Хроники похождений - Лев Портной

— Напррраслину, — печально согласился мосье.

— А все ты виноват! — рассердился я.

— Помилуйте-с, сударррь мой, — Лепо схватился за сердце.

— «Как же-с, как же-с, я же заплатил-с ей хорррошо!» — передразнил я его. — А она-то ушла до того, как ты сундук мой отнес!

Лепо хлопнул себя по лбу.

— Почему сразу не сообразил, дурень? — рявкнул я.

— Дурррень, дурррень, — эту мысль мосье решил вбить себе в голову. — Смешалось все, спуталось!

Окончательно расстроенные, приехали мы в обержу. Половой проводил нас в нужные нумера. Не успели мы постучаться, как дверь отворилась, и навстречу нам, провожаемый Петрушкой, вышел молодой человек с жиденькими усиками.

— Коллежский регистратор[22] Коробочка, — представился он.

При этом он вздернул как-то вверх и одновременно вправо подбородком, словно хотел подчеркнуть этим жестом, что усердием своим непременно дослужится по меньшей мере до тайного советника. Не желая разочаровывать его, я лишь сухо заметил:

— Держу пари, ваше благородие,[23] что ваша вдова умрет-с коллежской секретаршей.[24]

Я был уверен, что никогда ни у кого язык не повернется сказать этому шпеньку «ваше высокоблагородие».[25] Он не успел ответить, потому что мы с Лепо оттеснили его в коридор и мосье закрыл дверь перед самым на прощанье еще раз вздернувшимся вверх и вправо подбородком.

Петрушка, слуга с фантасмагорической фамилией Неуважай-Корыто, помог нам раздеться и собирался идти докладывать, но двери в комнаты распахнулись, и Петр Андреевич сам вышел навстречу.

Выглядел он нехорошо. Жестокая простуда сделала его лицо отвратительным. Следом за ним выбежала и Настасья Петровна. Она тоже мучилась простудой и выглядела еще хуже. Ее щеки безобразно распухли. Я застыл на месте, брезгливо взирая на их болезненно-красные, отекшие физиономии с облупленными носами.

— Батюшка ты наш, Сергей Христофорович, Сереженька! — воскликнул Петр Андреевич.

— Здравствуй, Серж, — простуженным голосом поздоровалась Настасья Петровна.

Петр Андреевич раскинул руки и двинулся мне навстречу, но вдруг остановился.

— Ой, прости, дружище, а целоваться не будем! И не настаивай, не дам! Боюсь тебя, дорогой мой, заразить! — Он замахал руками.

Не припомню, чтобы когда-нибудь сам кидался в его объятия! И уж точно не собирался в этот раз.

— А что же это, Сереженька, от тебя вестей-то никаких не было? — спросил Петр Андреевич.

— Никаких-с, — зачем-то подтвердил Неуважай-Корыто.

— Два месяца ни единой весточки! И не только нам — никому! Мы, признаться, грешны были, — Петр Андреевич с широким размахом перекрестился, — даже худшее подумали! А потом я так сказал, что наш Сергей Христофорович Измаил брал и живым и здоровым вернулся, так неужто ль он Европу не покорит?! Покорил Европу, брат, ведь покорил же?

— Ах, папенька, Серж! — простуженным голосом отозвалась Настасья Петровна. — Как я мечтаю поехать в Париж, в Лондон!

— Так что же случилось-то с тобою, батюшка Сергей Христофорович? — продолжал Петр Андреевич. — Если миссия твоя была тайной, так и не отвечай, главное, что сам ты жив и здоров. И кстати, что это с утра за пассаж такой приключился? Что за барышня с утра к нам пожаловала? Разбудила нас. Одета так хорошо была. В шубе собольей, парчой крытой. От нее-то, собственно, мы и узнали о твоем возвращении. И вот пакет она просила тебе, Сергей Христофорович, передать.

— Кто она, Серж? — простуженным голосом спросила Настасья Петровна.

— Фетинья, принеси пакет для Сергея Христофоровича! — выкрикнул Петр Андреевич.

Появилась горничная. Французишка мой приосанился. Он вообще, скотина, непозволительно вел себя в этом обществе. А все Петр Андреевич, который поощрял всякие вольности. Он сажал мосье вместе с нами за стол, и каналья француз всем своим видом показывал, что кому как не ему завещали мои покойные родители заботу обо мне, пока не окажусь я в более надежных руках. Он вечно поддакивал Петру Андреевичу, а когда речь заходила обо мне и Настасье Петровне, окидывал нас глубокомысленным взглядом и также глубокомысленно переглядывался с Петром Андреевичем, словно забота о нашем счастье делала их тайными сообщниками и была единственным смыслом их жизни, и они с Петром Андреевичем без лишних слов понимали друг друга. Не знаю уж, что себе думал Петр Андреевич, но я-то шельму Лепо насквозь видел и знал, что все эти штучки он проделывает потому, что рассчитывает в момент моей женитьбы попросить руки Фетиньи и надеется, что Петр Андреевич в свадебной суматохе от щедрот душевных отвалит горничной приличное приданное. Вот он и приосанивался каждый раз и смотрел на служанку влюбленными глазами.

Явилась Фетинья и принесла пакет.

— А что-то ты все молчишь-то, батюшка? — спросил Петр Андреевич, наконец-то заметив, что во все время разговора не произнес я ни слова и даже не поздоровался с ними.

А я смотрел на их физиономии, и такая оторопь меня охватила. Казалось мне, что вот теперь я и разглядел их по-настоящему, словно жестокая простуда не обезобразила, а явила миру их истинные обличил. И казалось мне, раз уж сбросили они маски и выставили свои свиные рыла напоказ, так и я теперь свободен и могу более им не подыгрывать, да и вообще не разговаривать с ними.

— Что же это за тайны такие? — вопрошал Петр Андреевич, так и не уразумев, отчего я молчу. — Барышня-то эта в собольей шубе велела, чтобы письмо непременно здесь мы тебе вручили, чтоб ни в коем разе на квартиру тебе его не отсылали! Прямо-таки обещание с нас взяла! Что это за история?

— Ах, Серж, кто эта барышня? — простуженным голосом поинтересовалась Настасья Петровна.

Я сломал печать и извлек два листа. Один был исписан незнакомым женским почерком. Я сложил его вчетверо и развернул второй лист.

«Ну-с, Сергей Христофорович, слава янычарам, ты держишь в руках это письмо!

Мильфейъ-пардонъ, мне надобно объясниться…»

Я успел прочитать эти слова, написанные моей рукой.

— Что там? — спросил Петр Андреевич и вдруг спохватился. — А что же ты молчишь-то все, батюшка?

И тут меня прорвало.

— А оттого молчу я, Петр Андреевич, что не имею желания разговаривать с вами! — признался я.

— Ах! — простуженным голосом выдохнула Настасья Петровна.

— Батюшка мой, — всплеснул руками Петр Андреевич. — Как прикажешь тебя понимать-то? Чем мы провинились-то перед тобой?

Он смотрел на меня с изумлением. А я был не меньше него изумлен своим неожиданным заявлением. Видно, так внутри меня накипело, что слова эти против воли сорвались с губ. Однако раз плеснул масла на сковороду, так бей яйца, пока оно не сгорело впустую. И я продолжил в том же духе:

— Да ничем не провинились, просто рожи ваши мне опротивели!

— Ох! — простуженным голосом вздохнула Настасья Петровна и упала в обморок.

Фетинья стояла передо мной и хлопала глазами. Я взял ее за плечи, развернул кругом и шлепнул по заду. И это было единственным достойным событием за все время знакомства с их семейством.

— Помоги барышне, — скомандовал я.

— Батюшка мой, — причитал Петр Андреевич, подхватив под микитки дочку. — Что с тобой?! Что за вздорные слова ты говоришь!

— Сударррь мой, — послышался голос мосье, хитроумные замыслы которого рушились.

— Заткнись, болван! Подай мне одежду.

Лепо заметался по комнате, не зная, что предпринять: то ли выполнять мои приказы, то ли броситься на помощь Настасье Петровне, над которой хлопотали Петр Андреевич с Фетиньей и кружился Неуважай-Корыто с графином в руках. Мосье подал мне кафтан и оделся сам. Петрушка брызнул Настасье Петровне в лицо, и она пришла в себя.

— Засим, — произнес я торжественно, обратив на себя взоры всех присутствовавших, — попрошу вас визитов мне больше не наносить и к себе не приглашать. Помолвку считать недействительной.

— Ах! — простуженным голосом проскрипела Настасья Петровна и опять лишилась чувств.

Петр Андреевич с Фетиньей и Петрушкой хлопотали над нею. Я направился к выходу. Лепо, расстроенный тем, что напрасно корчил из себя порядочного и не попользовался Фетиньей, шлепнул служанку по заднице и последовал за мною.

Я взялся за ручку, но двери распахнулись сами, и в нумер ворвались два господина в черных пальто.

— Не двигайтесь! — рявкнул один из них.

В руке он держал пистолет.

— Ах! — донесся простуженный голос моей бывшей невесты.

Второй незнакомец вырвал из моих рук пакет с письмами.

— Сударь, это принадлежит не вам! — пояснил он свои действия.

Он выскочил из нумера, его товарищ, продолжая держать меня на мушке, отступил следом. Дверь хлопнула, и я ринулся за незнакомцами. Однако в коридоре я столкнулся с наведенным на меня дулом. Так этот субъект и отступал из гостиницы, не спуская с меня прицела.