Ключи Пандоры - Георгий Ланской

Волновался он зря. Даша свое дело знала. Возилась она с ним невероятно долго, угрожающе щелкала ножницами перед носом, жужжала бритвой и безжалостно размазывала по голове краску для волос. Через час, смыв следы ее надругательства, Никита с удивлением и легким шоком смотрел на себя в зеркало. От прежнего вида мало что осталось. Патлатый шатен канул в Лету, уступив место коротко стриженному брюнету с выразительным взглядом. Выбритые виски, короткая челка. Даша окинула его довольным взглядом и поцеловала в макушку.

— Нравится?

— Гламурненько! — покачал головой Никита. — Сам себя не узнаю! Ловко ты меня преобразила!

И обнял свою спасительницу, но она вывернулась и притащила ворох одежды. Никита долго капризничал, уверял, что попугайские шмотки Тимофея никогда в жизни не наденет, притом ему уже давно не двадцать, чтобы наряжаться столь крикливо. Дарья ругалась, кричала, что старается только для него и вообще выглядит он невероятно… стильно. Последнее слово она произнесла с сомнением в голосе. В ярко-желтой футболке и красных клетчатых джинсах Никита и правда смотрелся чудновато.

— Отлично! — скорбно вздохнул он. — Надену эти майку и штаны, чтобы снайперу было легче целиться.

— Нужен ты кому-то! — пробурчала Даша, но все-таки принесла более темную майку и обычные джинсы.

— Откуда у тебя столько его барахла?

— Так он набухается, изгваздается весь, ну, и бросает одежду у меня, если с Иркой тут ночуют. Я стираю, жалко выбрасывать, вещи ведь дорогие! Тимохе они не нужны. Ни за что больше не наденет однажды облеванную майку.

— Очень мило! — вздохнул Никита и покрутился перед зеркалом, на предмет обнаружения застарелых пятен.

Но майка выглядела вполне пристойно. Даша хмурилась и смотрела исподлобья, прикусив губу. Никита почувствовал угрызения совести. Его спасают, а он еще кочевряжится…

В метро Даша присмирела, вела себя тихо. Никита иногда бросал на нее взгляды и усмехался. Надо же, девушка Бонда, Изабелла Скорлупко или, как ее там, Фамке Янсен? Нет, та злодейкой была, значит, Изабелла… В светлой майке, короткой юбке, расшитой стразами кепке и в очках на половину лица Даша совсем не походила на разведчика, как, впрочем, и Никита, у которого от собственного гардероба осталась только обувь.

Из подземки они вышли в раскаленную духоту. Даша тотчас заприметила неподалеку итальянский ресторанчик и решительно направилась к нему. Никита покорно шел рядом, о чем-то сосредоточенно размышлял, и только в холле, наткнувшись на зеркальный простенок, шарахнулся от собственного изображения.

— Тьфу ты! Никак не могу привыкнуть, что это я!

Даша не на шутку развеселилась. Надо же, супермен, агент ноль-ноль-семь сам себя не узнал! Комедия в лицах!

Подхватив смущенного Никиту под руку, она потащила его в зал, где вкусно пахло жареным сыром, специями и еще чем-то знакомым.

За едой они почти не разговаривали. Никита вяло жевал и, кажется, даже не замечал, что именно, и становился все мрачнее и мрачнее. Даша старалась его не отвлекать, но в конце концов не выдержала.

— Почему ты собрался домой? Разве не лучше уехать, скажем, в Европу?

— Я — не политический беженец. Мне никто не предоставит убежища, а Интерпол вряд ли бросится защищать меня, менять личность, документы и пол.

— Пол можно оставить, — хихикнула Даша, но Никита смерил ее хмурым взглядом, и она немедленно перестала веселиться.

— Кроме того, я не собираюсь бежать, — добавил он. — Я ничего преступного не совершал! Не убивал, не предавал, не подставлял! Дома и стены помогают. Там от меня труднее избавиться по-тихому!

Сердце у Даши упало.

Там была другая, его жизнь, в которую Дашу не брали.

Она посидела с минуту, а затем не сдержалась и спросила дрожащим голосом:

— Ты что, вот так уедешь — и все? А как же я?

Никита оторопело смотрел в ее глаза, в которых уже копились слезы, и только спустя мгновение до него дошло.

О, господи!

Влюбилась? Как же он сразу не догадался?

Нужно было что-то сказать, что-то сделать, а слова не шли в голову, застревали в горле колючим ежиком, а в темя молотком стучала одна-единственная, крайне издевательская фраза.

Их бин капут!

Лучше не скажешь!

Никита беспомощно улыбнулся и накрыл ее ладонь своей. Он пытался подобрать слова, убедительные, мягкие, и в то же время понимал, что не может, а главное, не хочет ничего объяснять. А что он мог сказать?

Например, правду. У него и впрямь другая жизнь, не слишком шикарная, кстати. В анамнезе не самая высокооплачиваемая работа, развалившаяся машина, годная только на металлолом, маленькая квартира и… Светка, которая наверняка считает, что он воспользовался случаем и сбежал.

При мысли о Светке Никита приуныл. Сколько они уже вместе? С полгода? Восемь месяцев? Однако жить с ней было совершенно невозможно. Понимая это, Никита тем не менее малодушно откладывал разговор о грядущем расставании, потому что понимал, как это будет выглядеть.

Будут слезы! Не просто слезы — истерика, которая плавно перейдет в депрессию. Светка станет звонить друзьям и знакомым, рассказывать, какая сволочь этот Шмелев. Знакомые при встрече будут смотреть с осуждением, а родители, когда до них дойдет информация, устроят взбучку.

И никому не будет дела до того, что жить со Светкой невероятно скучно. Жизнь теряла остроту, покрывалась плесенью и пылью. Никита чувствовал себя собакой академика Павлова, у которой слюна текла только по свистку. Так и у него: свисток — завтрак, свисток — обед, свисток — секс.

Тоска!

Развлечения либо правильные, светские, как будто им уже по семьдесят лет, или никакие! Даже пьянки, что иногда стихийно случались, Светка превращала в приемы одним мановением руки. Никакой селедки на газетке, никакого пива из чайных кружек. Все должно быть чинно и благородно, с кружевными салфетками и фамильным серебром. Конечно, если б оно у него имелось, это фамильное серебро. Друзья — только ее, потому что свои не выдерживали унылой стерильности и разбегались, отказываясь приходить к ним в дом. О старой, все еще тлевшей любви к Юльке Никита предпочел не вспоминать.

Тоска!

Больше всего ему не хватало бесшабашного сумасбродства. Кипучий адреналин не находил выхода из однообразного существования с борщом и котлетами на плите. И сейчас, глядя в широко распахнутые глаза Даши, Никита понял, почему волки умирают от тоски в клетках.

Он не волк и больше так не может!

Скоро он об этом пожалеет! А она пожалеет еще раньше, когда поймет, на что променяла свою золоченую клетку, потому что жар-птицы на воле не живут.