Отрок. Внук сотника (Часть 1-2) - Евгений Красницкий

— А совсем без музыки что — нельзя?

— Можно, отче, но мы считаем себя обязанными в каждом элементе скоморохам противостоять.

Илларион, наконец-то глянул на Мишку, кажется, даже с интересом.

— Слово «элемент» знаешь? И смысл его? Откуда?

— Настоятель наш — отец Михаил — обучает. Он всех детей учит, но со мной особо занимается.

— Чем?

— Святое Писание растолковывает, о древних философах рассказывает… много всякого. Вот и про скоморохов он посоветовал.

— Что посоветовал?

— Что только изгнать скоморохов — мало. Миряне на развлечения падки, что-нибудь другое появится, может, еще более мерзкое. Значит надо не просто изгнать, а заменить, да так, чтобы и щелочки не осталось, через которую они вернуться могли бы. То есть: в каждом элементе.

— И ты думаешь, что у тебя это получилось?

— Нет, отче, не во всем. К этой музыке еще слова нужны — скоморохи-то поют. Но к стихосложению способностей не имею и знакомых таких пока нет. Однако и Рим не сразу построился, скоморохи сотни лет существуют, а мы только начинаем. Со временем все у нас будет, с Божьей помощью и пастырским наставлением.

— Со временем… — Илларион слегка повернул голову к сопровождающим его монахам. — Михаил?

— Славянин, боярского рода, учился в Киеве, потом в Царьграде, совершил паломничество в Иерусалим. Проявил способности к наукам, отыскал и перевел несколько древних текстов, за что был удостоен…

— Почему тогда он — в отдаленном селе? Ладно, потом.

«Это кто ж такой? Зам по кадрам или „особист“? Прямо как досье цитирует».

— Ты отрок…

— Михаил, отче.

— Гм, тоже Михаил? Так вот, Михаил, не думал ли ты о том, чтобы стать, как тезка твой и учитель, слугой Божьим?

— Думал, отче, но, прости за дерзость, иначе, чем отец Михаил.

— Как иначе?

«Похоже, козел константинопольский заинтересовался… Ну, ловись рыбка большая и маленькая!»

— Я, отче, восьмое колено воинского рода, потому и мыслю как воин… В войске крестоносцев, которое Гроб Господень освободило, многие рыцари пожелали служить Господу, но с оружием расставаться не захотели. Так появились рыцарские ордена, которые никому, кроме Папы Римского, не подчиняются. Страшная сила в руке Католической церкви.

Вот бы и Православной церкви такой иметь. Можно было бы и княжеские усобицы пресечь, и драчливых соседей образумить, и новые земли под руку истиной веры привести.

— Все прочь.

Сказано было негромко, но так, что через несколько секунд Мишка с Илларионом остались с глазу на глаз. Дед с Никифором и сопровождающие Иллариона монахи удалились на почтительное расстояние.

«Есть контакт! Клюнул грек!»

— Откуда мысли такие, отрок Михаил?

— Прости, отче, неприятные вещи придется говорить.

— Считай, что ты на исповеди. Тебе сколько лет?

— Тринадцать, отче. Я понимаю: странно от мальчишки такие речи слышать, но я — командир «Младшей стражи» и…

— Что за «Младшая стража»?

— Когда наша сотня на рать уходит, кому-то надо село охранять. Кругом язычники и граница с Волынью рядом. Вот «Младшая стража» из мальчишек и набирается. Для того и самострелы, и воинское учение. Этому обычаю уже больше ста…

— Понятно, так что ты говорил…

— Я — командир «Младшей стражи», а когда людьми командуешь и от тебя зависит безопасность почти пяти сотен людей, мыслить по-детски нельзя.

— Да нет же! — Илларион досадливо поморщился и это было первым проявлением эмоций за весь разговор. — Что ты про неприятные вещи говорил?

— Рюриковичи землю делят, растаскивают Русь по кускам. Наша сотня еще Ярославом Мудрым здесь поселена и никто не знает: на чью сторону мы встанем, если Туров от Киева отложиться надумает. Когда сотник Кирилл от ран еще не оправился, Великий князь Владимир Всеволодович над сотней своего боярина поставил, а тот сотню чуть не под полное истребление подвел, чудом спаслись. Есть у ратников подозрение, что сделано это было намерено. Сейчас сотник Кирилл здоров, ты, отче, сам видел, но в покое нас не оставят. Вот если бы мы, как орден, мирским властям не подчинялись, а только Церкви…

— Тринадцать лет… В каком возрасте у вас ратниками становятся?

— В шестнадцать или в семнадцать, отче, как выйдет.

— Значит, через три или четыре… — Илларион помолчал, потом неожиданно спросил: — Сотником, наверно, стать хочешь?

— Ну, не сразу… И должность эта не наследственная, а выборная.

— А если под рукой Церкви окажетесь, будет назначаемая. Понимаешь меня?

— Да, отче, понимаю. Только с благословения Святой Церкви…

— О нашем разговоре — никому. Деду твоему должность сотника вернем. Феофан!

— Слушаю, брат Илларион. — «Особист» вырос за плечом иеромонаха, словно и не отходил вместе со всеми в сторону.

— Передашь тысяцкому: скоморохов с торга гнать нещадно! — Распорядился Илларион. — Отрокам на торгу представлять невозбранно и… с музыкой.

«Однако! „Нещадно“ это значит, что можно даже убивать. Византиец, он и на Руси — византиец».

— Но Владыка… — Попробовал что-то возразить Феофан.

— С Его Преосвященством переговорю сам! — Перебил недослушав Илларион. — Сотник Кирилл!

— Здесь, отче! — Дед бодро прихромал из ближнего угла амбара.

— За внука хвалю! Правильно воспитываешь. С князем увидишься, обещаю. Храни вас Бог!

Никифор пошел провожать Иллариона со свитой, а дед сразу же прицепился к Мишке с расспросами.

— Деда, потом, не при пацанах. Ребята! Иеромонах одобрил! Разрешил на торгу представлять! Поздравляю, наша взяла!

Вечером дед с Никифором взяли Мишку в оборот.

— Чего он от тебя хотел? Про доходы выспрашивал, на десятину намекал? — Беспокоился Никифор.

— Да причем тут десятина, Никеша? — Дед небрежно махнул ладонью. — Ты слышал, о чем разговор зашел, когда он нас отослал? Михайла, что ты там про ордена какие-то толковал?

— Он не велел никому рассказывать, деда.

— Михайла, да ты что? — Возмутился Никифор. — Мы же не чужие!

— Дядя Никифор, Илларион — грек, любит секреты разводить. Не дай Бог, проговоришься где, а до него дойдет. Сам же и пострадаешь.

— Ха! Михайла, не знаешь ты, как купцы тайны хранить умеют. Да если б я болтуном был, давно бы по миру пошел! Давай, давай, рассказывай, про доходы с представления он не выспрашивал?

— Да не интересуют его деньги! Вы сами подумайте: он же, по его разумению, в глушь страшную попал, скукотища тут — ни блеска Цареградского, ни политики, ни заговоров, ни возможности возвыситься. А попал-то надолго, зря что ли язык наш вызубрил? А тут рыцарский орден православный. Появилась надежда власть заполучить, возвеличиться, силу в своих руках иметь, князьями повелевать! Он же в этом увидел возможность любимым делом заняться! Ну и что, по сравнению с этим, твои несколько гривен?