Под небом Италии - Дебора Джонс

Они пили молоко, целовались и весело болтали. Бельдан рассказывал о дороге в Рим, объяснив, что намеревается оставить ее у монахинь матери Катерины. Он поклялся, что вернется сразу же, как только «узнает то, что необходимо узнать, и сделает то, что требуется сделать». Произнося эти слова, он смотрел на огонь, и его лицо было суровым. Но вот он повернулся к Франческе, его черты разгладились, и он опять улыбнулся.

– Ты будешь меня ждать, а потом выйдешь за меня замуж?

Ей показалось, что от любви к Бельдану сердце вот-вот выскочит из груди. Франческа внезапно ощутила, что стоит на пороге самых счастливых дней своей жизни.

После еды, перемежавшейся поцелуями, Бельдан произнес:

– Надо ехать, если мы хотим засветло добраться до Рима. Я перекинусь парой слов с Саверио и пообещаю, что мы заедем на обратном пути.

Франческа затаила дыхание. Она достаточно узнала Арнонкура, чтобы понять, что он сейчас очень взволнован и подыскивает нужные слова.

– Ты не сердишься, что я так откровенно с ним говорил? – Его голос выдавал тревогу, но он не отвел от Франчески глаз. – Сказал, не подумав, что собираюсь на тебе жениться. Мне очень бы не хотелось, чтобы он задавал вопросы о Ги.

– Тс-с... – Франческа снова испытала укол страха. – Давай не будем о Ги. По крайней мере пока мы не в Риме. Побудем самими собой.

– Конечно, – согласился Бельдан, потупившись. Каким он стал вдруг застенчивым рыцарем. – Может быть...

Франческа ничем не могла ему помочь: она снова была прежней робкой Франческой. Ей стоило огромных усилий вложить руку в его ладонь. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы он признался ей:

– Надо было подождать. Я так часто тебя обижал. Был грубым, глупым, заносчивым. Я обещал себе не спешить. Даже подарив тебе рубашку, решил не смотреть в твою сторону. Лгал себе и, что хуже всего, знал, что лгу. Мне хотелось, чтобы все произошло как следует. А не во время остановки на пути к бог знает какой судьбе. В собственной постели. В собственном доме, где мы могли бы воспитывать детей. Я к этому готов, а ты готова, Франческа? Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– А я хочу, чтобы было хорошо тебе, – ответила она. – Я так боялась, что тебе будет плохо со мной.

– Плохо с тобой? – Бельдан быстро обогнул стол и прижал ее к себе. – Я так давно тебя хотел! Много лет. И только не подозревал, что ты – это все, что мне нужно.

Он поцеловал ее волосы, уши, каждую веснушку, и сердце Франчески подпрыгнуло к горлу: Бельдан целовал ее так, как в тот вечер под звездами, давным-давно, во время ярмарки. Но сейчас было утро – утро после первой ночи любви. Он был нежен и называл ее по имени.

– Наши дети! Разве я мог об этом мечтать! – Он счастливыми глазами смотрел на возлюбленную. – Страшно подумать, что было бы, если бы Бланш не расстроила вашу помолвку и ты вышла бы замуж за Ги. Ведь тогда я потерял бы тебя навсегда.

Наверное, что-то изменилось в ее лице, и отражение этого изменения она заметила в Бельдане.

– Моя мать? Какое она имеет к этому отношение? – Но Франческа давно чувствовала, что Бланш имела отношение к событиям тех давних лет. Бельдан отстранился, но не отпустил ее. И хорошо сделал, потому что иначе она бы упала.

– Бланш мне говорила, что во всем призналась тебе, – сказал он. Голос спокойный, лицо бесстрастное – он снова превратился в сира Арнонкура. – По крайней мере собиралась признаться. И специально пришла мне об этом сказать – в тот самый вечер, когда вы видели Ги с Мальвилем. Постучалась ко мне, упала на колени – представь себе, гордая графиня де Монфор на коленях! – и попросила прощения. Сказала, что настало время тебе узнать правду.

В душе Франчески всколыхнулось что-то нехорошее, злое. Она вспомнила о тяжелых днях, пролитых слезах и долгих одиноких ночах, когда она любила Ги, но боготворила и всеми силами защищала мать.

– Расскажи мне правду. Бланш все равно никогда не соберется. – Просьба прозвучала как удар кнута. Бельдану показалась, что Франческа его ударила. Он долго молчал, прежде чем заговорил.

– Пойми, Бланш – человек; она – мать, у которой чахнет в заточении единственный оставшийся в живых сын. Я направил ей соболезнования в связи со смертью твоего отца и братьев, и она мне ответила. Написала, как тяжело вам живется, и намекнула на мое богатство. Сказала, что Ги достоин лучшей партии. И пообещала освободить его от обещаний в обмен на деньги. Ей требовалось заплатить выкуп за Оливера. Я поговорил с братом. Он не возражал. И он, и Бланш – оба были довольны таким решением. Но это я расстроил помолвку, и ты была вправе меня за это ненавидеть. Все зависело от меня: я мог бы сказать «нет». И конечно, должен был сказать «нет».

Франческа вырвала руку с такой поспешностью, что на коже остались красные следы от его пальцев.

Она понимала, что ее гнев несправедлив. Что мать и Ги так же виноваты, как и Бельдан. Но он был рядом, а они – далеко.

– Как ты мог меня взять после того, что со мной сделал?

У Бельдана на скулах заходили желваки, но он не отпрянул и не проронил ни слова. «Значит, теперь это называется так: «взять»», – отметил он про себя.

– Я полагал, что ты все знаешь, – наконец начал он. – И простила меня. А если нет, то прости сейчас. Я человек гордый, но если надо, готов встать перед тобой на колени. Никто не может обвинить меня больше, чем я сам.

Франческа готова была проявить милосердие, но поднявшееся в ней темное чувство взяло верх. Она слишком долго страдала. Теперь пусть пострадает кто-нибудь другой.

– Простить? – Графиня не узнавала сама себя. Неужели в ней столько злобы? – Я тебя никогда не прощу. Не надейся! Ты считаешь себя добрым и могущественным господином. Честным, благородным. Мало найдется людей, кто осмелится сказать, что это не так. Но ты разбил жизнь мне и разбил жизнь Ги. Ты так и не позволил ему повзрослеть. Не поверил, что в его душе есть благородство. Не давал принимать серьезных решений, которые закаляют мужчину. Это ты сделал его таким слабым.

– Ты полагаешь, я не говорил себе этого сам? Не повторял снова и снова? И не только после Ареццо, но задолго до этого. Друзья намекали, Кристиано твердил. Но я никого не слушал. Не был готов. Ги был таким славным, таким не похожим на меня. Бог свидетель, мне нравилась эта разница между нами, и я всеми силами пытался ее сохранить. И поэтому совершал ошибки. Ошибки, за которые другие расплачивались жизнью. Но то, что произошло с Ги, его трагедия – это не моя вина. У нас был один и тот же отец, и нас одинаково воспитывали. Я любил брата и старался помогать ему всем, чем мог. Но он сделал выбор и должен идти своей дорогой, а я – своей.

Франческа презрительно фыркнула. Гнев сделал ее жестокой.