Василий I. Книга первая - Борис Дедюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подперли дверь изнутри колом, чтобы не забрел какой-нибудь дикий зверь, и легли в разных углах. Ночью Василий несколько раз просыпался от холода, сжимался калачиком и натрушивал сверху на себя сухое сено, но все равно встать пришлось затемно.
Бяконтов не упрекал и не смеялся, а даже, кажется, доволен происшедшим был: теперь стали они вроде как бы квиты — он пропился, а княжич пробился. Отыскать «окруженного засадой» Вампила он не терял надежды, но считал, что сначала надо найти способ как-то подкрепиться. Вчера они, поняв всю отчаянность своего положения, побратались: поменялись нательными крестами — Василий отдал крестик на узорной серебряной цепочке, а Данила снял свой на шелковом, прошитом золотом гайтане, перекрестились, обнялись и дали клятву, что ни один никогда не упрекнет ничем другого, какие бы лишения ни ждали впереди. Но Бяконтов сейчас, видно, забыл о той клятве, посетовал:
— И как же это ты, княжич? Что делать будем? Ты есть хочешь? У меня прямо брюхо рассохлось. Но не боись: вот видишь, какую я дудочку смастерил? Айда на базар, христарадничать станем.
— Да ты рехнулся! Чтобы я… Чтобы ты, боярин знатный…
— Стой-погоди! Мы только для виду будем милостыню ради Христа собирать — ты собирать станешь, а я на сопелке играть, я хорошо умею дудеть… Хотя ладно, ты посиди в сторонке, я один.
— Все равно, хоть и один!
— Да постой, тебе говорят! Для вида, чтобы все разведать и узнать, где Вампил находится, понял? А то я вчера кого ни спрошу, меня с подозрением, как татя все равно какого, осматривают. А так мы будем ходить и слушать, у всяких нищих и калик расспрашивать. Да и кроме Вампила… Сам знаешь, что великий князь Дмитрий Иванович повсюду имеет своих доброхотов — бортников, ловцов рыбы, купцов, ремесленников. Они все затаились, трудно их распознать, но вдруг нам повезет.
До города добрели к полудню, ветками колючими исхлестанные, истомленные, вконец отощавшие от голода.
Бяконтов, времени не теряя, сел на пыльную дорогу, положил рядом с собой картуз и начал дудеть на сопелке. Ему подавали милостыню, но скуповато. Василий делал вид, будто вовсе не знаком с этим нищим, независимо разгуливал по базару среди наряженных в яркие кафтаны и рубахи торговцев и прикидывал, что бы он, будь у него сейчас деньги, купил в первую очередь. Нравилось многое, главным образом съестное. С особой завистью и как на вещи, совершенно уж недоступные, смотрел на товары купца-сластенщика: каленые орехи, инжир, патоку, медовые пряники, сваренные в меду дынные рожки, финики, изюм, леденцы и разноцветные сахара.
Данила разыскал его между рядов и, счастливо сияя всем своим потным и запыленным лицом, показал горсть меди.
Для начала купили два колобка — круглых небольших хлебца, которые хозяйки пекут обычно своим детям из остатков теста, добавляя туда масла для сдобы и смазывая сметаной. Две укрути теплого ржаного хлеба и два пирога с аминем — без начинки, но защипанные, Данила завернул в холстану: «Потом поснедаем, сразу много нельзя, брюхо станет пучить…»
— Ну да, как после кружала у Петра-воеводы, — отозвался повеселевший Василий.
Данила не остался в долгу:
— Ага, или как после битья об заклад с келявым, перхотным.
На остатки медяков купили по паре лаптей.
На косоплетные с подковкой не взошли, купили самые дешевые — шептуны прямого плетения, их больше чем на две седмицы не хватит, но за это время ай-ай куда можно убечь!
Спрятались от людских глаз в заросли лопуха — не знали, как управляться с лаптями, боялись насмешек.
— Ведомо мне лишь, — разглядывая со всех сторон лапоть, произнес Данила, — что нельзя обувать левую ногу раньше правой, а то зубы болеть станут.
Все же изловчились намотать онучи вполне ловко, новые лапоточки сидели хорошо на ногах.
Так подлатавшись, чувствовали они себя уж почти что счастливо, а тут новая удача: увидели они своих игреневых, которые стояли возле ворот совсем без охраны, словно бы брошенные. Не сговариваясь, ринулись к ним.
Данила успел вскочить в седло, а Василий замешкался, поправляя потник и седельную переметную суму. Но тут же и схватили их обоих. Келявый и ликом похабный верзила, а с ними несколько игроков в зернь пребольно скрутили назад руки, начали было попутно и избивать, но подошли воротные мечники, не допустили самосуда. Из толпы долетали злорадные крики:
— Татей поймали!
— В поруб ведут!
Василий и Данила ничем не смогли доказать, что не крали лошадей, а взяли своих собственных. Хуже того, они не решались даже и открыться, назвать себя — отовсюду виделась опасность.
Глава XIII. Выдбай, Боже!
Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна.
А. Пушкин 1Опальный митрополит Киприан эти годы хил то в Литве, то в Константинополе все в той хе активной жажде утвердиться духовным владыкой всея Руси. Киприан лучше, чем кто-либо, видел, что как неотвратимо приближается к своему закату некогда величественная Византийская империя, так неудержимо продолжается возмужание Русского государства; прозревал Киприан, что на смену Второму Риму неминуемо придет Третий, и им может оказаться как раз Москва.
Много событий грозных и значительных вершилось во всех трех странах света.
Закабалял Византию султан — тень Бога на земле, уже сплелись в смертельной схватке два ордынских хищника: Тохтамыш и Тимур, красные повязки в Китае ухе почти двадцать лет продолжают восстание против ордынских завоевателей, Франция и Англия ведут свою Столетнюю войну, но в тазах Киприана все эти события были малозначительными по сравнению с тем, что происходило на Руси — Великой, Малой и Белой.
Ни кровожадные ордынские ханы в заволжских степях, ни английские герцоги, ни французские принцы не могли бы заинтересовать Киприана — так пристально и с таким волнением следил он за судьбой двух безвестных изгоев.
А они не могли того знать, что по всем городам и весям следуют неотлучно за ними Киприановы лазутчики, отлично осведомленные, что один из бродяг — наследник великого князя Дмитрия Донского, а второй — знатный боярин.
Но след их часто все же прерывался. Киприан в нетерпении каждодневно готов был и сам кинуться в погоню, только выбирал верный момент.
А когда такой момент наступил наконец, Киприан отправился в путь с превеликими предосторожностями: объявил в Константинополе, что едет в Москву по своим митрополичьим заботам. И чтобы никто не заподозрил его в обмане, в самом деле первую половину пути проделал с византийскими купцами: плыл на корабле вдоль северных берегов Малой Азии до Синопа, отсюда направился прямо на север, пересекая Черное море, к Судаку, а пройдя Азовское море, приплыл в устье Дона, где пересел на речное судно и поднялся вверх до города Дубок. Купцы дальше пошли до Москвы и до Рязани, а Киприан в своем крытом возке свернул резко на запад.
2Еще вчера казалось, что голод стал чувством постоянным, навсегда вселившимся, а сегодня они равнодушно сидели за столом, ломившимся от яств: жареные лебеди, лососина, икра, мясо, не куском сваренное — сдобренное чабером, перцем, укропом, пироги — один руками не обхватишь!.. И само собой — ендовы с медами, винами, квасами.
Данила блаженно вытянул под столом ноги, обутые в чулки из собольей пушнины, покосился глазом на стоявшие у порога свои сапоги из оленьих шкур мехом наружу, усмехнулся тайным мыслям: «Привык, боярский сын, среди татей да головников обитать!»
Восковые свечи в бронзовых шандалах мягко теплились в центре стола. Желтый густой свет от них растекался по столешнице, переливался через край на широкую лавку и столь же широкие половицы. Василий смотрел с детским изумлением на лавку и пол, удивляясь мощи досок, из которых они выструганы, пытался угадать, сколько же — сто или все двести — лет было соснам, из которых напилены эти аршинные доски, вспомнил, что в Сарае таких не встречал, там щепки одни.
— А скажи, святитель, — обратился Василий к сидевшему напротив в митрополичьем одеянии Киприану, — то верно, что ордынцы из-за Руси лишь не смогли Чингисханов завет исполнить — до последнего моря дойти, все вечерние страны под копыта положить?
Киприан не сразу ответил — рот его был набит едой. Под взглядами Василия, Данилы и князя Родомысла Изяславовича — хозяина дома — Киприан несколько оконфузился, застигнутый врасплох: хоть был на дворе нестрогий пост, однако семужную икру ложкой хлебать, словно кашу гречишную, не больно гоже для владыки. Киприан обмахнул усы и бороду, оправдался скороговоркой:
— Икорка добывается из холоднокровных тварей Божиих, и сие не гpex.
— Да, грех не в уста, а из уст, — ободрил его разомлевший Данила.
Тем временем Киприан прожевал остатки икры, тщательно осмоктал уста, окинул всех настороженным взглядом, ни насмешки, ни осуждения не заметил, ответствовал уже уверенно, без суеты, сознавая свою значительность: