Чернее черного - Хилари Мантел

Она уходит, и голос ее становится все тише и наконец смолкает, когда она растворяется в стене. Даже те, кто умер далеко не внезапно, любили вспоминать свои последние часы в больничных палатах, неспешно перечисляя, кто из родственников поспел к смертному одру, а кто застрял в пробке и опоздал. Они хотели, чтобы Элисон поместила за них благодарности в газетах: «Искренне благодарю сотрудников больницы Св. Бернарда» — и она обещала, что все будет исполнено в точности, потому что я на все пойду, говорила она, лишь бы они лежали смирно, тихо ждали и переходили на следующий уровень, а не устраивались у меня как дома. Они заканчивали свои сбивчивые монологи так: «Что ж, на сем разрешите откланяться», «Желаю вам всего самого наилучшего» и «Не забывайте меня, пишите», а иногда тихо, стоически так: «Мне пора». Иногда они возвращались с жизнерадостным «Привет, а вот и я» и объявляли себя королевой Викторией, или собственной старшей сестрой, или женщиной, которая жила с ними по соседству еще до их рождения. Это не умышленный обман, скорее неизменная нарезка и смешение личностей, слияние личной памяти с коллективной. Понимаешь, объясняла она Колетт, мы с тобой, когда вернемся, возможно, явимся как один человек. Потому что за последние годы многое пережили вместе. Ты можешь решить, что ты моя мать. Я могу через тридцать лет явиться какому-нибудь медиуму на сцене и заявить, что я — мой собственный папа. Вообще-то я не знаю, кто мой отец, но когда-нибудь узнаю, возможно после смерти.

Но Колетт, на миг убежденная, впадала в панику и спрашивала, а что, если я умру? Эл, что мне делать, что мне делать, если я умру?

Сохраняй спокойствие, отвечала Эл. Не плачь. Ни с кем не говори. Ничего не ешь. Постоянно повторяй свое имя. Закрой глаза и ищи свет. Если кто-то скажет, иди за мной, требуй удостоверение личности. Когда увидишь свет, иди к нему. Прижимай сумку к телу, где бы оно ни было. Но не открывай ее и помни, что нельзя лезть за картой, даже если кажется, что окончательно заблудилась. Если кто-то попросит у тебя денег, не обращай на него внимания, просто отпихни. Иди к свету, вот и все. Не смотри никому в глаза. Ни за что не останавливайся. Если кто-то скажет, что у тебя пальто испачкано краской или птица на голову нагадила, все равно иди, не останавливайся, не смотри по сторонам. Если к тебе подойдет женщина с сопливым ребенком, оттолкни ее с дороги. Звучит ужасно, но это для твоей же безопасности. Двигайся. Иди к свету.

А что, если я его потеряю, спрашивала Колетт? Что, если я потеряю свет и буду бродить в тумане, а люди вокруг будут пытаться стащить у меня сумочку и мобильник? Ты всегда можешь вернуться домой, успокаивала ее Элисон. Теперь ты знаешь, где твой дом, на Адмирал-драйв. Я буду здесь, я расскажу тебе все и наставлю на правильный путь, чтобы ты смогла сделать следующий шаг, а потом, когда я присоединюсь к тебе в свое время, мы сядем, выпьем чашечку кофе и, может быть, снова заживем вместе, если решим, что это хорошая идея.

Но что, если ты умрешь прежде меня, настаивала Колетт, что, если мы умрем вместе, что, если мы будем на М25 и порыв ветра, очень сильного ветра, сдует нас под колеса грузовика?

Элисон вздыхала и отвечала, Колетт, Колетт, все мы там будем. Посмотри на Морриса! Все мы окажемся в мире ином неопытными, озадаченными, смущенными или разъяренными и невежественными, все мы — но нас пошлют на курсы. Наши души со временем перейдут на более высокий уровень, где все становится ясно. По крайней мере, так мне говорили. Конечно, некоторые призраки являются веками, но почему бы и нет? На том свете некуда спешить.

В «Коллингвуде» царила безмятежность. Раз в неделю Колетт полировала хрустальный шар. Его надо мыть в уксусном растворе, а затем протирать замшей. Эл сказала, рабочие прибамбасы нужны для того, чтобы не сбиться с пути. Они фокусируют разум и направляют энергию. Но в самих них магии нет. Сила сосредоточена в предметах домашнего обихода, в обычных вещах, к которым прикасаешься каждый день. Загляни в алюминиевую сковородку — и, возможно, ты увидишь чужое лицо. Или движение внутри пустого стакана.

Дни и месяцы походили друг на друга как две капли воды. На представления заявлялись тысячи бабушек с пропавшими пуговицами, взмывали тысячи зрительских рук. Для чего мы здесь? Почему мы должны страдать? Почему должны страдать дети? Почему Господь жесток с нами? Вы умеете гнуть ложки?

Улыбаясь, Эл ответила вопрошающему:

— Стоит попробовать, как по-вашему? Посоветуйте мне, чем заняться на кухне. Отвратите меня от опустошения холодильника.

По правде говоря — хотя она никогда в этом не признавалась, — однажды Эл все-таки попыталась. Она не любила фокусы для вечеринок и, как правило, выступала против выпендрежа и расточительства, а порча столовых приборов, несомненно, являлась и тем и другим. Но как-то раз на Адмирал-драйв ее охватило неодолимое желание попробовать. Колетт не было дома — вот и отлично. Она на цыпочках прокралась на кухню и выдвинула ящик стола. Он попытался вернуться на место. Давилка для картофеля злорадно покатилась вперед и зацепилась ободком за край ящика. Необычно разъяренная, Эл сунула руку в ящик, вытащила давилку и швырнула ее через всю кухню. Она в настроении гнуть ложки, и ничто ей не помешает.

Ее рука метнулась к ножам. Она выбрала столовый, тупой, с закругленным лезвием. Пробежала по нему пальцами. Отложила. Взяла ложку. Она знала, как это делается. Она держала ее свободно, ласкала пальцами изгиб, ее воля плавно переливалась из позвоночника в подушечки пальцев. Она закрыла глаза. Ощутила легкий зуд за веками. Дыхание стало глубже. Она расслабилась. Затем распахнула глаза. И посмотрела вниз. Ложка, ничуть не изменившаяся, улыбнулась ей — и внезапно Эл поняла, постигла саму сущность ложки. Она забыла о том, что хотела согнуть ее. В этот миг отношение Эл к столовым приборам изменилось навсегда. Что-то зашевелилось глубоко в ее памяти, словно в голове замкнуло, словно забил некий старый источник эмоций. Она оставила ложку в покое, благоговейно устроила в лоне подружки. Закрывая ящик, Эл заметила нож для чистки овощей — более стоящее лезвие. Она подумала, я понимаю его природу. Я понимаю природу ложки и ножа.

Позже Колетт подняла давилку с пола.

— Погнулась, — сообщила она.

— Все нормально. Это я виновата.

— А. Ты уверена?

— Просто маленький эксперимент.

— Я на секунду подумала, что Моррис вернулся. — Колетт запнулась. — Ты бы сказала мне, правда?

Но следов Морриса действительно не было. Эл иногда гадала, как он справляется на курсах. Он должен перейти на высший уровень, рассуждала она, ведь для того, чтобы перейти на более низкий, нет нужды ходить на курсы.