Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

— Это курган какого-то древнего вождя, — пробормотал жрец. — Говорят, хульдры любят селиться подле мёртвых.

— И... — Не сумев подобрать нужных слов, Джоб сделал руками несколько рубящих движений, вверх-вниз.

— Рудокопы?

Мальчик пожал плечами.

— Ру-у-докопы, — повторил он, кивая головой. — Богаты забирались в дыры... копали... брали, нет — воровали в доме мёртвых. Злыдни! Нехорошие богаты.

— Интересно, — обратился Финвольд к товарищам. — Похоже, могильный холм был найден и вскрыт грабителями. Просто идеально для хульдров.

— Джоб, а откуда были эти рудокопы? Из... — Жрец попытался вспомнить слово, написанное на старом указателе. — ...Бек-Бермак?

Мальчик задумался, потом энергично закивал головой.

— Ты только путаешь парня, — возразил Нибулус, — сбиваешь с толку. Рудокопы не полезут в могильный курган. А мальчишка просто не понимает разницы, какие-то мужчины спускаются под землю и выкапывают драгоценные металлы.

— Но шахта Бек-Бермак давно не использовалась, верно? — продолжил Финвольд.

Джоб молча уставился на облачённую в чёрное фигуру жреца и наконец сказал:

— Давно-давно строды не ходят в Бек-Бермак.

— Интересно, — снова повторил жрец скорее сам себе и опять уставился в окно.

Весь следующий день путешественники предавались отдыху. Ходили по отдельности в город завтракать, а потом либо спускались в нижний бедный город — понаблюдать за рыбаками, либо бродили по узеньким улочкам верхнего, изучая старинные причудливые здания. Путники договорились к полудню вернуться в своё новое жилище в храме, а позже собираться здесь каждые два часа — вдруг с кем-нибудь приключится неприятность, тогда они смогут быстро пуститься на поиски. Подобная договорённость устроила всех, — хотелось хотя бы день отдохнуть от остальных членов команды.

Тем не менее вечер мужчины с радостью решили провести в единственном городском трактире. По словам Джоба, там подавали хогеровский эль, рецептом которого владели немногие хогеры и передавали его исключительно из уст в уста. Столь тщательно охраняемый секрет уже много веков гарантировал этой расе тёплый приём в любом обществе. Нибулус решил воспользоваться представившимся случаем и попытаться сплотить команду, чтобы в предстоящих тяготах они смогли действовать сообща.

К тому же пеладан желал хорошенько напиться одним из самых дешёвых элей в мире.

В целом день прошёл хорошо, подарив желанный отдых. Каждый избрал свой способ времяпрепровождения, однако, следуя договорённости, все они неизменно собирались в условленное время. Нибулус грелся на солнышке на плоской крыше одной из храмовых башен, уставившись в голубое небо или рассеянно глядя на проснувшийся город внизу, под весёлое насвистывание Джоба Золы, который в это время начищал тенгриитовые доспехи пеладана.

Вид с крыши открывался замечательный. На юге у самого горизонта тянулись Синие горы, к востоку и западу сменяясь однообразными равнинами, уходящими, казалось, в бесконечность. На север пеладан пока смотреть не стал, еще хватит времени в будущем, чтобы изучить то, что там находится.

Но не пейзаж занимал Нибулуса. Как бы воин ни хотел сосредоточиться на чём-то ином, перед ним неизменно возникало лицо умершего друга. Словно воочию пеладан видел его открытую, заразительную улыбку; вспоминал, как неуклюже Мафусаил пытался корчить серьёзную мину, идя рядом с гордо вышагивающим наследником Винтуса...

Сделав глубокий вдох, Нибулус попытался выбросить из головы всё, кроме улыбки южанина. «Ведь в ней он был весь, лицо-улыбка; не только губы, но и глаза, и щёки, и даже... ноздри. Улыбающиеся ноздри! Кто ещё на такое способен?»

Эппа почти не выходил за пределы храма. Он устал больше остальных и гораздо сильнее, чем сам готов был признать, поэтому берёг силы. До сих пор им везло. Однако старого жреца пронзала дрожь при мысли о Фрон-Вуду, Дальнем Севере и, хуже всего, острове Мелхас — каково будет там? Поэтому старик бродил по храму, разглядывая товары ремесленников и изучая остатки культовых барельефов; они держались стен, словно плесень, как и сама древняя вера, прилипшая к Мист-Хэкелю.

Нибулус назвал эту веру «каким-то огненным культом». Эппа внимательно рассматривал выцветшие изображения. Насколько он мог понять, богиня огня — если это была она — имела очень непримечательную внешность, а её небесное святилище сильно напоминало обычный домашний очаг. В правой руке она держала кочергу, а в левой — ведёрко с углем, и связки хвороста и щепок усыпали пол вокруг её ног. На другой фреске богиня изображалась разгневанной: она выплёвывала горящие ветки и угли на камышовые коврики на полу.

— Мист-Хэкель... — Жрец покачал головой.

Паулус весь день провалялся в кровати. Раны хотя и затянулись, по-прежнему болели.

Лесовик большую часть времени бродил по пристаням, выискивая различные полезные травы, грибы, камни и кристаллы — никому, кроме колдуна, не нужные.

Болдх лишь ел, пил и спал, почёсываясь, уж он-то знал, как провести свободный день.

Только Финвольд шатался неизвестно где и вечером опоздал на сбор. Путники уже пустились его разыскивать. Болдху удалось обнаружить Финвольда, когда тот спешил прочь от пристани, тяжело дыша. Одежду жреца покрывали пятна грязи, а когда странник поинтересовался, где он был, Финвольд лишь огрызнулся в ответ. Он, дескать, «искал уединения». Больше жрец не стал ничего объяснять.

— Эй, толстый йомен, подай сюда пять пинт Старого Ропи и солёных орешков! — громко приказал Нибулус прислужнику. — И по две пинты каждому из моих друзей.

Буфетчик трактира Кьелермана холодно посмотрел на воина-грубияна, тем не менее начал наливать заказанное пеладаном пиво из большой бочки за барной стойкой. Весть о прибывших чужеземцах всего за сутки успела взбаламутить весь город, и теперь местные жители воочию увидят, как ведут себя пришлые.

— Сегодня мы покажем жалким, застрявшим в грязи селянам-строда, что значит гулять по-эскельски, — громогласно объявил Нибулус.

Взяв первую такерду эля из рук буфетчика, пеладан поднёс её к носу.

— Я слишком долго этого ждал...

Воин полной грудью вдохнул терпкий дух чуть тёплого эля, словно пытаясь «напиться» одним запахом. От дурманящего аромата перехватило дыхание, голова закружилась; пеладан усмехнулся, как мальчишка, почувствовав странное оцепенение, охватившее всё тело. Эль пах сладостью и пряностями, пенясь под самым носом. Этот напиток обычно настаивается всего два дня, а бродить начинает в желудке выпившего, Старый же Ропи — самый крепкий и забористый из хогеровских элей — был ещё более бодрящим и пахучим.