Ричард Длинные Руки — властелин трех замков - Гай Орловский

Я подходил ближе, всматривался, наконец холодок прокатился по спине: распятие повешено вверх ногами. Я судорожно оглянулся, хватаясь за меч. По всем канонам христианства — совершено святотатство. Это намного хуже, чем расписать стены в подъезде и лифте матюгами, это что-то вроде топтания государственного флага, плевания на герб и распевания гимна, заменив высокие слова похабщиной.

Послышался тихий смешок. Слегка приоткрылась дверь исповедальни, я рассмотрел в щель темную фигуру. Спустя минуту дверь открылась, он вышел спокойный, насмешливый, с живым юмором в глазах.

— Не хотите ли исповедаться, сэр Ричард?

Я буркнул:

— Только не вам. Неужели это было обязательно?

Он проследил за моим взглядом, пожал плечами.

— Шалости местных придурков… Кто поклонялся не по вере, а по принуждению. Исчезла власть, вот и ломают. Хотя, конечно, признаю, это мне облегчает вхождение в новые земли… Как вы знаете, сэр Ричард, я не могу приходить к тем, кто меня не пускает. Если двери закрыты, то закрыты.

Я обвел взглядом разгромленную церковь, сказал горько:

— Да, сюда впустили… Уж точно впустили.

Он слегка усмехнулся:

— Я сам осуждаю эти эксцессы. Зачем мне тень на моей репутации? Понимаете, сэр Ричард, вовсе не нужно творить все эти непотребства, чтобы открыть мне дорогу! Я — дух сомнения, вы знаете. Как только человек начинает подвергать сомнению догматы веры, он… нет, еще не мой, но я уже могу говорить с ним, убеждать, склонять на свою сторону. Однажды мне удалось внедрить в среду умных, но недостаточно морально устойчивых людей такое кредо: подвергай все сомнению! Это звучит красиво, многозначительно, как бы подчеркивая высокий умственный уровень говорящего, который отбрасывает все подпорки как ненужную шелуху… Мне этого достаточно. Дух сомнения подтачивает любую твердыню.

Я обвел взглядом разгромленную церковь:

— И все-таки вы это одобряете.

Он поморщился:

— Сэр Ричард, зачем лицемерить? Труп врага хорошо пахнет. А церковь — враг. В любой армии, как вы знаете, есть рыцари, есть ландскнехты, есть набранное ополчение, а есть и просто примкнувшие пограбить. Все они приносят какую-то пользу… Уверяю вас, да вы и сами понимаете, что мои рыцари с этой церковью поступили бы куда гуманнее. А это вот безобразие сотворили любители пограбить, поглумиться, понасиловать. Повторяю, это не мой стиль. Я предпочитаю побеждать, а не убивать.

Я подумал, кивнул.

— Да, убить противника — это не значит победить.

— Я рад, что вы замечаете разницу, сэр Ричард. Это лишний раз говорит о вашей высокой организации. И тем приятнее иметь с вами дело.

Он остановился, всматриваясь пытливо, не скажу ли, что не желаю иметь с ним никакого дела, но я смолчал. Дело не в том даже, что в моем мире даже самые что ни есть чистейшие голуби спокойно вступают в переговоры с террористами, убийцами, похитителями, я просто не могу ответить грубо человеку… ну, пусть даже и нечеловеку, если говорит вежливо, с искренним участием. А если принять во внимание, что его слова звучат куда более здраво, чем плакатные и насквозь фальшивые лозунги правозащитника, рвущегося в Думу, то мне совсем трудно нагрубить или оборвать разговор.

— Спасибо, — пробормотал я. — Мне тоже… интересно. Но все-таки, оглядываясь на общественное мнение, я предпочитаю с вами общаться вот так… без лишних глаз.

Он рассмеялся, показывая исключительно белые зубы, безукоризненно ровные, с острыми кромками, шикарные, как у эстрадного певца.

— Я все понимаю. И ни разу не заговорил с вами, когда вы были не один. Разве это не честно?

Я сказал с неловкостью:

— Не знаю. Честность, это когда думаешь сказать одно, а говоришь правду. Да что там говоришь — брякаешь! Ладно, это слишком сложный вопрос. Что-то типа вечного: как жить — по правде или по совести?

Он покачал головой, в глазах укоризна. На этот раз у него темно-карие глаза такого теплого оттенка, располагающие к задушевности, открытости, общению.

— Дорогой Ричард, вы же сами понимаете, что для нормального человека мешок денег предпочтительнее, чем два мешка совести. И вообще совесть — хорошая штука, когда она у других. Мы ведь реалисты, верно?

— Верно, — согласился я.

— А сами бы вы решились изменить мир?

— Конечно, — ответил я, не задумываясь. — Но Бог не дает мне исходники!

— А без разрешения Бога?

— В смысле мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем?.. Хотелось бы, но слишком часто видел, как обламывались…

Он сказал с некоторой настойчивостью:

— Но кто не идет вперед, тот идет назад: стоячего положения нет.

— Верно, — согласился я, — но Церковь тоже идет. Только намного медленнее…

— Вот видите! А разве не лучше идти быстро?

— Не знаю, — ответил я в сомнении. — Я молод, а это значит, что должен стремиться все делать быстро. Но в моей стране молодые читают и старые книги… А там для доступности на пальцах доказано, что преобразовывать природу проще, чем человека. Если идти быстро, то атомная бомба и крылатые ракеты окажутся в руках обезьян… это такие очень-очень могучие мечи. А обезьяны — это…

— Я знаю, — прервал он, — это меня обвиняют, что я их создал, когда тоже пытался сотворить человека.

— Брехня? — спросил я сочувствующе.

— Конечно, — ответил он с внутренним напором. — Он и обезьян сотворил, когда подбирался к человеку! Думаете, вот так сразу тяп-ляп и слепил из глины?

— Да нет, — ответил я несколько ошарашено. — У меня несколько иное представление. Но насчет обезьян верю, Ему нужны были пробные варианты, черновики, рабочие копии…

Он смотрел с интересом, я то и дело отводил взгляд, не люблю чувствовать себя микробом, которого рассматривают в микроскоп, но здесь именно так, оглянулся на чернеющий вход, где конь с жутким скрежетом грыз камень.

— Торопитесь, сэр Ричард?

— Да, пока мои ребята заняты делом, спешу осмотреться.

— Похвальное занятие, а вот местные люди ленятся взгляд оторвать от земли, посмотреть на небо. Вы не такой, вам особенно интересно будет побывать на Юге. Настоятельно рекомендую принять участие в турнире!

Я спросил как можно небрежнее:

— Но Каталаун не на Юге?

— Южнее этих земель, это уже немало. К тому же приедут многие знатные особы с земель, что лежат отсюда к югу. Вы все еще хотите побывать на Юге?

— Да, конечно.

— На турнире вы получите эту возможность, — пообещал он.

Я вскарабкался на Зайчика и пустился обратно шагом. На языке почему-то вертелся вопрос насчет ведьмы из Беркли, но так и не задал. Теперь понимаю почему. Не могу представить, что этот утонченный господин, прекрасно разбирающийся в искусстве, философии, тонко чувствующий нюансы и оттенки чувств, ломился бы в церковь, чтобы утащить в ад нагрешившую бабу. И если бы я задал такой вопрос, то не только оскорбил бы сатану, но и, что намного хуже, выставил бы себя полнейшим идиотом.