Ручей, ведущий в жизнь - Эмиль Олегович Абрамович

очень много лет, – впрочем, говоря метафорично, так оно и было, – и, усевшись за стол, будто бы он находился на деловом совещании, где обсуждалась его ценность в этом мире.

«Мне очень жаль это сообщать, но босс был очень зол на тебя, за, как он говорил, слабую продуктивность. Меня попросили написать о том, что ты отстранён от дел до неизвестного срока, а может и уволен. Не расстраивайся, сказал бы я, если бы до ужаса не боялся потерять свою работу. Держись!»

Дочитав это письмо, на лице у Мисера стали проявляться слезинки. Он впал в вспышку ярости; разбрасывая все вещи со стола: бутылки, бумаги и прочие вещи, он проклинал все и вся, ведь работа была единственной делом, единственной ценностью его жизни.

И на его глазах все превратилось в крах. В крах материальный и духовный. Буря, начавшись столь внезапно всего лишь от какого-то листа, утихла. Ударившись спиной об стену, он пал столь спокойно, словно весенний лист. Он знал… Он думал о том, что будет рано или поздно уволен, с того момента как нашел себе место. Он заметил какую-то черту, перед тем как двинуться к виселице, которую он подчеркнул, переживая всю свою жизнь.

Когда он что-то обретает, появляется страх это потерять и он теряет, когда боится потерять. При этой мысли он почувствовал себя иначе. Конечно, он не встал, расплывшись в улыбке, и положение всего не стало лучше, но он почувствовал, словно внутри него был пазл, частичку которого он плотно закрепил. Но это не имело никакого значения, словно в ад пронзилась маленькая, еле заметная частичка света.

Надевая на себя узел, он тяжело вздыхал, не потому, что он прощается со своим бытием, а по своим несбывшимся мечтам.Затягивая веревку все туже, перед его глазами волокнами пролетали отрывки прожитого.Когда веревка была натянута до предела, Мисер дрогнул, и опять страх на него напал.

– Нет, бессмысленно бояться, – поддержал он самого себя. – Все конечно.

И набравшись уверенности в себе от этой мысли, вторая частичка пазла присоединилась к первой. Стараясь игнорировать эту игру в пазлы, – игру в собственную жизнь, которую нужно понять, разобрать, затем собрать, – он поднял свой взор к тусклому, бледно-желтому свету лампы.

Ноги задрожали. Качнулся стул. Наступила тьма.

Не было ничего, лишь суровый ветер и пламенно-яркие звезды бросались ему в глаза. Мисер не мог сдвинуться, находясь в свободном падении. Он летел, казалось, с такой скоростью, словно со скоростью света. Перед его глазами вспышками пролетали миллиарды звёзд и множество планет, о существовании которых он никогда и не знал. Голова опустела, прибывая в состоянии покоя. Затем, пролетая бесконечное множество планет, он приземлился на поверхность одной из них.

Планета, на которую он приземлился, была охвачена смерчем. Бордовые раскаты грома расстилались по всему горизонту. Смерч издавал ужасающие стоны, сменяющиеся плачем. Мисер почувствовал страх. Он был, словно пустым сосудом, наполняемым окружающей средой. Дрожа от страха, он закрыл глаза. Но страх не отставал, даже наоборот, усиливался все сильней. Вместе с нарастающим страхом усиливались бури, и земля становилась все горячей. Усиливались стоны, крики, источником которых являлась земля. В один миг, словно кто-то приложил к этому руку, он открыл глаза – бури, смерчи, которые кружили вокруг него, исчезли.В глаза бросился голубой луч, исходящий от замка. Этот цвет казался таким прекрасным, словно он означал мир во всем мире и счастье, которому нет конца.

Его ноги, повернув по направлению к замку, отправились к нему. В то время, пока он шёл, вокруг него земля становилась нормальной: где-то корни распустились, где-то пробегал ручей. Все росло вокруг него, пока голова его была пуста. Но, о чём-то вздумав, голубой луч сменялся красным, ростки увяли. В общем, все возвращалось к тому, что было до его прибытия сюда. Он старался, но никак не мог все это остановить.

В очередной раз пытаясь проигнорировать себя, он продолжал идти. Но он шёл: шёл днями, неделями, годами, но замок не передвинулся к нему ни на сантиметр; лишь вокруг все становилось похожим на ад потому, как появлялись черты девяти кругов. Он изрядно устал. А какой смысл идти к тому, что не приближается к тебе?

Оставив все свои попытки, он сел на землю и уснул.

Спал он очень долго, кажется, годами. Тем временем сны были разными: тревожные сменялись спокойными, и на этой планете все было так же.

Однажды, открыв глаза, он оказался прямо у самого замка. Лишь вблизи он увидел, насколько он был неухоженным. Видимо, бури и здешний климат ранили его.Глядя на замок, он распознал фигуру, похожую на треугольник. Перед ним образовались три ступени. Замок, который казался раньше какой-то руиной, внутри оказался цел, но все так же неухожен.

Его глаза окутала тьма. Он шёл туда, куда глаза его глядели. Он услышал музыку и с каждым шагом, приближаясь к чему-то, она постепенно переливалась в крещендо. Это был джаз, ноты которого касались его души, словно музыка описывала всю его прошлую жизнь. Вдали вырисовались кроваво-красные шторы, сквозь которые тускло мерцал голубой огонек. Увидев его, он ускорил свой шаг, ведь огонек неимоверно манил к себе. Партия окончилась, и когда он побежал, начала играть новую пьесу: энергичную, агрессивную, более живую. Раздвинув шторы, он увидел коридор, стены которого были все те же шторы. Это место казалось совсем не к месту. Там будто никого никогда и не было: оно было нетронутым.

Из любопытства он приоткрыл ближайшую штору. Там стоял мужчина, повернутый к нему спиной. В руке, видимо, у него был микрофон, играл тот же джаз. Он притоптывал под ритм, но никак не мог начать, суетливо проглатывая слюну. Он стоял, ожидая начала какого-то конца, но, как он уже заметил, время текло совершенно не заметно, и нельзя сказать точно, сколько он простоял. Он заметил, что-то пространство, в котором находился этот мужчина, тоже было окружено шторами.

– Значит, и за ними что-то есть.

Ему это надоело, и он опустил штору. Видимо, его задача заглянуть в каждую из них. Наступила тишина, когда он вошёл в следующую из них. Наступила тьма. Луч, словно от прожектора, пал на мужчину, который сидел за стулом напротив пустого полотна. Он был точно таким же, как и прошлый. Он сидел, повернутый к нему спиной, держа в руке кисть, и никак не мог начать. Поворачивая голову по разным углам, он словно искал часть, с которой следовало бы начать.

Время шло длинною в бесконечность.

Услышав позади себя шорох, он обернулся и увидел руку, которая