Бруклинские ведьмы - Наталья Фрумкина

Я смотрю на Лолу: все краски покидают ее лицо, и она тихим, перепуганным голосом говорит:

— Марни… О нет! Я не могу дышать, и сердце…

И потом она падает, почти как в замедленной съемке.

Едва посмотрев на Лолу, Патрик сразу говорит, что ей надо в больницу. К тому времени как он приходит ко мне наверх, Лола, конечно, уже очнулась и даже спорит с нами. Она хочет пойти домой и лечь в постель.

Но Патрик не соглашается. Он говорит, что она должна поехать в больницу. Чтобы там выяснили, что с ней такое.

— А что это может быть? — дрожащим голосом спрашивает Лола. Она выглядит ужасно перепуганной, напоминая ребенка, который переоделся в бабушкину одежду, возможно, для роли в спектакле или просто чтобы поиграть.

— Ну, — говорит Патрик, — может, вообще ничего страшного, или вы слишком много кофе выпили, или что-то… что-то, требующее врачебной помощи. — Он уже набирает девять-один-один. Наши глаза встречаются, и Патрик улыбается мне. Лола тихонько постанывает. — Марни, вы как, сможете поехать с ней в больницу?

— Конечно, — отзываюсь я.

Мне понятно, что Патрик поехать не может. Для него оказаться в медучреждении среди незнакомых людей было бы катастрофой. Одними губами он произносит слово «спасибо», а потом начинает разговор с диспетчером.

Пока он висит на телефоне, Лола дает мне конкретные указания насчет того, что ей понадобится, и я отправляюсь в соседний дом за книгой в мягкой обложке и теплой кофточкой, которые лежат у нее в спальне. Никакой другой одежды я не беру, потому что Лола в больнице не останется — в этом она уверена.

Мне нравится, как темно и прохладно у нее в доме, где полно стариковской мягкой мебели, совсем как у дедушки с бабушкой. Тут как в пещере, потому что все занавески задернуты. Все поверхности заставлены фотографиями, изображающими ее, Уолтера и их двух сыновей, и на стенах тоже висят фотоснимки — Лола с пушистыми рыжими волосами, подстриженными лесенкой и похожими на лепестки цветка; Уолтер — стройный симпатичный мужчина со смеющимися глазами; их сыновья — обычные мальчишки, которые могли бы принадлежать к любой эпохе: стриженные ежиком, веснушчатые, одетые в полосатые футболки — улыбаются в камеру, превращаясь потом в симпатичных подростков, а там и в женихов на свадьбах, и вот уже на снимках они со своими семьями. И где-то далеко.

Рядом с кроватью Лолы портрет Уолтера в рамке, я беру его в руки и смотрю на орлиный нос и голубые глаза.

— Уолтер, — говорю я ему, — старый плут, ты не хуже меня знаешь, что должен дать ей знак, что освобождаешь ее, ведь правда? Мы с тобой оба понимаем: сейчас ей нужны любовь и забота твоего старинного друга.

Поворачиваясь, я замечаю, что маленькие золотые искорки вернулись и неуверенно блестят вокруг занавесок, как светлячки на закате.

Я не maga, но похоже, что все эти искорки появляются, когда мы касаемся любящих сердец тех, кто находится в посмертии. Все время так совпадает.

Возвращаясь вечером домой из больницы, я обнаруживаю у себя на лестнице пса. Даже не на лестнице, а на крыльце. Он лежит там, наверху, и когда я подхожу, встает, начинает вилять хвостом и лижет мне руку, как будто я его хозяйка, которая приказала ему ждать своего возвращения, вот он и ждал, а теперь все его тело вибрирует, как бы говоря: «ВОТ НАКОНЕЦ И ТЫ! КАК ЖЕ МНЕ ПОВЕЗЛО В КОНЦЕ КОНЦОВ НАЙТИ ТЕБЯ, ПРЕКРАСНОЕ, ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ, ДОБРОЕ, ИЗЫСКАННОЕ СОЗДАНИЕ, ВОПЛОЩЕНИЕ ЛЮБВИ, И, КСТАТИ, ТЫ КОНСЕРВЫ ОТКРЫВАТЬ УМЕЕШЬ?»

— Нет, — говорю я ему, — мне не нужна собака. Через два месяца я вернусь во Флориду и не смогу забрать тебя с собой.

Он отворачивается, а потом снова смотрит на меня.

Я ищу в сумочке ключи, поглядывая на темный дом Лолы. Ее на несколько дней оставили в больнице, поэтому завтра с утра я отвезу ей сменную одежду, приличную ночнушку и кое-какие туалетные принадлежности. А сегодня с ней все будет в порядке, дрожащим голосом сказала мне она, явно подразумевая обратное. Держится она, несмотря ни на что, храбро. Окно ее палаты выходит на реку, а соседка любит те же телепередачи, что и она. Я просидела рядом с ней на стуле, пока меня не прогнали.

Пес издает какой-то короткий звук и лижет мне руку мягким розовым языком.

Я беспомощно смотрю на него. Мне ровно ничего не известно о собаках, кроме того, что они грязные и любят грызть разные вещи, особенно обувь. Конкретно этот пес среднего размера, коричнево-белой масти, с висячими ушами и большими карими глазами; когда я открываю дверь, он бросается в дом, как будто знает, где там спрятаны косточки.

Не проходит и пяти минут, как в его собачьем мозгу неожиданно переключается какой-то тумблер, и он бросается через комнаты, нарезая круги, запрыгивает на диван и соскакивает с него, взбегает по лестнице и снова спускается, проносится зигзагом по спальням и возвращается в гостиную. Я ничего не могу поделать, кроме как застыть в изумлении, убираясь с его пути, когда это необходимо, а потом начинаю так отчаянно хохотать, что мне приходится срочно бежать в туалет.

Пес выглядит голодным, поэтому чуть позже я иду в магазин Пако купить собачьего корма и спросить, не знает ли он хозяев этого парня.

— Коричнево-белый пес с длинными ушами? Думаю, это ваша собака, — смеясь, говорит Пако. — По крайней мере, сейчас. Нет, серьезно. Это бродячий пес. Появляется иногда в округе, потом уходит куда-то еще, но всегда возвращается.

Замечательно. Значит, это не потеряшка, а свободный художник, открытый для любых предложений. Все в магазине дают мне советы, сколько его нужно кормить и как проверить на наличие блох и клещей, а потом выясняется, что у Пако, оказывается, есть полка с ошейниками и поводок, так что всем этим я тоже закупаюсь. А еще мисками для воды и корма. И щеткой, чтобы вычесать моего гостя. Заодно уж.

— И я бы искупала этого парнишку, прежде чем пускать его на мягкую мебель, — говорит женщина, которая держит на руках пухленького, улыбчивого, пускающего пузыри младенца.

Итак, вернувшись домой, я, несмотря на усталость, наполняю ванну теплой водой и застилаю пол в ванной полотенцами. Беру бутылочку со своим шампунем, иду в коридор, зову: «Ко мне, малыш, ко мне!» — и мистер Вислоух вылетает из-за угла. Я подхватываю его на руки и пытаюсь опустить