Странная барышня (СИ) - Эрра Алла

По хорошему счёту, Лиза боялась всего на свете, но эту парочку — особенно. И мать с сынишкой этим постоянно пользовались, различными способами культивируя различные фобии в неокрепшей психике, всё больше и больше загоняя Лизу в жёсткое депрессивное состояние.

Отдышавшись, встала и принялась рассматривать свою комнату. Стены покрыты выцветшими синими обоями в белый цветочек. Железная кровать с простеньким покрывалом, на котором пирамидкой лежат три подушки. Подошла, потрогала их — свалявшиеся перья внутри. Рядом примостился комод, на котором стоит подсвечник и небольшая, плохо нарисованная картина в замысловатой, с различными финтифлюшками рамке. Это портрет моего отца… Лизиного. Она очень любила его и болезненно переживала утрату самого дорогого ей человека.

У другой стены шкаф и дамский столик с большим, но очень мутным, со сколами зеркалом. Скинув с себя шубку, я подошла к нему и впервые смогла нормально изучить своё новое тело.

Худенькая девушка лет двадцати смотрела на меня грустными глазами, вокруг которых ещё не сошли тёмные круги, оставшиеся после тяжёлой болезни. Полные губы, хоть и потрескавшиеся, но не оставалось никаких сомнений, что в нормальном состоянии они очень даже соблазнительно должны выглядеть.

Маленький аккуратненький носик с чуть проступающими веснушками, ямочки на щеках. Глаза… Странный оттенок. Ближе к голубому, хотя это не точно из-за отвратительного зеркала, да ещё и при не самом хорошем освещении. Могут оказаться и светло-серыми.

Но особенно поразили волосы! Густые! Ярко-рыжие! Я и раньше понимала, что не блондинка. Только совсем другое дело увидеть такое роскошество со стороны. В прошлой жизни мне с ними не повезло — жиденькие, блёклые. Отчего я иногда комплексовала и слегка завидовала обладательницам настоящих “грив”. Ну хоть что-то хорошее!

Хотя… Признаться, грех жаловаться и на остальное. Немного отъесться, привести себя в порядок, и уверена, что у ног такой нестандартной красотки мужики штабелями укладываться будут. Правда, оно мне надо? Ладно! Посмотрим! Не до них сейчас!

Рядом со столиком платяной шкаф и этажерка с несколькими полочками, забитыми старыми массивными книгами. Почти все со стихами и любовными романами. Это наследие от мамы, которое отец трепетно хранил. Всё уже зачитано до дыр и, кажется, помню каждую строчку. Незамысловатая беллетристика, плавно переходящая в откровенную бульварщину. Ничего путного.

Жаль. Мне бы сейчас пригодилось что-то более познавательное в виде справочников и научных трудов. Я очень мало помню про это время. Катастрофически мало! А Лиза… Мягко выражаясь, образованием она не блистала.

Да что там говорить! Недавно, покопавшись в её памяти, я с ужасом осознала, что кроме различных манерных вещей, необходимых приличной барышне, умения играть на фортепиано и способности читать эти вот бульварные книжки, ничего в ней нет.

А! Ну, молитвы ещё и вышивание! Не знаю, то ли мачеха так постаралась, то ли в обществе принято, но в плане образования даже не ноль, а минус, раз столица в Лизонькиной рыжей головушке почему-то находится в Москве, а не в Санкт-Петербурге. Да в ней по географии вообще с трудом обосновались названия нескольких близлежащих деревень и городков! Про историю или точные науки говорить даже не приходится.

Этот провал в образовании мне предстоит заполнять самой. Но и это потом. Для начала стоит немного обжиться в этом гадюшнике. Хорошо, что Вольдемарчик уже полгода как в Москву укатил, а то одновременно с ним и мачехой сложно воевать. Ну ничего! Характер заведующей отделением районной больницы ничем не перешибёшь! Если только главврачом… да и то не каждым.

6

Покуда я рылась в шкафу, рассматривая свои новые наряды… Хм… Новыми их назвать — это всё равно, что бабку Кривушу девочкой обозвать. Так вот, пока я рассматривала свои новые, но очень старые наряды, поспел и чай. Пожилая тётка по имени Глафира принесла мне его и молча поставила на стол. Попыталась удалиться, но я остановила её.

— Глаша, а приятного аппетита там, или хотя бы стучаться тебя не обучали?

— Енто… Бон аппетиту, мамзеля! — почти прошептала она, словно воровка, оглядываясь по сторонам. — Запамятовала. Извиняйте. Я пошла? Разговаривать не велено.

— Стоять! К чаю что полагается?

— Варенья мало… Плюшки творожные токмо хозяйския осталися.

— Вот плюшки с вареньем и неси. Мария Артамоновна с сегодняшнего дня поститься решила.

— Так до поста ещё несколько днёв! — удивилась она.

— Святая женщина! — закатила я глаза к потолку. — Мы ещё только собираемся, а она уже делает.

— Свят, свят, свят! — перекрестилась тётка и быстро растворилась в полутёмных коридорах усадьбы.

Но варенье и плюшки всё-таки принесла.

Чай оказался… В моё ленинградское детство его называли “Белые ночи”. Ещё я в лихие девяностые нечто подобного пивала после нескольких выжимок пакетика. Не так напитком наслаждаешься, как больше занимаешься аутотренингом, что пьёшь чай и всё в жизни хорошо.

Придраться? Пожалуй, повременю. Буду раскрывать “новый” характер Лизы постепенно. К сожалению, пришлось отложить вкусную выпечку в сторону.

— Я не поняла! — влетела в комнату мачеха. — По какому праву…

— … вы врываетесь ко мне без позволения, — закончила я фразу за неё. — Или в тех местах, откуда вы родом, все живут дикарями в одной пещере?

— Что?!

— Вы слишком часто задаёте мне подобный вопрос. Я, конечно, не считала, но пару раз точно было. Проблемы со слухом? Говорят, что с возрастом в ушах скапливаются серные отложения. Нужно позвать кузнеца Антипа, чтобы он выбил их вам. Кувалдой, разумеется. Один удар и мир снова обретёт звон… Звуки, я хотела сказать.

— Сгною… — нависла Артамоновна над столом, чуть ли не в чашку опустив свою безразмерную грудь, вываливающуюся из декольте.

— Как этот чай? Тогда, пожалуй, лучше кофе попью в следующий раз. И не нервничайте так. Мамаша, вас ни разу апоплексический удар не бил?

— Нет! Я в здравой памяти и с отменным здоровьем!

— Тогда снова к кузнецу. Он шибанёт, так шибанёт! Если хотите продолжать в том же духе, то кроме кузнеца вспомню ещё и пастуха нашего. Он со скотиной хорошо ладит, так что общий язык найдёте. Или, может, по-человечески пообщаемся?

Это только говорят, что с хамами бесполезно разговаривать на их языке. Моя практика показывает, что они больше всего не любят, когда их “зеркалят”. Теряться начинают, заговариваться, повторяя одно и то же по несколько раз, так как боятся, что новая фраза может обернуться против них же самих. Мария Артамоновна не исключение.

— Что?! Иждивенка неблагодарная!

— Спасибо за объяснение, но вы уже представлялись. Да и на память я не жалуюсь. Говорить будем?

— Хорошо… — с ненавистью в голосе процедила женщина и уселась напротив меня, злобно сверля своими холодными глазами. — Но учти, что я знаю о тебе всё! Ты пыталась совершить тяжкий грех самоубийства!

— Когда?

— Когда с моста в речку прыгнула!

— Вы были свидетельницей, но не остановили? Это разве не грех?

— Люди говорят!

— Они и про вас много интересного могут наговорить. Я же… Скинула тёплую одежду, чтобы впитать в себя природу русскую. Да вот беда: поскользнулась. Хотела бы утопнуть, то выкарабкиваться на берег не стала. Прохор тому свидетель, как я отчаянно за жизнь боролась. И вообще! В лучшем своём платье нырять только дуры будут: оно же денег стоит.

— А кто ты, если не дура? И папаша твой недалеко ушёл.

— Спасибо за комплимент. Благодаря его состоянию, честно заработанному умом и трудолюбием, мы до сих пор сыты и одеты. А что вы, такая умная, в семью добавили? Я тут перебирала свой гардероб и поняла, что одни сплошные обноски.

— Мне и не надо ничего привносить! Женщина — это дар божий! Хранительница красоты! Когда ты повзрослеешь и избавишься от девичьих иллюзий, то поймёшь это. Хотя… Тебе двадцать один год! И что-то я не вижу толпы женихов, претендующих на твою руку и сердце. Знаешь почему? Потому что ты, Елизавета, гнилой плод! Вместо того, чтобы быть послушной дочерью мне, как велит наш уклад, выёживаешься. А после этой речки совсем сумасбродной стала. Подумай о своём поведении. Чем тебе не угодил помещик Ряпухин? Денег много, хозяин крепкий. Персона в уездные кабинеты, как домой входящая.