Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

А. Ф. Керенский накануне взятия Зимнего дворца, прекрасно зная о готовящемся большевистском перевороте (это вообще ни для кого не было секретом), отправился на фронт набирать силу, но потерпел поражение при первых же столкновениях под Гатчиной с плохо вооруженной Красной Гвардией и балтийскими матросами, даже не обученными воевать на суше. И опять потому, что у него не было права, право было на стороне «красных», буквально у них в руках. Оно давало им силу и уверенность в победе, оно привлекало на их сторону солдат и казаков еще не «белой» армии. И уже тогда они могли с полным основанием повторить крылатые слова В. И. Ленина – наше дело правое.

Говоря о праве, мы, естественно, имеем в виду не формальное право, а социальное. Именно оно таит в себе колоссальный потенциал, и именно за него народ готов встать горой. Полагаем, что пролетариат не мог обладать потенциалом такой мощности просто в силу своей немногочисленности. Установи большевики действительно диктатуру пролетариата или своей партии, они не продержались бы и пару месяцев. Пали бы жертвами саботажа или какого-нибудь комитета спасения родины, которые в то время плодились как грибы после дождя. Успех большевиков можно объяснить только правом всего низшего сословия с его неисчерпаемым потенциалом, которое они получили вполне демократичным путем при выборах в Советы.

В этом смысле диктатура низшего сословия отличалась от диктатуры пролетариата тем, что она представляла собой продукт социального права подавляющего большинства населения с беспрецедентно высокой стоимостью. А большевики стали как бы магнитным полюсом, от которого по-новому выстраивалась нисходящая пирамида прав и обязанностей, по-новому формировались все социальные отношения внутри общества.

Отсюда и вожди, они – сердечник социального магнита, вершина этого права, наивысший потенциал (отсутствие такого верховного права, например, на Украине-2014 привело к разрушению социальной системы и пародии на вождизм). Поэтому в глазах темных людей из низшего сословия они превратились во вторых отцов (как ротный командир в «Памятке по чинопочитанию»), потому что землю дали и справедливость вернули. А В. И. Ленин, особенно после смерти, стал богом, настоящей иконой, на него никак не могли насмотреться, народ все шел и шел в Колонный зал. Отсюда идея мавзолея, языческая по своей сути, но отражающая подлинные и выстраданные чувства наших обездоленных предков и совершенно забытая и оболганная нашими современниками.

Так было и в Орде, когда Большой Курултай в 1206 году избрал Тимучина своим императором (каином), наградив его верховным правом и верховной властью с титулом Чингис-хан – «государь государей», потому что «его устами говорило небо», потому что в глазах соплеменников он был богом на земле. Вернее, благодаря своим военным победам он приобрел такой высокий социальный потенциал, который никто не мог оспорить, и который позволил ему претендовать на абсолютную, божественную власть. Ее «мощности» хватало на всю землю и на всех, кто на ней проживал, и на все, чем они владели. И уже он сам своей властью делил этот потенциал на части, распределял по нисходящей обязанности, права и собственность.

Строго говоря, его даже никто не выбирал. Г. В. Вернадский подчеркивал, что Курултай не был демократическим собранием, Чингис-хана не выбрали, а провозгласили вожди племен. Но точно так было и в феврале 1917 года, когда фельдфебели соседних рот передали Т. И. Кирпичникова свою кумулятивную энергию и наделили его верховным правом – «делай как хочешь, мы от тебя не отстанем». Правда, игрушечным титулом «Солдат революции № 1» его наградила уже пресса.

Нечто похожее произошло и с большевиками, когда они завоевали большинство в Советах. Им тоже как бы сказали, «делай как хочешь, мы от тебя не отстанем». Их выбрали, поскольку в глазах народа, который не был знаком с Карлом Марксом и его теорией, только они в тот момент последовательно выступали за восстановление социальной справедливости, за черный передел – «взять все, да и поделить», благо они знали, как это сделать, в этом и была их сила.

У большевиков все получилось благодаря тому, что они создали коалицию не с «буржуазией», а с низшим сословием, с Советами. Еще до прихода большевиков Советы выражали интересы большинства населения, они неизбежно и вопреки воле своих образованных лидеров должны были действовать как своеобразный социальный фильтр. Они буквально фильтровали право, намагничивая все социальные отношения своим полем благодаря более высокой социальной стоимости, которую им обеспечил Приказ № 1.

Вспомните, рабочий контроль до такой степени «намагнитил» производственные отношения, что фактически свел право собственности к нулю. В деревне стихийно и массово изымались помещичьи владения. И тоже при поддержке, правда, не Советов, а волостных или уездных земельных комитетов, созданных в марте Временным правительством для проведения земельной реформы (позднее они влились в состав Советов). Частная собственность, существовавшая чуть ли не тысячу лет, стала исчезать на глазах. Общество само, но под давлением социальных фактов (и, конечно, под влиянием социалистической агитации), вынуждено было упрощать свою структуру и возвращаться к состоянию «протоплазмы социального мира», ведь только там не было частной собственности, потому что там тоже нужно было выживать.

И только там была наивысшая степень социальной мобилизации, только там был осуществлен принцип «вооруженного народа». Получается, что от Орды XIII века до «буржуазной» республики ХХ века мы наблюдаем одно и то же право, один и тот же механизм «намагничивания» и аккумуляции социальной энергии.

Вобрав всю силу этой энергии, большевики арестовали Временное правительство, вызвав возмущение в среде социалистов всех мастей (не говоря уже о «буржуях»): ведь они действовали вопреки… так и хочется сказать, закону. Совершили незаконный государственный «переворот», как любят сегодня жаловаться наши либералы и демократы чистых кровей. Но это не так! Никакого закона, запрещавшего им взять власть, не было. К тому же с августа месяца Временное правительство было всего лишь «исполняющим обязанности» – и.о., т. е. у него уже не было «права первой подписи». А лишилось оно его решением незаконного ВЦИКа. Другими словами, незаконным было абсолютно все: и решения, и все органы власти. Чем же большевики отличались от остальных? Они действовали в рамках существовавшей в тот момент общей практики… беззакония. Скорее, они действовали вопреки «понятиям», потому что в обществе существовало лишь некоторое понятие о демократических процедурах смены правительства, примерно как в западных странах – политическая борьба за избирателя, победитель получает большинство в парламенте, формирует правительство. Если в парламенте нет определенного большинства, создается коалиция и т. д.

Но ведь парламента не было! Не было и закона. Больше того, после Корниловского «мятежа» А. Ф. Керенский формально распустил IV Государственную Думу, хотя она и так ни разу не собиралась на пленарные заседания, принимать легитимные законы было некому. В этом и была главная интрига и главная проблема для «демократической» диктатуры Временного правительства. В сентябре, после Корниловского «мятежа» и после счастливого обретения приставки «и.о.», оно потеряло последние права на власть.[562] Оно потеряло права и на то самое право, которое было записано в «Своде законов о состояниях» Российской империи, которое хотел вернуть Л. Г. Корнилов, и против которого восстало почти все население.

У большевиков тоже не было этого права, но, завоевав большинство в Советах, они приобрели более дорогое социальное право низшего сословия. И именно оно давало им право на власть. В. И. Ленин был, пожалуй, единственным, кто очень тонко это почувствовал и сумел объяснить, но только… законами классовой борьбы. Как ни странно, его можно понять – ведь он тоже был дворянином, барином, интеллигентом («кающийся дворянин», как говорил А. С. Котляревский о народниках в статье «Оздоровление», сб. «Из глубины») и при этом – последовательным марксистом. Его барское сознание искало настоящей социальной справедливости, не для себя как представителя привилегированного сословия и как ее понимало все «образованное общество», а для народа.

Сейчас, в наш век бессовестного меркантилизма, когда своя шкура ближе к телу, понять это практически невозможно. Ясно только одно: чтобы преодолеть это почти непреодолимое внутреннее противоречие, нужно было обладать фантастической силой воли и действительно быть настоящим фанатиком, перешедшим на сторону… фельдшера Поназыревского уезда, на сторону не только пролетариата, но и низшего сословия вообще. Графу Л. Н. Толстому, например, это не удалось, хотя он был чрезвычайно близок народу, одевался как мужик, пахал землю, но все равно так и остался барином. Не удалось это и народникам. Но В. И. Ленину это не требовалось, потому что он с юности впитал в себя мораль низшего сословия, в основе которой лежала застарелая ненависть к господам. Для него, как и для крестьян, они все были «на одно лицо: хитрыми врагами», хотя сам он принадлежал культуре высшего сословия. Это во многом объясняет никому непонятную сегодня его «классовую» ненависть, в том числе к интеллигенции и к «буржуям», вообще к богачам, и ту легкость, с которой он готов был лишить их жизни. Примерно так же, как и фельдшер из Костромской глубинки.