День Черных Звезд - Екатерина Белецкая

– Стоп, стоп, стоп, – он перехватил Скрипача за руку, – я все понял, парень, не надо! Да не пихай ты меня, кому говорю! Ит, скажи ему…

У Ита словно пелена спала с глаз. Что они только что делали?! Как это вообще получилось? Он что, чуть не набросился с кулаками на Ри?! А Ри… Ри собирался избить его, и за что?

– Спасибо, Скрипач, – серьезно сказал он, чувствуя, как краска стыда заливает лицо. – Как ты вовремя.

Безумец ничего не ответил. Припадая на больную ногу, он поковылял обратно в угол, где до того сидел. Иту почудилось, что Скрипач плачет, но когда тот поднял глаза и встретился взглядом с Итом, глаза у него были абсолютно сухими, а вот во взгляде читалось столь явственное осуждение, что созидающему захотелось провалиться сквозь землю.

– Наверное, это местный эгрегор, – сказал чуть позже Ри. – Это он так на нас действует.

– Наверно, – согласился Ит. – А может, и мы сами. Я, например, никогда в жизни не был голоден и только сейчас это понял. Может быть, поэтому.

– И поэтому тоже, – удрученно покачал головой инженер. – Ладно. Попробуем все же собраться с мыслями. Все равно, так или иначе, но надо решать, что делать дальше.

– …Двести километров. Фактически в зоне военных действий. Без еды и без воды. С хромым Скрипачом. Это ж сколько мы идти будем? – с отчаянием спросил Ит.

– Долго, – хмуро констатировал Ри. – А надо быстро. В день проходить километров по пятнадцать, не меньше.

– Он столько не сумеет, – уверено сказал созидающий. – Ты же видишь.

– Задержимся тут на несколько дней, пусть нога подживет, – предложил инженер. – Вопрос только, где достать еды хотя бы на первое время.

– Попробую сходить поискать свалку, на которой он был, – предложил Ит. – Есть у меня одна мысль…

– Какая?

– Попробую обмануть местных с помощью детектора, – усмехнулся созидающий. – В конце концов, терять нам и вправду нечего.

На свалку Ит ходил три дня, пока у Скрипача заживала нога. На вторые сутки, лежа в грязи и ожидая, когда мимо пройдет колонна военной техники, он неожиданно поймал себя на мысли, насколько легко и спокойно он принял нынешние обстоятельства, и поразился этому. Минутная вспышка, во время которой они с Ри едва не надавали друг другу тумаков, оказалась, пожалуй, единственным эпизодом, во всем остальном и Ри, и он, Ит, и Скрипач, вели себя так, словно подобные ситуации были им всем не в новинку. Словно когда-то, давным-давно, все они, а не только Скрипач, жили, и успешно выживали в похожих условиях. Словно нынешние обстоятельства сломали какой-то внутренний блок, и подсознательные воспоминания, непонятно откуда взявшиеся, потоком хлынули наружу.

Неважно, где ты.

Неважно, какая погода.

Неважно, во что ты одет.

Чтобы выжить, надо делать то-то и то-то.

И вообще, важно не то, как ты совершаешь какое-то действие, важен лишь результат. Простой результат, незамысловатый.

Лежа в жидкой грязи, Ит с каким-то детским удивлением вспоминал вещи, казавшиеся раньше архиважными, а теперь ставшие напыщенными, жеманными и неестественными. Тяжкое оскорбление – собеседник что-то рассказывает тебе, ты смотришь сквозь него рассеянным взглядом, а потом переспрашиваешь – вы что-то сейчас сказали?.. Обида на всю жизнь. Фу, глупость какая. На «стене гнева» в университете кто-то анонимно пишет, что преподаватель такой-то – несправедливо судит и держит в фаворе любимчиков. Краска стыда заливает лицо, ведь этот преподаватель – ты. Как же такое вышло? И, главное, кто посмел? Во время обсуждения твоей работы приходит комментарий о том, что работа слаба, никчемна и не заслуживает внимания. Кто это написал, за что? Господи, да какая разница?! Какой вообще в этом всем смысл? Это слова, пустые слова, и ничего больше! Разве может сравниться с болью от слова боль настоящая – от удара, от впившегося в бок острого камня, от страха за собственную жизнь и жизнь других людей?! Как это мелко, стыдно и глупо! Человек, всерьез ставящий себя в зависимость от чужих слов, жалок прежде всего тем, что вся жизнь его – бесконечная череда попыток доказать свою якобы значимость, когда на самом деле он нуль, пустое место. Тем более, что такие слова и такое их восприятие – вовсе не признак цивилизованности или ума, они – признак мелочности и ханжества, но никак не настоящей душевной силы.

«Никогда больше, – думал Ит, лежа в грязи и ощущая, как дрожит земля. – Никогда больше я не буду таким жалким дураком. Почему никто не объяснил мне этого раньше? Почему я оказался рабом в системе приоритетов, которой, если вдуматься, невелика цена? И почему я не умел раньше осмыслить то, что воспринимал, как данность, как естественное явление? Мне не с чем было сравнить? Или я просто не допускал возможности, что бывает иначе?»

Как все, оказывается, просто! Страшно просто. А вот интересно, то, что мужчины из семьи уезжали жить и работать в Индиго… не для этого ли понимания, кстати? Ит подумал о братьях, но ничего похожего на то, что сейчас испытывал он сам, не вспомнил. Братья, вернувшись, остались такими же, как и до отъезда. Разве что солидности прибавилось.

С братьями особой дружбы у него никогда не существовало. Они были старше, вечно заняты, холодно-приветливы и не более того. Ит чувствовал в них какое-то легкое, как паутина, отчуждение, и не стремился ни к дружбе, ни к привязанности. Собственно, из всей семьи он больше всех любил маму, но только сейчас понял, что, в общем-то, лишь ее одну и любил. Отца, с его вечно виноватым почему-то лицом, Ит, как ни старался, так до конца и не понял. Братья изначально были словно чужими. Только мама была родной, и только к ней Ит испытывал нежность и привязанность.

«Да что со мной такое? – колонна все шла и шла, а мысли все текли и текли. – Во мне словно что-то ломается, да так, что обратно не соберешь. О чем я думаю? Почему? И во что это все в результате для меня выльется?»

Грохот стих, колонна, наконец, прошла.

Ит встал, кое-как отряхнул грязь, вытащил из-за камня сверток с добычей и заторопился к перелеску – мысли мыслями, а реальные дела – реальными делами. Реальные важнее. Куда как важнее.

Больше всего их, конечно же, волновало, сможет Скрипач идти или нет. Иту удалось раздобыть на свалке кусок то ли ткани, то ли полотна, похожего на ткань, которым они с Ри с грехом пополам все-таки перетянули Скрипачу ногу, пользуясь подсказками детектора. Тому процедура не понравилась, но он, по счастью не сопротивлялся, только выдавал в пространство какие-то короткие сердитые фразы. Ит про себя отметил, что Скрипач в сложных ситуациях начинает везти себя если не образцово, то близко к тому. Не ерепенится, не дурит, даже слушается. Это радовало – значит, парень все-таки что-то, да понимает, а значит, есть надежда в будущем ему помочь, значит, он не безнадежен.

Впрочем, о будущем они в те моменты не думали. Их гораздо больше занимало настоящее.

Принесенную Итом еду (все те же подгнившие фрукты и высохшие до каменного состояния сырные корки) они кое-как рассовали по карманам. Из обломка дерева соорудили палку для Скрипача. И, не особо таясь, отправились в путь по «свободной территории», придерживаясь карты, снятой с детектора. Единственное, за чем приходилось следить – так это за тем, чтобы случайно не перейти на территорию Ганы. Граница ничем не была обозначена, но уже через несколько часов ходьбы они сообразили – некое подобие дорог всегда подходит к границе вплотную, но никогда не пересекает ее. Свободная территория, таким образом, оказывалась действительно свободной – от всего. Ни с одной стороны, ни с другой никакого движения не наблюдалось.

Дорогой они говорили мало, лишь под вечер, устав и присев отдохнуть, разговорились.

– Знаешь, они, по-моему, задались целью нас унизить, – заметил Ри. – Эта свалка… ты говоришь, она была вплотную к границе?

– Ну да. Даже залезала за нее какой-то частью, – Ит вытащил из кармана горсть сырных корок и отдал Скрипачу. – Я границу не пересекал, и меня не тронули. А он, видимо, перешел, вот его и побили.

– Они нас специально там выбросили, – уверено сказал инженер. – Точно говорю. Небось, наслаждались зрелищем, разглядывая, как ты там бродил.

– Не сомневаюсь, – созидающий недобро усмехнулся. – Ну, ничего. Придет и наше время посмеяться. Ри, сколько мы прошли за день?

– Двенадцать километров, – ответил Ри. – Неплохо для начала…

– И для человека с больной ногой. Скрипач, иди сюда! Иди, говорю, ногу надо посмотреть.

То, что за ними следят, они поняли почти сразу, но первые двое суток слежка ничем себя не проявляла. Однако на третий день, когда они отмахали уже под пятьдесят километров, их нагнала машина. День в этот раз выдался солнечный, хотя и холодный, дождь прекратился, и видимость стала просто прекрасная. Машину они заметили издали, Ит хотел было остановиться, но Ри сказал, что надо идти вперед, как ни в чем не бывало. И они пошли.