Ответ Империи - Олег Измеров

– Ну, за все хорошее! – игриво улыбнулась Варя.

– За позитив! – поддержал Виктор и, поднеся бокал к губам, вдохнул сафьяновый аромат фиалки, резеды и цветущего винограда.

Котлеты были прелестны, как, впрочем, и их гарнир из буквально таявшего во рту жареного картофеля с зеленым домашним горошком. Варя по-детски непосредственно смотрела старую комедию, время от времени заливисто смеясь с ложкой у рта; Виктор подумал, что такие ленты – прекрасная возможность хорошего и здорового отдыха вечером.

Собственно, главное в фильме был Джордж Формби. Представьте себе, что Савелий Крамаров – это бард с лицом Фернанделя, он играет и поет на банджо, и делает всякие трюки наподобие Луи де Фюнеса; вот это примерно и есть Формби. Правда, тонкого английского юмора в куплетах о провонявшей дедовской рубашке и мистере Ву, который подался окна мыть, Виктор так и не уловил, но в целом история музыканта, которого приняли за Джеймса Бонда, оказалась прикольной, а от самого Джорджа веяло непередаваемой добротой и обаянием.

– Знаете, мне хотелось бы побывать в Англии, – призналась Варя, когда британская разведка поймала всех фашистских шпионов, которые так и не смогли смыться с подводной лодки. – Скажем, в Лондоне, но не сейчас, а где-то в конце тридцатых. Мне кажется, англичане должны были быть тогда милейшими людьми.

– Не знаю, – пожал плечами Виктор. – У них сейчас проблема с мусульманами, и как бы они отнеслись в то время к людям из СССР, ничего сказать не могу. Может, нормально, а может, ксенофобия была бы.

Вино начинало слегка действовать, и Виктором овладело что-то вроде эйфории. «Какая идиллия, – думал он. – Вечер, великолепный ужин, приятная дама, светские беседы при свечах. Даже без всякого романа, просто так посидеть».

– С исламом – это у них не ксенофобия, – прервала его размышления Варя. – Наши аналитики полагают, что проблема – пассивный протест. Ну, то, что не только иммигранты исповедуют ислам, а его принимает коренное население.

– В смысле – протест?

– Ну, как это объяснить… Часть людей не принимает мира, в котором главное – унижаться перед боссом, пахать с утра до вечера, чтобы только купить разрекламированные шмотки или тупо смотреть в ящике развлекательные шоу, а потом, как все, коньки отбросить. Им нужно что-то, ради чего стоит не только жить, но и умереть, ведь смерть ко всем приходит… Раньше это была идея социализма, всемирного общества справедливости, борьбе за которое надо всего себя посвятить, собой жертвовать за счастье людей всей планеты. Социализм на Западе придушили, вытравили из мозгов, а свято место пусто не бывает, вот и получили ислам. Так что не в исламе дело, не было бы его – было бы какое-нибудь язычество или любая секта, но что-то, что объяснит человеку – вот он не просто умрет и его зароют, а он совершил священную жертву, что есть что-то выше его личной судьбы и личной жизни. Либерализм этого объяснить не может, там личность важнее всего, и все бы было хорошо, если бы люди были бессмертны. А если все мы уйдем – значит, что-то должно быть выше, важнее нашей временной личности, прав личности, которые лягут в гроб вместе с нею… Непонятно?

– Наоборот. Даже очень все понятно. Гитлер тоже на этом сыграл.

– Ну вот… А западное общество не стало разбираться в причинах, оно менять себя не хочет, имущий слой боится пойти на жертвы. И все это стихийно прорывается, выходит наружу иногда в самых странных формах… Религия, идеология здесь ни при чем. Это психология, свойства сознания и подсознания.

– Угу. Слушай, а где здесь прокат кассет и почем за сутки? – спросил Виктор, которого после «Алушты» мало волновали вопросы классового подсознания. До него вдруг дошло, что они часа два как перешли на «ты», не испытывая ни малейшего неудобства.

– На Фокина. А тебе обязательно нужны ужастики?

– Почему ужастики?

– В прокате только Запад. Культовые боевики, ужастики.

– А если я, например, хочу Гайдая посмотреть?

– Так это бесплатно в видеотеке. Пара кварталов отсюда к Медиадому…

…Виктор приоткрыл узкую дверь на полутораметровую лоджию своей новой берлоги. В лицо ему плеснула свежесть, ленивый ночной дождь все так же стучал по карнизам, и водяная пыль носилась в свете фонарей. Тихие, вкрадчивые звуки слоуфокса «Голова в тумане» Дюка Эллингтона из кухонного динамика неторопливо расплывались в сумерках комнаты, словно дымок из курительницы благовоний.

Хороший вечер, подумал Виктор. Романтических отношений не завязалось, но Малдер и Скалли тоже вроде весь сериал глядели друг на друга и говорили о делах. Красивый треугольник: Малдер, Скалли и эти, как их там, которые засылают. Завтра надо будет самому приготовить что-нибудь и пригласить Варю. Будем ходить в гости по очереди.

Он закрыл дверь, подошел к выключателю и нажал белый рычажок: свет трехрожковой люстры осветил закоулки четырнадцати метров жизненного пространства. Проветривать не было необходимости: комната и так прекрасно вентилировалась через отдушины.

И тут он заметил, что на рамах окон и двери на лоджию появились маленькие плоские коробочки, от которых вниз тянулись прилепленные пленкой тонкие провода. Защита от лазерной прослушки? Нет, не похоже. Скорее, детекторы прослушки.

Еще на столе-книжке появился оранжево-красный «Турист 26–05» с цифровой настройкой, часами и будильником – приемничек размером примерно с китайские «Кипо» или «Мейсон», которые у нас обычно берут продавцы, чтобы слушать в магазине. Грозненский радиозавод, вспомнил Виктор, неужели осилил? Ладно, это на сон грядущий. Займемся сначала любимым делом попаданца, благо компутерная сеть под рукой. Интересно, а миелофона они тут, случаем, не изобрели?

Он открыл секретер. Так, к терминалу тут нужен ключ на COM-порт. Ключ ему дали. Как они здесь не любят набирать логины и пароли, в отличие от американцев… а может, и правильно. Когда железо глубоко персонифицировано, в этом есть смысл.

«Здравствуйте, Виктор Сергеевич!»

Здравствуйте, здравствуйте… где там у вас лексикон под графику? А мониторчик ничего, хоть и монохром. Для работы очень даже приятный: трубка, а глаза не утомляет, практически как TFT. Нужен ли деловому монитору цвет? У нас об этом думать уже поздно…

Покончив с делами, Виктор долго ходил возле стола-книжки. Задание слушать вражий голос было ему непонятным, а значит, подозрительным.

А вдруг и в самом деле провокация, подумал он. Снимут на видео, как слушаешь, – и за антисоветскую деятельность. Хотя в принципе они и так могут, зачем им извращаться-то? Контакт с агентами иностранной разведки и липовый паспорт побольше потянут. Или это просто эксперимент?

Он взял приемник – судя по весу, батареи были на месте – и, развалясь на диване, выдвинул антенну и крутанул ручку громкости. Эфир показался непривычно безмолвным. Ах да, тут же бесшумная настройка. Ладно, просканируем…

«Свободу» на 25 метрах он поймал довольно легко, сузил полосу – приемный тракт легко придавил цифровые глушилки. Удивительное дело, подумал Виктор, одни придумывают, как глушить вражий голос, другие изобретают для народа все лучшие устройства, чтобы слушать его.

– Есть такой термин, – вальяжно изрекал какой-то деятель культуры из поуехавших, – мне он очень не нравится, но он очень верно характеризует воззрения людей, для которых победа в Великой Отечественной войне не просто одна из замечательных побед русского оружия, финал трагедии, и т. п., а культ. Культ почти религиозный, фанатичный, яростный. Культ, во имя которого оправдываются любые зверства что тогда, что теперь. Культ, затмивший всю тысячелетнюю историю России, временами и уничижающий ее, ради четырехлетней не самой удачной и до предела трагичной войны. Этот термин – победобесие. Плохой термин. Но я иначе определить не могу. «Пускай сдохло пять миллионов, зато – победа!»

«Боже, какая…» – подумал Виктор и, не найдя слов, почти инстинктивно выключил «Туриста». У него было такое ощущение, словно ему подсунули дерьма на бутерброде.

«Какая, к черту, тысячелетняя история?! – воскликнул он чуть ли не в голос. – Все, вся история, вся Россия, весь народ, все воспоминание о нем – это только в случае победы. Победи немцы – ничего бы не осталось. Никакой памяти о России с ее удачными, неудачными войнами… Все или ничего. Вся история России была лишь подготовкой к этим трагическим, но великим годам спасения человечества от нацизма; никогда раньше в истории человечества такого не было и, надеюсь, больше никогда не будет. Россия, СССР определили путь развития мира. Неужели это не ясно? Или нет… все им ясно, они просто хотят, чтобы мы забыли об этом…»

Он встал, пошел на кухню и попил холодной воды, чтобы успокоиться.