Война Чарли Уилсона - Крайл Джордж

Пожилой генерал даже не пытался сохранить видимость дипломатии в разговоре с Симпсоном. Никто не просил Уилсона об ассигнованиях, но даже если Агентство получило дополнительные средства, оно не сможет с толком использовать их. И наконец, отрезал он, Уилсон должен знать, что эти 40 миллионов должны быть выделены из существующих фондов Пентагона, а он может заблокировать этот процесс. На прощание он сообщил, что конгрессмену нечего совать нос в оперативные подробности секретной программы.

Уилсон не слишком обеспокоился, когда Симпсон сообщил ему об этом инциденте. Какой-то генерал не мог причинить неприятности одному из ключевых членов комиссии, ассигнующей средства на национальную оборону. Но на горизонте маячила гораздо более эффективная коалиция, и постепенно Уилсон понял, кто является его настоящим противником. Он понял бы еще больше, если бы узнал, что происходит на другом конце Капитолия, где способный и популярный сенатор тоже столкнулся с трудностями, когда попытался увеличить поддержку для моджахедов.

В то время у афганских повстанцев был еще один влиятельный защитник, либеральный сенатор-демократ Пол Цонгас, который, несмотря на яростное противодействие Белого Дома, смог обеспечить прохождение резолюции Конгресса о расширении помощи для воинов джихада. Остается лишь гадать, почему Уилсон и Цонгас, два убежденных либерала, были едва ли не единственными, кто выступал в защиту моджахедов на раннем этапе войны. В те дни никто не осмелился бы обвинить администрацию Рейгана в мягком отношении к коммунистам, но Чарли Уилсон не мог найти там ни одного человека, который не хотел бы ограничиться небольшим и безопасным кровопусканием.

Для Уилсона Афганистан стал политической загадкой. Почему Рейган мог вторгнуться на Гренаду, запустить программу «звездных войн», обойти Конгресс для поддержки тайной войны ЦРУ в Никарагуа и заклеймил СССР как «империю зла», но когда конгрессмен сделал свою ставку в борьбе с неприкрытой советской агрессией, то столкнулся лишь с сопротивлением?

По крайней мере, Стилвелл был откровенным, в отличие от всех остальных. По словам Уилсона, ЦРУ первоначально обвиняло в обструкции Госдепартамент, так как в Пентагоне заявили, что бюрократы из бюджетного отдела отказываются выделить средства. Но сотрудники этого отдела сообщили Уилсону, что Пентагон отказался забрать деньги из существующих военно-морских фондов, как было предписано в законопроекте. В качестве причины отсрочки упоминались «парламентские разногласия».

Сначала Уилсон подумал, что ему предстоит «схватка за территорию» с сенатским комитетом по разведке, члены которого бряцали оружием и утверждали, что он узурпировал их полномочия. Обычно программа ЦРУ может быть профинансирована лишь после того, как пройдет утверждение в двух комитетах по разведке. Уилсон обошел этот этап и теперь должен был найти способ узаконить процесс финансирования. Поскольку деньги предстояло взять из существующих фондов Пентагона, то есть «перепрограммировать» их, он обратился к председателям и членам комитетов Сената и Конгресса по разведке и вооружениям с просьбой подписать законопроект.

В Конгрессе у него не было проблем. Мел Прайс, председатель комитета по вооружениям, был так стар, что за него подписался один из его штатных сотрудников. Ли Хэмилтон, влиятельный и уважаемый председатель комитета по разведке, сначала собирался заблокировать законопроект. Тогда Уилсон предупредил своего старого союзника, спикера Типа О'Нейла, что он готов выступить в Конгрессе и обвинить демократов в продаже идеалов свободы. Спикер понял, что настало время отплатить за оказанные услуги. Он позвонил Хэмилтону, который в итоге отказался от противодействия Уилсону.

Оставался Сенат — самое неприятное место, куда конгрессмен может отправиться за подаянием. Тем не менее техасец добился встречи с сенатором Сэмом Нанном, который удивил Уилсона, сразу же поддержав его. Впоследствии Нанн оказывал незаметную, но мощную поддержку всем инициативам по Афганистану. Следующим с списке Уилсона был сенатор Монихэн, ведущий демократ в комитете по разведке, которого он выманил с парламентских слушаний. Вскоре Чарли добился его одобрения. Последним препятствием был Барри Голдуотер, председатель комитета по разведке. Здесь у Уилсона имелся один козырь в рукаве, но стоило как следует подумать, прежде чем пустить его в ход. Барри-младший, сын сенатора, стал мишенью того же федерального расследования по наркотикам, которое едва не положило конец карьере Уилсона, и Чарли подозревал, что Голдуотер-старший сыграл не последнюю роль в прекращении следствия. Поэтому он решил прибегнуть к рискованной шутке. «Мы с Барри оба пострадали от полицейского насилия в лице Рудольфа Джулиани и министерства юстиции», — произнес он с рокочущим заразительным смехом, и Голдуотер пригласил его в свой кабинет.

«Я знал, что это нарушение правил с моей стороны, — начал Чарли, — но нам нужно найти какой-то способ, чтобы сбивать русские вертолеты». Голдуотер был старым пилотом ВВС и закоренелым антикоммунистом. Чарли сказал ему, что для великой державы неприемлемо оставить моджахедов без эффективного зенитного оружия. Он нажал на патриотические рычаги и встретил желаемый отклик.

В 1960-е годы политический манифест Барри Голдуотера «Совесть консерватора» стал бестселлером и положил начало «консервативной революции» предупреждениями о непредсказуемых последствиях в том случае, если Соединенные Штаты не будут активно противостоять советской угрозе. «К черту правила», — решил седовласый сенатор, выслушав пламенный призыв Чарли.

Даже после окончания афганской войны Уилсон был убежден, что директор ЦРУ Кейси поддерживал все, что он старался сделать для моджахедов. Директор был последним из легендарных героев Второй мировой войны, посылавшим разведчиков за линию фронта в Германию. Он говорил о борьбе с тиранией на языке Черчилля, близком душе Уилсона. Кроме того, Чарли своими глазами наблюдал эмоциональную реакцию Кейси во время встречи с профессором Моджадедди, когда афганский лидер повернулся в сторону Мекки, чтобы помолиться.

С течением времени Уилсон пришел к выводу, что все его проблемы в Лэнгли связаны с бюрократами, отравляющими мысли Кейси. У него не было сомнений в том, кто отвечал за циничную политику ЦРУ, оставлявшую афганцев беспомощными перед лицом противника. Это был Чарльз Гэллиган Коган — человек, которого никто не избирал и который считал себя вправе решать, что Соединенные Штаты могут или не могут сделать для Афганистана.

Впоследствии, когда Коган поступил в школу государственного управления имени Джона Ф. Кеннеди, он признал, что ЦРУ переоценило мощь советской империи и что в ретроспективе строгие меры безопасности с целью замаскировать масштабы американского вмешательства в Афганистане были чрезмерными. Но в 1984 году он считал, что тайную войну можно вести только так, как это уже делалось раньше.

Если бы Уилсон познакомился с Коганом в первые годы его работы в Агентстве, то нашел бы многое, чем мог бы восхищаться. В начале 1960-х годов он безусловно не назвал бы статного молодого оперативника «жалким слизняком». В двадцать восемь лет он был заместителем начальника оперативного пункта в Конго, руководил наемниками из ЮАР, направлял кубинских пилотов-ветеранов на заградительные миссии против войск, пользовавшихся поддержкой Советского Союза, и спасал монахинь от дикарей. В то время руководители ЦРУ действовали так смело, что даже послали убийц к Патрису Лумумбе. В Конго, как и в Судане, Чак Коган занимался настоящим делом, но постепенно он приобрел аристократические манеры. Может быть, это началось в Индии, где он научился ездить верхом и играть в поло, или после того, как обрел покровителя в лице Арчи Рузвельта и завязал дружеские отношения с королем Марокко Хасаном и королем Иордании Хусейном. Через тридцать лет службы в Агентстве Коган идеально подходил для бесед с особами королевской крови, но совершенно не подходил для общения с Уилсоном.