Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник) - Вашингтон Ирвинг

– Да ты чего это: в Жатце – и вдруг чистокровные немцы? – возмутился Вацек. – Да если бы везде в Чехии были такие верные чехи, как жатецкие! Я не городской, я из деревни под Жатцем, но и за нами далеко – все чешское. Да ты глянь на мою шляпу, – добавил он с усмешкой, – и припомни старую шуточную поговорку: «Узнаешь богемца по соломенной шляпе».

После минутного молчания Мирослав, Золотых дел мастер, произнес:

– Поведай нам, Матей, как говорят о нас, чехах, в иных странах?

– Сказать по правде, – пробурчал пан домовладелец, трудясь над селедкой, – не очень-то нас любят.

– Могу поверить, – усмехнулся Войта от Павлинов. – Красноречивое тому свидетельство мы зрим там, за рекой: войско крестоносцев, собранное против нас со всех концов земли.

– А я слыхал, в иных землях нас не только еретиками обзывают, но и мерзкие басни про нас выдумывают, будто мы поклоняемся злому духу в образе белого агнца либо черного жука, – вмешался в разговор корчмарь.

– Типун им на язык, лгунам бесчестным! – воскликнул Янек от Колокола.

– Помните, как в Священном Писании: «Блаженны есте, еща поносят вам…», – проговорил Войта от Павлинов и добавил: – А еще пословица есть: «Много надо б полотна, чтобы всем закрыть уста». Пусть себе за горами говорят, что им любо: зато здесь, на земле Чешской, мы своим хулителям, бог даст, ответим так, что навеки умолкнут!

– Однако кто бы не горевал, что имя народа чешского отдано на поругание и поношение всему христианскому миру! – со вздохом возразил Мирослав, Золотых дел мастер.

– Э, да ты говоришь так, будто жалеешь, что мы отвергаем иго Зикмундово и верно стоим за Чашу, – укорил его Войта.

– Насчет моей верности учению Гусову ни у кого сомнений быть не может, а что я думаю про Зикмунда, лучше всего доказывает вот это, – энергично защищался Мирослав, указывая на свой арбалет и щит. – И все ж таки мне горько, что наследник короны чешской злодейски выступил против нас и что церковь противится чистой вере божией.

– И что ж нам остается делать, как не сражаться до последней капли крови, защищая мечом нашу правду против церкви, короля и всего мира! – воскликнул Войта от Павлинов.

– И я готов отдать за это жизнь, – продолжал защищаться Золотых дел мастер. – Но опасаюсь, что и победа не остановит пагубных раздоров, обрушившихся на нашу землю, ибо подорвали мы старые земские устои, напридумывали разных новых учений, кои что ни день возникают в храбрых головах наших священников и даже простых смертных, сея рознь и среди нас, защитников Чаши.

– Вот именно! – отозвался вдруг тонким и резким голосом тощий юнец, поднимаясь из-за стола. – Корень зла и неизбывная скверна земли нашей в том, что многие люди суетные, и особливо священники таборские, что ни день новые еретические придумки оглашают и сеют в народе против чистого учения наших магистров пражских.

Вслед за этими словами раздался столь страшный удар, что пан Броучек от испуга весь затрясся: это Вацек Бородатый хватил кулачищем об стол и гневно рявкнул на юнца:

– Пошто, школяр безбородый, срамишь священников таборских?

– Хоть я и безбородый, а в писании начитан и могу вести диспут о чем угодно с бакалаврами и магистрами, – дерзко возразил школяр. – И я могу яснее ясного на писании, Отцах церкви, книгах магистра Гуса и трактатах самого Виклефа доказать, что все священники таборские против истинной христианской веры согрешают, и особливо…

– Молчи, невежа противный! – осадил его резко Вацек. – Тряси своим суетным умишком в школе, где еще не одну березовую метлу о твою спину обломают. Знай, что и я держусь учения священников таборских и никому не дозволю хулить его, тем менее тебе, шалыга тощий!

– Оставь школяра в покое, – заступился за юнца Мирослав, Золотых дел мастер. – Я и сам так думаю, что заблуждаются табориты, отступая от учения Гусова, заводя всякие разные новшества, которые нас не токмо навсегда от церкви соборной отторгнут, но и нарушат весь исстари заведенный порядок. Уже не хотят они и короля над собой, ни другого кого властелином, права князей, дворян и прочих не признают, достояние и имущество у них отнимают. И более того – уже рушат и жгут не токмо монастыри, но и храмы божьи, крушат алтари, рвут ризы, разбивают священные сосуды, статуи и мощи святых предают поруганию…

– Потому как идолопоклонство это – молиться распадающимся костям и куклам, рукою человека созданным, – резко отвечал Вацек. – И разве не читаем мы в писании, что грядет час, когда люди молиться будут не во Иерусалиме и не на горе Гаризим, а в духе и истине? И сей час настал для нас, познавших истину. Не нужно нам храмов, ни алтарей, мы везде молимся в сердце своем. И не нужны нам ложные установления людские: чистые законы веры мы носим в наших сердцах. В царстве божием нет ни господ, ни рабов, а токмо братья и сестры, любящие друг друга и разделяющие между собой все блага земные. А вот твое сердце, Золотых дел мастер, привержено презренному металлу сильнее, чем правде небесной. Боишься, что с искоренением греховной суеты мира уменьшится твоя прибыль, потому-то и защищаешь ты драгоценные дароносицы, позолоченные фигурки и шитые золотом и серебром поповские ризы…

– Честно заработанное за грех не почитаю, – запальчиво возражал Мирослав. – Но не ради выгоды защищаю я дароносицы и ризы, а лишь ради славы божией и благолепия святой литургии, коим достойно служит дорогой металл блеском своим, рукой творца приданным.

– Истинно глаголешь, – нетерпеливо перебивая, поспешил ему на помощь школяр и начал говорить, как на ученом диспуте. Он состроил серьезную мину и, видимо, копируя какого-нибудь старого седобородого магистра, проводил большим и указательным пальцами по своим впалым щекам от глаз под самый подбородок, будто действительно оглаживал длинную бороду: – Так велит устав христианский служить святую обедню, будучи сам сложен из наиблагороднейших истин и молитв святителей, как из перлов святых драгоценных и из слитков золотых и дорогих каменьев истины и веры христианской, почему и подобает ему по праву божественному внешнее драгоценное убранство. А что касается облачений, так отрицающие их путаники таборские не только глубоко заблуждаются, но и память самого Виклефа оскверняют, ибо он до дня своей смерти служил литургию в облачении, а в книгах «De Eucharista»[25] в главе четвертой ясно говорит, что…

– Пошел ты со своей недозрелой ученостью, – прервал его рассуждения Войта от Павлинов. – Знай, что я тоже во многом согласен с таборитами.