Вечный поход - Сергей Вольнов

— Здоровей вида-али, — лениво прилетело от костра.

Их было пятеро.

И самое правильное было бы для них — сдаться. Всем пятерым. Сразу подняв руки и поджав ноги.

Они не спешили.

Они, похоже, вообще уже НИКУДА НЕ СПЕШИЛИ.

Густая трава дипломатично замалчивала мои шаги.

Я двигался неслышно и, наверное, напоминал им невесть откуда взявшуюся зеленовато-пятнистую тень, обожавшую здороваться при любых обстоятельствах. Но им тоже нужно было отдать должное. Они сидели со спокойствием обкурившихся наркоманов и разглядывали приближавшегося меня как очередной глюк. Причём, не очень удачный — ни поржать, ни испугаться. Они меня просто сканировали, я же — пытался просчитать возможные варианты их непредсказуемого поведения. И то, и другое можно было делать долго, если бы не расстояние. Оно неумолимо сокращалось.

Пятеро.

Многоязыкое чудище, костёр, облизывал поочерёдно, каждым язычком пламени большой кусок мяса, нанизанный на вертел. Один из них, в чём-то блестящем, сидел ко мне спиной. Он сосредоточенно проворачивал будущий ужин, добиваясь равномерного облизывания, и, судя по исходившим запахам, уже можно было доставать вилки и повязывать слюнявчики. Другие, не столь занятые, отложили свои разговоры; молча уставившись на меня, выжидали.

Я их пока не разглядывал, просто держал в поле зрения. И молчал. Покуда один из них, сидевший ко мне правым боком, не прохрипел голосом стопроцентного уголовника:

— Слышь, командир, волыну-то прибери… И не пялься так, сквозит.

«Ладно, пока без хамства. Работаем в режиме „первичного обнюхивания“.

Я забросил «вампир» за спину и, разведя руками, слегка потряс ими в воздухе. Присел на корточки. Спросил невинным усталым голосом:

— Никак боитесь, что аппетит пропадёт?

«Уголовник» промолчал. Зато заговорил другой. Помоложе. Сидевший напротив того, кому от меня сквозило. Он встал и негромко ответил, разминая затёкшие ноги:

— Да это тебе бояться надо, фраер. Если ты про арифметику слыхал?

«Ясно. Намекает, что их пятеро, а меня — в пять раз меньше. Резонно. А вот про фраера — это он зря».

— Не-а… Не боюсь. Я Суворова читал. Он про умение хорошо отзывался, а вот про число — не очень.

— Во, бля, умелый, значит?..

Нет, тут определенно что-то было не так. Не могут же они спокойно жарить мясо, нацепив на спины мишени.

«Где же пост? Что-то холодит, шарит по спине. Уж больно похоже на взгляд, протиснутый сквозь прицел».

— Ладно, братва, я тоже не мазаный — сухой. Просто так в глотку не полезу. Примите в свою стаю… Пригожусь.

— В стаю, говоришь? Можно и в стаю. Только это обнюхать надо… А что ты годить-то умеешь?

— А то же, что и вы — могу воевать, а могу и не воевать. «Терциум нон датум» — третьего не дано.

— Терциум нон датум? — обернулся наконец-то сидевший спиной, оставив на время уже почти сбывшийся ужин. — Хвала Великому Риму, приятно слышать родную речь… Из какого ты легиона? Куда ушла наша армия?

Его грудь и спину прикрывали блестящие серебряные доспехи. По ним бегали отблески языков огня, и оттого доспехи казались красноватого цвета. Такие же, только более тёмные языки пламени отражались на потускневших и довольно исковерканных ударами поножах. Выглядывающая из-под доспехов пурпурная туника также приобрела вблизи костра более тёмный оттенок. Шлем лежал рядом с ним на земле. Гребень на шлеме был развернут поперёк. Чуть дальше, вправо — прямоугольный щит, немного изогнутый в горизонтальной плоскости. Взгляд, мгновенно ощупав его, выхватил массивный умбон, жёлтые молнии, вплетённые в жёлтые же дубовые ветви — рисунок на красном фоне.

«Ё-моё, это же скутум — прославленный щит римских легионов! А вот и пилум — дротик с массивным длинным наконечником, занимающим добрую половину древка. Ну так и есть — вот и короткий широкий меч „гладнус“… С костяной рукояткой и шаровидным наконечником. Грозное оружие рукопашного боя в сомкнутом строю. Висит на левом боку, на поясе, в украшенных инкрустацией ножнах… Не может быть».

Если верить глазам, передо мною был настоящий римский легионер!

К тому же — центурион. Судя по доспехам и центурионскому жезлу из виноградной лозы. А ещё — по массивной круглой бляхе на груди с надписью на латыни «ЦЕНТУРИ» и порядковым номером «IV».

«Ну, знаете, господа бледнолицые! Не устаю изумляться этой абракадабре. Куда же вы меня всё-таки, подловив на слове, так мастерски забросили?! На карнавал не похоже — каждый второй убить норовит на полном серьёзе. На психбольницу тоже не очень — никто не лечит, санитары во главе легионов не идут, не возглавляют, врагам руки не крутят».

Центуриону хватило одного взгляда на меня, чтобы тот угас, Я даже отдалённо не напоминал выходца из Вечного Города, не смахивал на потомка Ромула и Рема. Я был не просто чужой.

Я был ИНОЙ.

— Терциум нон датум, — повторил я, прижав руку к сердцу.

«Извини, дружище, действительно — третьего не дано. Я не римлянин. Я — россиянин. Я для тебя ИНОЙ. Всё равно что с другой планеты. Из иного времени. Но какая же гнида, всё-таки, так злобно шутит? Боже Всевышний, забери у этого ирода ключи от Машины Времени! Вычисли этого „Макаревича“. Я не хочу плясать под его песни… (Всячески извиняюсь перед легендарным рок-поэтом и рок-музыкантом прошлого века, ничего личного в спонтанно возникшей ассоциации!) И запрети ему баловаться блестящими и острыми предметами. И разреши играть на проезжей части и заплывать за буйки. Ну, и в виде исключения, позволь ему разбирать ручные, заметьте, совсем не дикие гранаты, и изучать, из чего они сделаны».

Между тем обладатель стопроцентного зэковского голоса ожил, скомкав мою молитву:

— Слышь, командир, а ты по какой масти-то будешь?.. Не признаю я чей-то.

— Червивый Валет. Слыхал про такого?

— Не доводилось… В законе что ли?

— В загоне… Все мы тут, как волки в загоне. Только флажков пока не видно. Не добежали. Ну, ничего — скоро упрёмся.

Я ещё не выбрал — какой линии поведения придерживаться и хотя мог срезать их всех одной очередью, кстати, пущенной вне очереди, — не спешил. Какой мне прок от навек замолчавших. Таких собеседников мне предостаточно и в образе леса.

— Упырь, а не мешало бы глянуть, что у этого ушатого за душею… — резанул слух голос молодого. Причём из зоны, недоступной боковому зрению.

«И когда он успел сместиться назад? Эх, растяпа ты, Алексей Алексеич, упустил неуютного человечка. Может, ещё и шею подставишь? Стареешь, что ли?..»

— Остынь, Жало, — одёрнул его Упырь. — На фраера он не больно похож.

Я медленно повернул голову в сторону хозяина змеиной клички. Он стоял в пяти шагах по' правой стороне, криво улыбаясь. В его руке покачивался пистолет «ТТ», воронёный ствол которого, казалось, изучал мой затылок.

— И то верно, остынь. Для того, чтобы глянуть, что за душой, не обязательно заходить за тело. Запиши себе тезис — для самообразования, — холодно выдавил я из себя.

Жало сверкнул холодным взглядом, но даже не подумал опустить пистолет.

— Жало, хватит буровить, нынче не до этого. — Поставил точку Упырь.

Он не спеша встал и подошёл ко мне. Остановился в двух шагах и, раскачиваясь, ощупал с ног до головы взглядом, а потом молча протянул руку.

— Данила. По батюшке Петрович. Командир пятого штрафного батальона двадцать седьмой стрелковой дивизии. Рокоссовцы мы. Слыхал, поди?

— Алексей Дымов, — помолчав, представился я. — Командир спецгруппы «Эпсилон».

Его рукопожатие было крепким, а взгляд спокойным и пристальным. Однако не излучающим, а как бы впитывающим в себя всё, на что натыкается. Втягивающим, как в воронку. Глядя в эти тёмные, близкие к чёрному, глаза, я понял происхождение его клички.

Упырь…

Хорошо, если впечатлением от взгляда всё и ограничивается.

Упырь-Данила широким жестом, изображая радушного хозяина, указал мне на свободное место у костра. После чего молча развернулся и направился к огню, бросив на ходу:

— Жало, смени пост. Да не валандайся. По-рыхлому давай…

Я проводил взглядом идущего вразвалку неуютного паренька с неуловимым взглядом уголовника. Мне было очень интересно — где же находится этот пост. Если хотите, это был принципиальный вопрос. Я хотел проверить свои догадки, заглянуть на последнюю страницу задачника и вычитать правильный ответ. Но жизнь ещё раз подчеркнула, что в любой момент может подпортить любой аттестат. И любого самоуверенного умника макнуть в лужу из досадных ошибок и смертельных просчётов.

Жало шёл точнёхонько в то место, откуда я вышел на лужайку!

Этого не могло быть!

Ведь я только что прополз там облачной тенью. И при этом вслушивался в само зарождение звуков. И — ничего не услышал… Конечно, мне льстило, что и сам я не был обнаружен неведомым постом. Но я всё же помнил ощущение ползающего по спине взгляда.