен — нет. Ты получил одно лишь удовольствие, Хелен же может умереть. И ты имеешь дерзость говорить мне о разнице, Генри?

Все оказалось бесполезно. Генри уже знал, что ответить.

— Я чувствую, ты пытаешься меня шантажировать. Едва ли такое оружие, да еще используемое женой против мужа, можно назвать достойным. Мое жизненное правило — никогда не обращать внимания на угрозы, и я могу лишь повторить то, что уже сказал: я не разрешаю тебе и твоей сестре ночевать в Говардс-Энде.

Маргарет отпустила его руки. И Генри ушел в дом, вытерев сначала одну, а потом вторую носовым платком. Некоторое время Маргарет стояла, глядя на Шесть холмов — воинские курганы, вздымающиеся груди весны. Потом ее окутал наступивший вечер.

39

Чарльз и Тибби встретились на Дьюси-стрит, где на некоторое время поселился юноша. Их разговор был короткий и абсурдный. Между мужчинами не было ничего общего, кроме разве что английского языка, с помощью которого они пытались выразить то, чего оба не понимали. В Хелен Чарльз видел проклятие их семьи. Он еще раньше аттестовал ее как наиболее опасную из Шлегелей и, несмотря на весь свой гнев, предвкушал возможность рассказать жене, что оказался прав. Чарльз сразу решил, что следует предпринять: от девицы нужно избавиться, пока она не навлекла на них еще большего позора. Если получится, ее необходимо выдать замуж за этого мерзавца или, что вероятнее, за дурака. Но то была уступка законам нравственности, которая не имела отношения к его главному плану. Неприязнь Чарльза была глубокой и искренней, и прошлое раскрылось перед ним с абсолютной ясностью; ненависть — искусный творец. Как по заголовкам в записной книжке, он мысленно пробежался по всем эпизодам развернутой Шлегелями кампании: попытка скомпрометировать брата, завещание матери, женитьба отца, ввоз мебели и ее расстановка в Говардс-Энде. Он еще не слышал о просьбе Хелен там переночевать. Это будет ловкий маневр и даст ему возможность сделать ответный ход. Но он уже чувствовал, что цель Шлегелей — Говардс-Энд, и хотя дом Чарльзу не нравился, он был полон решимости его отстоять.

У Тибби, напротив, не было никаких теорий. Он был выше светских условностей: его сестра вправе делать то, что считает нужным. Впрочем, не так-то трудно быть выше условностей, если у них в заложниках нет твоих близких; и мужчины всегда в большей степени, чем женщины, могут себе позволить этими условностями пренебрегать, а уж холостяк с независимым доходом — тем более. В отличие от Чарльза у Тибби было достаточно средств: его предки о нем позаботились, — и если он шокировал кого-то там, где проживал, то ему ничего не стоило переехать в другое место. Он был сама Праздность, которой неведомо сострадание. Такое отношение к жизни фатально, но одновременно требует и немалых усилий: оно может породить не слишком значительную и холодную культуру, но ни в коем случае не искусство. Его сестры понимали угрожающую семье опасность и не забывали делать поправку на островки из золота, что подняли их над жизненным морем. Тибби же во всем видел собственные заслуги, и поэтому презирал как сражающихся за место под солнцем, так и погруженных в пучину нищеты.

Отсюда и абсурдность их разговора; пропасть между ними носила как экономический, так и духовный характер. Но некоторые факты все же всплыли: Чарльз добился их с неумолимой настойчивостью, которой не мог противостоять студент университета. Какого числа Хелен уехала за границу? К кому? (Чарльзу очень хотелось связать скандальное происшествие с Германией.) Затем, изменив тактику, он грубо спросил:

— Надеюсь, ты понимаешь, что являешься защитником своей сестры?

— В каком смысле?

— Если бы какой-нибудь мужчина вздумал забавляться с моей сестрой, я бы его пристрелил. Но тебя, наверное, это не волнует.

— Очень даже волнует, — запротестовал Тибби.

— Тогда кого ты подозреваешь? Выкладывай. Ты непременно должен кого-то подозревать.