Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков

Мои французские акции очень поднялись, Paulhan est tout ce qu’il y a de plus charmant и чем-то напоминает – живостью, быстрым темным взглядом, стáтью и небритостью – Ильюшу. Кланяйся Анюте, жду от нее письма.

Целую тебя, мое счастие, усталенькая моя…

201. 15 апреля 1937 г.

Париж – Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

congratulations my dear love

202. 17 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 – Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Душенька моя дорогая,

спасибо за журнальчики. Скажи, послать ли тебе номер «Совр.<еменных> Зап.<исок>», или это будет лишний груз при путешествии? Напиши мне также определенно насчет tub’a: это вещь совершенно необходимая, bath or no bath. Тут можно купить очень дешево.

У меня был очень приятный завтрак с братьями-писателями – французскими, bien entendu, – у земляков я к себе большой любви не чувствую; – было человек пятнадцать – и некоторым для меня сюрпризом оказалось то, что каждый платит за себя, – что влетело в тридцать франков. Супервьель (у которого буду в четверг) стал совсем уже похож на старую лошадь – с очаровательно лошадиной улыбкой, – так и хочется дать ему на ладони большой, в шерстинках кусок сахара. Полана я умолял подействовать на Галлимара, а то я не знаю où j’en suis с «Désespoir». Молодые писатели из N.<ouvelle> R.<evue> F.<rançaise> Сироп комплиментов по поводу все того же Vraisemblable. Обмен адресов.

Маленький контр-тан: М.<илюков>, прочтя мой отрывок (арест Черныша), пришел в ярость, затопал и наотрез отказался печатать. Это мне нынче сообщил Ильюша. Дилемма: отказаться от дальнейшего сотрудничества или дать другое (путешествие Г.<одунова>-Ч.<ердынцева>, над которым я здесь немножко работал). Склоняюсь, увы, ко второму. Зато Илья мне предложил – ежели Руднев не пожелает главу о Черн.<ышевском> печатать в Совр.<еменных> Зап.<исках>, – поместить оную главу на тех же условиях в новом журнале «Русские Записки». Согласился.

С Саблиной столковался о вечере и буду писать сегодня ее мужу. «Despair» уже получен указанными мною лицами, но мне еще не прислали. Сегодня Denis Roch<e> мне читает окончательный перевод «Весны», – молодец, скоро сделал. На днях буду в Candide – а то они что-то тянут. Больше всего на свете мне сейчас хочется двух вещей: чтобы ты была (с ним, тепленьким моим) рядом, близко, my sweet darling, – и чтобы я мог спокойно продолжать мой «Дар» (ни одной опечатки в первой главе – и вообще очень приятно подано). В понедельник буду в английском консульстве. Как ты думаешь, послать ли просить ли Bourne разослать экземпляры (мои) Despair’а (скажем, Томсону, Соломон, Church’y, Harrison и т. д. – человек десять-пятнадцать наберется) или сделать это самому из Лондона? Ответь мне сразу на все эти вопросики, my precious. Счастье мое, я больше не могу без тебя. Целую тебя, целую тебя – и еще целую.

203. 19 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 – Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Любовь моя, is the little man all right?

Получил нынче 6 экземпляров Despair’a в знакомом (гнусном) жакете, но в очаровательной обложке. Прислать тебе? Сегодня иду в английское консульство за визой, потом к И.<осифу> В.<ладимировичу> слушать продолжение мемуаров… По-видимому, английский вечер будет 3-го мая. Перевод Роша просто великолепен, но мы 4 часа с ним разбирали его и правили – и не совсем кончили; в среду опять придется встретиться. Был с Ирой и Сабой в мюзик-холле, где пляшут жалкие голые женщины. Написал сегодня в Англию пять писем. От почтамта известие о прибытии пакета. Руднев просит следующую главу к 1-ому июля. Неужели через двадцать дней я увижу тебя и его? There are days when I adore you just a little more than a human being can adore – and to-day is one of them. Как ты чувствуешь себя? Любовь моя дорогая…

204. 20 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 – Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Му only love, как хорошо, как прелестно все то, что ты пишешь о маленьком (и о чердаке!), и вообще, это было особенно дорогое письмо (кроме «гнусных сплетен»). В четверг утром я увижусь с приехавшей в Париж с юга Марьей Ивановной. Она пишет: «я с удовольствием сдам вам с мая месяца свой домик, если это вам подойдет. Также дам вам подробные указанья, как устроиться в Фавьере, если вы захотите поселиться в пансионе. Теперь уже нет смысла ехать в Bormes, так как в Фавьере уже хорошо в мае». А я-то как looking forward к его теплу, словам новым, хитренькой улыбке. Му darlings! Но я не знаю, как устроить с перелетом из Берлина сюда – тут Марья Игнатьевна <Будберг> не может пособить. Она была, знаешь, любовницей Горького, Локарта, теперь Wells’a – quite the mysterious adventuress type. Вообще, не знаю, как лучше, ехать ли через Париж, с перерывом, значит, или через Страсбург. Мне кажется – второе; это уж будет последнее твое испытание, это путешествие, моя усталенькая. Я совершенно перейму его от тебя в Фавьере. По причине (нашей, тебе понятной) даты, мне хочется тебя встретить в Тулоне не позже восьмого мая (да и по причинам коронационным нельзя делать вечер в Лондоне позже этого срока). Из полановских пошлю сегодня книги маме. Готовлю отрывок для П.<оследних> Н.<овостей> Операции делать не буду. С Зиной я в контакте – и по ее просьбе просил в Nouv.<elles> Lit.<téraires> отослать ей обратно пушкинский матерьял, который она им в свое время послала. О Кирилле я спрашивал ее в двух письмах, но она еще ничего не ответила.

Те же слухи дошли и до меня – и я не сомневался, что они доползут до Берлина: морды скользкие набить их распространителям! От старца слышал другую версию: что у меня роман с Берберовой. У Кокошкиных действительно бываю довольно часто – и они обе милейшие – подчеркиваю: «обе». Каждое мое действие, высказывание, жест, выражение лица подробно и недоброжелательно комментируется в здешних литературных и полулитературных кругах. Вот пример – из наиболее невинных. Как-то между свиданием в Revue de Paris и обедом у Кяндж.<унцевых> или Кокошк.<иных> я, не зная, куда деться (шел могучий весенний дождь), сел в кафе на Champs Elysée<s> и заказал чашку шоколада. Случайно там оказался Алданов, мы посидели вместе и потом пошли до Place de la Concorde (я под зонтиком, а он в котелке, дождь так и льет с краев котелка), причем я его подробно расспрашивал об исторических ассоциациях площади (о месте, где казнили короля, о зданиях, сохранившихся с тех пор). Результат: на следующий же день до меня доходит слух: Сирин по ночам (!) пьет из снобизма или извращения (!!) шеколад в кафе (т. е., дескать, не Pernot <sic> или другой аперитив, как честный писатель) и из надменного презрения ко всему игнорирует достопримечательности Парижа. Мне в конце концов наплевать на гадости, которые с удовольствием говорятся обо мне, и думаю, что и тебе следует наплевать. А с тобой я считаюсь и буду считаться. Вообще, I pull people’s leg a good deal, и это мне не прощается. Жизнь моя, любовь моя, you are part of me and you know it perfectly well. Целую твои руки, твои милые губы, твой голубой височек.

205. 21 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 – Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Любовь моя, отсюда ничего нельзя сделать, с аэропланом-то; нужно из Берлина; есть сравнительно удешевленное aller-et-retour, но это же не годится! It is very complicated – не говоря о том, что, может быть, уже 27–28-го соберусь в Лондон, а сегодня уже 21-ое, когда же это все будет и как же можно тебе с мальчиком жить в гнусном Софином отеле, а пока найду что-нибудь здесь… нет, это не выйдет! Меня мучительно взволновало твое письмо, ибо уже заране знаю, что ничего из этого не получится и придется еще 17 дней ждать. Но вот что, может быть: узнай разницу (денежную и часовую) между поездкой в Тулон через Страсбург и поездкой в Тулон через Париж. Если она в обоих случаях небольшая, то поезжай через Париж – теперь же, так чтобы я мог вас повидать хоть entre deux gares, и следуй прямо в Тулон – ведь лучше там меня ждать из Лондона, чем в Париже. Но только завтра я буду знать пансион в Фавьере (и тогда сразу тебе напишу). Му love, I am terribly worried about your plight, воображаю, какая это мука, такая жизнь у поганцев. Все-таки я думаю, что нужно не селиться (без меня) в Париже,