Трагедия русского офицерства - Сергей Волков

В 1922 г. ряд офицеров были арестованы в связи с раскрытием «Центра действия» (С. П. Единевский, Д. Капоцинский, подполковник Б. Ю. Павловский и другие) и киевской организации (Н. Афанасьев и полковник В. Алексеев). В последующие годы сопротивление заметно ослабело, сосредоточившись в основном на Дону, Кубани и Украине (полковник Бунаков, Лебурдье, штабс-капитан Хмара и др.)[1058]. В мае 1923 г. в Кубано-Черноморской области было раскрыто 4 белогвардейских организации. Тогда же раскрыты белогвардейские группы в Вольске, Витебске, Пермской губернии, а летом и осенью — монархические группы в Томской, Тамбовской, Тульской, Орловской, Иркутской и других губерниях. На Кубани весной 1924 г. были схвачены полковник Орлов, подполковник Козликов и хорунжий Семилетов. При разгроме одной из организаций на Дону в 1929 г. было арестовано 43 офицера. Среди членов перебрасываемых из-за границы боевых групп (многие из которых погибли в перестрелках или были расстреляны в Москве) были капитаны В. А. Ларионов и А. Б. Болмасов, мичманы Н. Н. Строев, Д. и Н. Гокканены, поручик Падерна, Петерс и другие офицеры[1059]. Боровшиеся на протяжении 20-х — начала 30-х годов в западных приграничных областях и на Дальнем Востоке отряды «Братства Русской Правды» также в большинстве случаев возглавлялись офицерами. На протяжении 20-х годов попытки продолжить борьбу на Дальнем Востоке предпринимались неоднократно. Отряды во главе с офицерами пробирались довольно далеко на советскую территорию, но часто полностью гибли. В 1930–1931 гг. отрядами руководили Русев, Подгорецкий, Пешков, Алла-Верды, Зыков и другие офицеры. Долгое время вели подпольную работу в Сибири полковник Кобылкин с подпоручиками Переладовым и Олейниковым[1060]. Офицер Александров был начальником штаба дагестанского восстания 1934–1935 гг. [1061]

Общее число офицеров, состоявших в подпольных организациях, можно приблизительно определить в 15 тыс. человек, учитывая, что абсолютное большинство организаций действовало в 1918 г., когда всех их участников насчитывалось 16 тыс. (а офицеры составляли подавляющее большинство их членов). Но больше половины из этого числа офицеров принадлежали к организациям, составившим затем кадры белых армий и учитывалось в их составе. Офицеров, чье участие в Белом движении ограничилось подпольем, было не более 7 тыс. Поскольку расстреливались практически все схваченные участники подпольных организаций, а абсолютное большинство уцелевших пробралось потом в белые армии, лишь очень немногие из них (не более 10 %) эмигрировали.

Изложенное выше показывает, что именно офицеры были той силой, благодаря которой Белом движение вообще могло возникнуть и несколько лет бороться за возрождение России. В этом не сомневались и большевики, отчего понятие «офицер» было в Советской России символом абсолютного зла (до тех пор, пока обстоятельства не заставили их в годы 2-й мировой войны заняться политическим мародерством, надев погоны своих противников). Среди белых офицеров в годы гражданской войны было собрано все, что представляло культурные и духовные силы страны, в их рядах сохранялись традиции русской армии и российской государственности, унесенные затем в эмиграцию. Характерно, что им были вынуждены отдать должное и представители кругов, традиционно относившихся к офицерству без какого-либо пиетета. В одной из брошюр, появившихся сразу после окончания войны, есть, например, такие строки: «Я, как и все поколение 900-х годов, был воспитан если не в прямом презрении, то в холодном пренебрежении к офицерству… Я стал прозирать в 1917 г. и окончательно упала пелена с моих глаз, когда мне выпало счастье провести несколько дней в боевой обстановке. Русские офицеры! Будет время, и не поверят потомки, что могли существовать на грешной земле люди во всем, казалось бы, похожие на нас, с такой же плотью и кровью, а на самом деле возвышающиеся над нами, как вершина Монблана возвышается над долиной Роны… в 17 году их топили, варили в пару, бросали в пылающую нефть свои же братья в Кронштадте, Севастополе, Владивостоке; с 1918 большевики сдирают кожу с их рук и черепов, вырезают им лампасы на теле, прибивают гвоздями погоны к плечам, насилуют их жен и дочерей, расстреливают малолетних детей; недавно добрые союзники бросили их на какую-то турецкую свалку и осудили на голодную смерть — и все-таки ничего нельзя поделать с Максим Максимычами и Тушиными, хотя жатвенная машина смерти десятки раз прошла над их непреклонными головушками. Не падают духом и просят об одном: «Не мешайте нам сохранить горсточку солдат, они еще пригодятся России»… Геройство без рисовки, страдание без жалоб, терпение без конца, самопожертвование без позы, патриотизм без фразы — вот русский офицер, каким нам показали его 1917–1921 годы. Средний русский офицер — аполитичен, он только национален. Он, молчавший, он, действовавший, поможет нам вернуть родину, а не ученые дрозды, до головной боли насвистывающие одну и ту же фальшивую партийную песенку»[1062].

Судьбы офицерства белых армий, исходя из приведенных выше данных и подсчетов по имеющейся базе данных по персоналиям (около трети всех белых офицеров), можно приблизительно представить следующими цифрами. На Юге России в Белом движении приняло участие примерно 115 тыс. офицеров, из которых 35–40 тыс. (примерно треть) погибло, до 45 тыс. эмигрировало (ок. 40 %) и до 30 тыс. (примерно четверть) осталось в России. Под «оставшимися в России» имеются в виду как попавшие в плен, так и оставшиеся на советской территории и растворившиеся среди населения. Подавляющее большинство их также погибло, будучи расстрелянными сразу (как в Крыму или на Севере) или в последующие годы (см. последнюю главу). На Востоке воевало 35–40 тыс. офицеров, из которых погибло до 7 тыс. (примерно 20 %), столько же эмигрировало, а большинство осталось на советской территории. На Севере из 3,5–4 тысяч офицеров погибло не менее 500, осталось (попало в плен) 1,5 тыс. (свыше трети), а половина эмигрировала (в большинстве до начала 1920 г.). На Западе страны в белых формированиях участвовало в общей сложности около 7 тыс. офицеров, из которых погибло не более 1,5 тыс. (ок. 20 %), а подавляющее большинство (здесь не было проблем с эвакуацией) оказалось за границей, на советской же территории осталось менее 10 %. Из участников антисоветского подполья (приблизительно 7 тыс. офицеров, не считая тех, кто потом воевал в белых армиях) удалось уцелеть и выбраться за границу лишь немногим (не более 400–500 чел.). Таким образом, из примерно 170 тыс. офицеров, участвовавших в Белом движении около 30 % (50–55 тыс. чел.) погибло, до 58 тыс. оказалось в эмиграции и примерно столько же осталось на советской территории.

Южный фронт антибольшевистской борьбы (Добровольческая и Донская армии, ВСЮР, Русская армия) притягивал подавляющее большинство офицеров — здесь воевало около 68 % всех офицеров-белогвардейцев, на Востоке — свыше 22 %, на Севере — 2,5 % на Западе и в подпольных организациях — по 4 %. Юг дает до 73 % всех погибших, Восток — около 13 %, подполье — до 12 %, Запад — менее 3 % и Север около 1 %. Среди белых офицеров-эмигрантов на Юге воевало примерно 78 %, на Востоке — более 10 %, на Западе около 7 % и на Севере чуть более 3 %. Из оставшихся в России на Юг приходится немногим более половины, на Восток свыше 40 %, на Север 2–3 % и на Запад — менее 2 % всех белых офицеров.

Глава V. Офицеры в армиях лимитрофных государств

В результате исчезновения общероссийской власти на окраинах России образовался пояс самопровозглашенных государств: Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Украина, Грузия, Армения и Азербайджан. К концу войны среди русских офицеров было немало представителей соответствующих национальностей. Эти офицеры оказались в сравнительно лучшем положении. Если офицерам русской национальности после возвращения с фронта некуда было скрыться от террора, то первые, вернувшись домой, не только не попали в положение изгоев, но могли найти себе почетное место в новообразованных государствах, заинтересованных в командных кадрах для национальных армий. Большевики, признав независимость лимитрофных государств, не могли открыто препятствовать выезду туда офицеров-местных уроженцев. Это обстоятельство, кстати, спасло жизнь некоторому числу русских по национальности офицеров, родившихся на территории новообразованных государств (а таких было немало, особенно учитывая, что войска Варшавского, Виленского, Киевского, Одесского и Кавказского военных округов составляли более половины российской армии).

Судьбы офицеров, выехавших на территории и вступивших в армии лимитрофных государств, складывались по-разному, поскольку эти офицеры отличались друг от друга и по убеждениям, и по возможности влиться в национальную среду этих государств. Одни вполне прониклись местным национализмом и с полной убежденностью принялись за дело создания национальных армий, другие (не только русские по национальности), оставаясь людьми русской культуры, были преданы идее государственного единства России, рассматривали свое положение как временное и стремились использовать его для борьбы против большевиков. Наконец, судьбы самих новообразованных государств оказались разными. Одни (Польша и Финляндия) сохранили независимость, другие (прибалтийские) просуществовали два десятилетия, третьи (закавказские) прекратили свое существование к концу гражданской войны, петлюровская же Украина фактически существовала лишь несколько месяцев, да и то лишь на небольшой части той территории, на которую претендовала.