Наталия Гончарова - Лариса Черкашина

Заботит ее, чтобы будущая невестка Наташа Пушкина успела получить до свадьбы шифр фрейлины Высочайшего Двора, так как потом это будет невозможно. «Не мешай, Лёва, — просит она мужа, — Государю раздавать свои милости».

И так уж случилось, что Анне Николаевне не суждено было при жизни именоваться свекровью Наташи Пушкиной. Последние годы она тяжело болела и безвыездно жила в своем тверском имении. Она мечтала приехать в Петербург, чтобы участвовать в семейном торжестве, но умерла чуть ли не в день самой свадьбы, в феврале 1853-го…

Странно, что Леонтий Васильевич, так подробно заносивший в дневник самые разные события — от государственно значимых до светских сплетен, слухов и происшествий: о якобы родившейся в Варшаве девочке с рыбьим хвостом, или о том, что князь Чернышов, «идя пешком по Большой Конюшенной, упал и очень расшибся», — не упоминает о свадьбе сына.

В день венчания Михаила Дубельта с Наталией Пушкиной — 18 февраля 1853 года — в его дневнике всего лишь краткая запись: «Московский комендант Сталь скончался. Комендантом назначен генерал-лейтенант Дебан-Скоротецкий».

Свадьба Наташи совпала с днем венчания ее родителей. Видимо, то было желанием самой Наталии Николаевны, свято хранившей память о том давнем торжестве.

Первое замужество принесло Наташе немало огорчений, но, пожалуй, еще больше — ее матери, Наталии Николаевне, немало пролившей слез над незадавшейся судьбой младшей дочери.

Из воспоминаний Александры Араповой:

«Нравственное затишье продолжалось для матери вплоть до несчастного брака сестры с Михаилом Леонтьевичем Дубельт. […] Надо еще прибавить, что мать поддавалась влиянию Дубельта, человека выдающегося ума, соединенного с замечательным красноречием. Он клялся ей в безумной любви к невесте и в твердом намерении составить ей счастье, и она верила в его искренность, а зрелость возраста (он на тринадцать лет был старше сестры) внушала ей убеждение, что он сумеет стать ей опытным руководителем.

В постоянной борьбе надежд и сомнений, разнородных влияний и наплывавших чувств, прошло время этой оригинальной помолвки. Наконец свадьба состоялась, и почти с первых дней обнаружившийся разлад загубил навек душевный покой матери».

В семье Михаил Леонтьевич оказался вовсе не тем человеком — остроумным, галантным, — каким виделся своей юной невесте. Вскоре после свадьбы обнаружились все его дурные склонности, которые, впрочем, он и не пытался сдерживать. Сильнейшая страсть к картам, почти разорившая семью, необузданный, грубый нрав, сцены ревности, сопровождаемые угрозами и побоями, сделали совместную жизнь невыносимой.

«У нее на теле остались следы его шпор, когда он спьяну в ярости топтал ее ногами. Он хватал ее за волосы и, толкая об стену лицом, говорил: «Вот для меня цена твоей красоты!» — свидетельствовала госпожа Регекампф, близкая подруга Наталии Дубельт.

Из воспоминаний Александры, Араповой:

«Она (мать) горько стала себя упрекать, что не сумела сберечь счастье дочери, что, ослепленная внешним блеском, она бессознательно натолкнула ее связать судьбу с человеком, которого она не любила, и в каждой бурной сцене, постоянно между ними возникавшей, она являлась куда более, чем сама жена, страдающим лицом».

Первый бракоразводный процесс, шедший с сентября 1862-го по февраль 1864-го, завершился для Наталии Александровны неудачно: брак не был расторгнут. Противодействовал тому Михаил Дубельт: он хоть и признал своё «худое обращение» с женой, но клятвенно обещал «впредь исправиться». Страшил супруг и неминуемой в случае развода оглаской, что по тем временам было немалым испытанием для разведенной женщины. Но дочь поэта, характером схожая с великим отцом, осталась непреклонной: «Огласка эта свершится, — отвечала она отвергнутому мужу, — ибо это единственный путь, коим я могу достигнуть свободы, коей дорожу я более, чем жизнию. Ничто не воспрепятствует идти твердо и прямо к этой цели».

«Наталия Нассауская»

В жизни дочери поэта вскоре наступят разительные перемены: она встретит своего принца — Николая Вильгельма Нассауского.

Со своим избранником Наталия Александровна познакомилась в России на коронационных торжествах, посвященных восшествию на престол императора Александра II. Примечательно, что Александр II короновался 26 августа 1856 года, в Натальин день! В августе того же года императорские регалии для будущей коронации доставил из Зимнего дворца в Москву генерал-адъютант Ланской, отчим Наташи. Велика вероятность, что вместе с мужем приехала из Петербурга для участия в торжествах и Наталия Николаевна.

Да и ее старший сын Александр Пушкин находился в то время в Москве «в составе отряда войск Гвардейского и Гренадерского Корпусов, собранных там по случаю священного коронования Их Императорских Величеств».

Вот уж поистине знаки судьбы!

Коронация, на которой присутствовали вся императорская фамилия, принцы иностранных государств и придворная знать, проходила в Кремле, в Успенском соборе; праздничный обед был дан в Грановитой палате. И кто бы мог помыслить тогда, что этот судьбоносный день станет залогом знаменательного события — свадьбы дочери императора Александра II и сына Наталии Александровны, внука поэта?

От встречи дочери Пушкина с немецким принцем Нассауским до их венчания пройдет долгих двенадцать лет!

…Ко времени второго замужества дочери Наталии Николаевны не было уже на свете. Вряд ли для нее важен был высокий титул будущего зятя, и тому есть подтверждение.

Весною 1851 года Наталия Николаевна, взяв с собою старших дочерей Марию и Ташу, отправилась в далекое заграничное путешествие. Из Годесберга, славившегося целебными водами, она посылает несколько писем мужу. И делится с ним своими наблюдениями: «Мы, оказывается, были в обществе ни много ни мало как принцев. Два принца de la Tour de Taxis[12] учатся в Боннском университете, старший из них — наследный принц. С ними еще был принц Липп-Детмольдский.[13]

Что касается этого последнего, то уверяю тебя, что Тетушка, рассмотрев его хорошенько в лорнетку, не решилась бы взять его и в лакеи. У двух первых физиономии тоже совершенно незначительные…»

Впервые оказавшись за границей, Наталия Николаевна вовсе не испытывает чувства преклонения перед иностранцами, столь знакомого ее соотечественникам, напротив, — гордится, что русская! И это довольно резкое и ироничное письмо как нельзя более соответствует ее убеждениям: «Эти дураки были бы очень удивлены, найдя в Петербурге такую роскошь, о какой не имеют и представления, и общество несравненно более образованное, чем они сами».