Невская битва. Солнце земли русской - Александр Сегень

И вновь они насладились жизнью в родном Переяславле, только теперь это было лето, а не зима. Съездив во Владимир и договорившись с отцом о войске, Александр вернулся домой и несколько седмиц посвятил своему любимому занятию — соколиной и ястребиной ловле. Свадебные подарки тестя продолжали его радовать. Все они пребывали в полном здравии и силе, за исключением сокола Патроклоса, который почему-то ослеп. Саночкин любимчик Столбик радовал глаз стремительным полетом, головокружительными взлетами под самые облака и падениями оттуда, столь отвесными, что замирало сердце. Соколица Княгиня носила жирных уток. Кречет Льстец налавливал голубей, а Белобока давала горностая. В отличие от немецких местеров, сокол Местер приносил русским людям пользу, добывая в несметных количествах куликов. Ястребы тоже службу свою хорошо исполняли, Клевец снабжал тетеревами, а Индрик — перепелами. Да еще Савва раздобыл во Владимире особенного ястребка, который в перепелином лове соревновался с Индриком. Савва утверждал, что сей ястребок, именем Пернач, происходил из племени того самого знаменитого владимирского ястреба Живогуба, который якобы до семидесяти перепелов на дню бил. Правда, Пернач ни разу больше двадцати не осилил. Но и то — замечательный показатель.

А среди ястребих соревновались Катуня и Львица, добывали и лису, и зайца, и тетерева, но только в состязании друг с другом старались они, а оставь одну дома и возьми на ловы другую, эта другая и клювом не поведет, будет себе парить по небу без толку. Катуня несколько раз приносила молочных кабанчиков. Тогда Львица, решив оправдать свое прозвище, набралась мужества и забила кабана-подростка. Это был самый удивительный улов за все время птичьих забав тем летом.

Хорошо было в Переяславле летом! Ничуть не хуже, чем зимой. А то и лучше. И даже такие дни случались, когда князь Александр совсем забывал про то, что очень скоро надобно будет идти воевать с немцем, с алчными римлянами. У Брячиславны в животе вновь обнаружилось новоселье, и решено было, что осенью она с Васей и утробничком останется тут, в Переяславле, здесь и рожать будет, нечего теперь уж ее трясти.

В самом конце лета брат Андрей привел от отца из Владимира полностью оснащенные полки, собранные в Муроме, Нижнем Новгороде, Гороховце, Суздале, Москве, в самом Владимире, в Ростове, Ярославле, Костроме и других городах великого княжества Владимиро-Суздальского. Хорошее войско пришло — почти восемь тысяч крепких и бодрых кметей. Теперь можно было идти на Псков и далее. Но осенью вдруг зарядили дожди, да такие, что Клещино озеро из берегов вышло, затопив пристани и набережные. Дороги раскисли так, что ни о каком походе пока и думать было нечего — лошади бы по брюхо в грязи утопали.

Саночка радовалась, и каждое утро, подойдя к окну, весело смеялась, видя, что и сегодня опять дождь.

— Да ты не колдунья ли? — в шутку возмущался Александр. — Не ты ли дождь наворожила своею косою?

Так, в сплошных дождях, прошли сентябрь и октябрь. Лишь в середине ноября стало через день дождить. У Брячиславны в животе новосел уже вовсю брыкался.

— Вот дождешься, Леско, когда он на свет появится, тогда и пойдешь в полки на немца, — говорила княгиня.

Но того дня ждать было, по меньшей мере, не раньше как в феврале, а перед Рождеством Христовым наконец-то ударили морозы и выпал запоздалый снег. Встретив Божий праздник, Александр простился с беременной супругой и двухлетним сыном Васенькой. Шел веселый легкий снежок, ветер нес его на запад, в ту сторону, куда потянулось доброе и крепкое русское воинство.

В Твери Александровы полки пополнились тремя сотнями Кербетовых витязей. Здесь же их благословили два Кирилла — епископ Ростовский и епископ Холмский. Они спешили в Переяславль с благословением походу, но немного не успели, и вот, в Твери, слава Богу, догнали. В Торжке добавил свою сотню боярин Семен Михайлович, на берегах Селигера встретились с войсками из Полоцка, которые привели ловчий Яков и боярин Раздай, и со смоленской ратью двух воевод — Лукоши Великана и Кондрата Белого. В Новгороде Александра ждали с нетерпением, архиепископ Спиридон вновь вышел его встречать и горячо благословил. Здесь полки русские окончательно объединились, и теперь они имели вид внушительной рати, способной устрашить любого врага.

Солнечным, морозным утром, за несколько дней до начала Великого поста Александр вывел эту рать из Новгорода и повел на врага. Сверкали на солнце кольчуги и шлемы, развевались нарядные корзна, стяги и хоругви трепетали на ветру. Архиепископ Спиридон сам ехал в войске, желая быть свидетелем освобождения древнего града равноапостольной княгини Ольги, который бессовестные немцы переименовали в Плескау. И что это за обычай у них — все на свой лад переименовывать! Никакого почтения к чужой старине и святыням.

Рядом с Александром ехали князь Андрей, горящий желанием на сей раз полностью разделить славу брата, и новгородский воевода Домаш, и тверской Кербет, и верный оруженосец Савва. Их лица сияли радостным волнением, никто не сомневался, что впереди ждут только победы. И каждый думал, что если кто-то и погибнет, то не он, ему непременно суждено вернуться живым.

И вот теперь прошло совсем немного времени с того дня, когда выходили радостные из Новгорода, но уже нет в живых ни Домаша, ни Кербета, ни верного Саввы.

— Нету их, Аер! — вновь горестно вздохнул Александр, ласково кладя ладонь между ушей своего доброго коня.

Под копытами твердо хрустел снег, белым покрывалом застилающий ледяную поверхность Чудского озера.

Глава пятая

ДЕТЬ

Хороший год получился для Александры Брячиславны. Лучшего трудно было и желать. С Новгородом поругались, в Переяславле жили. Зима прошла упоительная. В прошлую зиму она только что Васю родила, и на Крещение не кидалась в прорубь, а теперь как раз закончила кормить грудью и вновь вместе со всеми испытала это несравненное счастье — войти в ледяную горячую воду, в огромный крест, выбитый во льду. В детстве и юности, живя при отце в Полоцке, она в Двине в крещенскую ердань погружалась, а теперь вот на Клещине озере сподобилась. И вновь будто заново родилась. И с Александром новая любовь началась, будто они впервые в жизни повстречались и поженились. Василий рос, слава Богу, здоровым и крепким, будто гриб боровик на солнечной полянке, забот не доставлял.

Потом все же снова в Новгород вернулись, и Александр ходил прогонять немца. Теперь, после невского одоленья, она о нем уже не так беспокоилась — почему-то поселилась в ней уверенность, что с кем бы ни довелось воевать мужу, он всегда одолеет и живым из полков возвратится.

А летом, после того как он изгнал ненавистных римлян с православных земель, они вновь на Клещино озеро переехали. И так счастливо получилось, что до самой зимы вместе там прожили. Она вновь отяжелела во чреве, и это было хорошо. У нас на Руси любят, чтобы княгиня непрестанно князю из своих недр ребятишек на свет Божий метала. В летние и осенние месяцы Александра легко тяжелела, совсем почти не замечала, любила много гулять, по грибы и ягоды каждое утро хаживала, покуда князь на ловы отправлялся. Потом начались небывало затяжные дожди, лилось и лилось с неба сентябрь, октябрь, ноябрь. И она каждое утро молила Бога, чтоб не прекращалось это, чтоб как можно дольше не уходил милый Леско на войну.

А потом у нее началась водянка, и она испугалась — не расплата ли это за то, что она Господа ежедневно заставляла дожди лить? С конца ноября пошли у нее повсюду отеки, лицо опухало так, что она старалась прятаться от мужа, боялась — разлюбит. Ноги тоже опухали, ходить стало трудно. А потом еще в спине зуды появились, да такие нестерпимые, что она то и дело плакала, а от слез пуще прежнего опухала лицом. Теперь стала подумывать о том, что пускай уж он идет бить немца, покуда она такая стала никудышная. Повитуха Алёна советовала купаться в ячменном отваре, оно и впрямь снимало зуды, но ненадолго. Целебные отвары из зверобоя, льняного семени, хмельных шишек и березовых почек почти не помогали, а вот свежий сок кабаки, которую тут, в Переяславле, называли тыквой, оказался более полезным. Потом еще кто-то посоветовал отвар из брусничных листьев, тоже неплохо способствовало, стали спадать отеки, можно было не прятаться от супруга.

С началом рождественского поста ее еще и тошнить стало, пришлось вовсе от рыбы отказаться, одной только овощной пищей заправлять себя, да и той почти не ела, святым духом питалась. Александр ее ругал, а она ничего не могла поделать — не хотелось. А потом, когда милый Леско после Рождества Христова наконец собрался в полки, после расставания с ним, Александре суждено было пережить страшный день. В то самое утро, когда назначили выступление войск, у нее начались тягостные боли внизу живота. Она крепилась и ничего никому не сказывала, молитвой ограждая себя от несчастья. Прощаясь со своим ненаглядным, еле сдерживалась, чтобы не признаться ему, как ей плохо. Только сказала: