Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Впереди, рядом с молча шагавшим проводником, ехал конный подъесаул. Чуть позади тянулась повозка с раненым Грицьком, беглой императрицей и ее воспитанницей. Потом пешком шли вооруженные до зубов Костя и Захар. Сибиряк держал в руках кол, с помощью которого тормозили повозку на спусках. Замыкал кавалькаду опасно кренившийся в седле Улугбек, державший на длинном поводу остальных лошадей. На одной из них сидел лекарь со связанными за спиной руками. Рядом с повозкой невозмутимо вышагивал пеший швейцарец с двуручным мечом, в котором Костя узнал того самого Вон Бергена, о котором рассказывали в прошлую ночь словоохотливые собутыльники. Проводники, увидев то, что один из путников, которых предстоит перевести через перевал, будет передвигаться связанным, промолчали, а сами «полочане» данный вопрос обсуждать не собирались.

Старая римская дорога, местами сохранившая еще кирпичное покрытие и кладку водосливов, была достаточно широкой для того, чтобы по ней могли двигаться пять человек в ряд. Но путники шли гуськом, стараясь держаться подальше от обрыва, чтобы из низины не было понятно, сколько людей покинуло село. По словам местных жителей, вся дорога уже практически очистилась от снежного покрова, но ближе к вершине снег еще лежал и вряд ли растает, поэтому у каждого за спиной был приторочен тюк с зимней одеждой.

В полдень сделали привал, переоделись во все теплое и к вечеру достигли перевала. Дни уже стояли длинные, и можно было попробовать начать спуск, но проводник с топориком авторитетно заявил, что преследователи, даже если их уже впустили в деревню, в горы в темень не сунутся. Значит, можно ночевать на этой стороне, чтобы с рассветом начать переход и спуск в долину.

Спали плохо. На такой высоте дул промозглый ветер, кидая изредка в лицо горсти снежной пыли, царапавшей щеки не хуже наждачной бумаги, так что даже разведенный из захваченного сушняка костер не мог толком прогреть отвыкшие от холода тела.

Императрица в начале подъема отказалась закутать лицо, по примеру местных, в холстину и теперь мучилась в закрытой повозке из-за обожженойной кожи. Рядом пыталась утешить ее маленькая баронесса. Подле самого возка, на ночь снятого с шасси, и развели костер, у которого коротали время до утра «полочане» и их новые попутчики.

Утром проснулись рано. Горы имеют непривычную для жителей низин особенность: рассвет и закат здесь наступают сразу. Раз – и темно. Бах – и снова день! Когда лучи солнца начали заливать макушку горы, отражаясь в лежащем снеге миллионами искр и слепя глаза так, что можно было без слез смотреть только под ноги, отряд поднялся в последний переход. Идти предстояло около часа. Сама вершина не произвела на русичей особого впечатления – только шальные порывы ветра и белоснежный наст.

Через сорок минут показалась и застава. Когда путники уже практически перешли на итальянскую сторону, проводник с мечом буркнул Улугбеку что-то на местном наречии и ткнул рукой в сторону села. Приглядевшись, «полочане» смогли различить два десятка точек, быстро поднимавшихся от деревни в сторону перевала. Преследователи не решились двигаться ночью и дождались дневного света.

При спуске в долину беглецы миновали заставу местной общины. Здесь горная дорога, и так-то не очень широкая, делала резкий поворот. Природа постаралась, создав два крутых уступа, нависавших над узкой тропой и образовавших, таким образом, идеальное место для обороны. На скале был сложена небольшая башенка с запасом камней, а дорогу пересекала широкая стена с крепкими воротами, у створок которой со стороны селенья сидело на земле около десятка местных жителей, вооруженных луками и длинными пиками. У подножия башни горел костер, на котором охрана перевала готовила себе нехитрую снедь.

Проводник с топориком перебросился парой слов с главой пограничной заставы, и ворота немедленно отворили. После чего швейцарец объяснил Горовому, которого за внушительный внешний вид все принимали за главу отряда, что его функции здесь заканчиваются, а вниз в долину их поведет брат Стефано. Безымянный горец кивнул в сторону молчавшего второго проводника, во время этих слов деловито проверявшего крепление ножен своего меча на плечной перевязи.

Спуск не занял много времени. Через час после того, как за спинами беглецов закрылись ворота горной заставы, взорам «полочан» открылся широкий земляной вал, перекрывавший дорогу. Земляную насыпь украшал невысокий частокол из неструганых бревен. На валу у небольшого проема в ограде, скучая и позевывая, сидел немолодой солдат с длинным луком и небольшим копьем. Увидев незнакомцев, он моментально исчез, а за насыпной стеной послышались крики и лязг железа.

Русичи благоразумно остановились в пределах видимости, но не стали подходить ближе, чем на прицельный полет стрелы. На спуске дорога значительно расширилась, что позволяло ехать по трое в ряд. При подходе к заставе епископских стрелков все, кто был способен держать оружие, облачились в броню и вынули огнестрельное оружие. Мечи и копья оставили на виду, но в ножнах и в чехлах. После небольшого совещания Захар передал Косте автомат «Суоми», а сам повесил на луку седла винтовку подъесаула. Улугбек и Горовой проверили револьверы.

Наконец над временной крепостью показалась голова в шлеме, украшенном высоким плюмажем. В одиннадцатом веке привычка венчать боевые шлемы перьями страусов и скульптурами еще не вошла в повсеместную моду, но всегда найдется первопроходец. Рыцарь епископа Бергамского Энцо Риацци был щеголем. Одновременно с главой заставы из-за стен показались наконечники стрел и копий. Это проснувшиеся лучники готовились к отражению возможной внешней агрессии. При первой же угрозе все два десятка воинов заняли свои боевые посты у частокола.

При ближайшем рассмотрении земляная насыпь оказалась не прямой. В этом месте горная дорога выходила на небольшое плато, на котором рыцарь и решил по приказу своего сюзерена создать мытную башню. Но каменные балки и валуны, деревянные брусы и керамическая плитка, заказанные у купцов, все еще находились на складах поставщиков, а мастера-каменщики пребывали у двора виллы Бонаццо, где проводил раннюю весну епископ. Пока не наведен порядок на перевале, пока не заключено соглашение с бородатыми горцами, никто ничего не будет строить. Слишком дорогим получался проект, чтобы рисковать такими деньгами. Вот и стоял лагерем рыцарь епископа Бергамского, томились скукой закаленные в стычках с генуэзцами и миланцами усатые лучники, а неуступчивые жители окрестных селений затягивали потуже шнуры на своих штанах, не имея возможности зарабатывать деньги привычной контрабандой и провозом путников.

В первые дни осады Риацци просто разворачивал обратно путников и обозы купцов: пусть старейшины общины придут и договорятся, а пока нет соглашения, возвращают деньги, взятые за бесполезный переход через перевал. Когда поток желавших спуститься в долину понемногу иссяк, так же как и солиды, захваченные рыцарем в поход, славные воины города Бергамо начали задумываться о том, чем им самим придется питаться до тех пор, пока не окончится осада непримиримых горцев. Местные крестьяне, пережившие очередную голодную зиму, отказывались выдавать солдатам продукты. Попытки военной экспроприации быстро привели к тому, что содержимое небогатых кладовых переместилось в тайники, до которых не могли дотянуться руки оголодалых стрелков. Да и чем могли поделиться измотанные шестилетним неурожаем сервы? Продуктовый караван из епископских закромов не спешил… Пришлось лучникам в буквальном смысле промышлять разбоем. Одной из ночей пять стрелков поднялись в горы и украли десяток овец у швейцарской общины. Пастуха, попытавшегося оказать сопротивление, избили. К счастью для него, среди лучников не было никого, кто бы сумел собрать ночью и без собак всех разбредшихся овец, потому и ограничились налетчики только десятком. После этого притихшая было борьба вспыхнула с новой силой. Когда через неделю итальянцы попробовали повторить вылазку за провиантом, их встретили стрелами и камнями. Двух раненых любителей баранины отправили на повозке в Бергамо, но долго ликовать местным не пришлось – следующей ночью пара наемников-генуэзцев забралась на скалы и подстрелила одного из ополченцев общины.

Когда Риацци увидел кавалькаду, он решил, что его мольбы услышаны и упрямые горцы пошли на попятную. В выходном плюмаже на открытом шлеме, с ярким щитом и копьем, верхом на коне он встречал подъезжавших всадников. Но торжество и довольство на его лице быстро уступили место разочарованию, а затем и любопытству. Всадники были одеты и вели себя не так, как дикие дети гор. Среди них наверняка даже был рыцарь – судя по великолепному вороному дестриеру и обилию дорогих кольчуг, которыми могли похвастать в таком количестве разве что норманнские дружины. Гарцуя на своем коне так, чтобы можно было свободно разглядывать из-за частокола подъезжавших, рыцарь приготовился ждать – кто бы ни спускался с горы, гости не обнажали оружие, не кричали. Значит, будут говорить. А раз будут говорить, то, видимо, не чувствуют за собой силы, значит, можно будет скрасить долгое и невыгодное ожидание. Ведь сборов за проезд на земли епископа еще никто не отменял. Сейчас итальянец не собирался никого поворачивать обратно, уж больно жалко смотрелись вымотанные долгим ожиданием собственные воины. Если горцы начали снова водить путников через перевал, то и ему подобает начать делать то, ради чего его и послал сюда сюзерен… Пускай и без договора с горской общиной.