Ищу человека (сборник) - Сергей Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это – в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил…
Девушки испуганно притихли.
– Дружок мой на ассенизационном грузовике работал. Выгребал это самое дело. И была у него подруга, шибко грамотная. «Запах, – говорит, – от тебя нехороший». А он-то что может поделать? «Зато, – говорит, – платят нормально». – «Шел бы в такси», – она ему говорит. «А какие там заработки? С воробьиный пуп?»… Год проходит. Нашла она себе друга. Без запаха. А моему дружку говорит: «Все. Разлюбила. Кранты…» Он, конечно, переживает. А у тех – свадьба. Наняли общественную столовую, пьют, гуляют… Дело к ночи… Тут мой дружок разворачивается на своем говновозе, пардон… Форточку открыл, шланг туда засунул и врубил насос… А у него в цистерне тонны четыре этого самого добра… Гостям в аккурат по колено. Шум, крики, вот тебе и «Горько!»… Милиция приехала… Общественную столовую актировать пришлось. А дружок мой получил законный семерик… Такие дела…
Девушки сидели притихшие и несколько обескураженные. Я невыносимо страдал от жары. Жбанков пребывал на вершине блаженства.
Мне все это стало надоедать. Алкоголь постепенно испарился. Я заметил, что Эви поглядывает на меня. Не то с испугом, не то с уважением. Жбанков что-то горячо шептал Белле Константиновне.
– Давно в газете? – спрашиваю.
– Давно, – сказала Эви, – четыре месяца.
– Нравится?
– Да, очень нравится.
– А раньше?
– Что?
– Где ты до этого работала?
– Я не работала. Училась в школе.
У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова.
– Чего тебя в газету потянуло?
– А что?
– Много врать приходится.
– Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят – нехорошо…
– О чем?
– О сексе.
– О чем?!
– О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное…
– А ты знаешь, как правильно?
– Да. Я ходила замуж.
– Где же твой муж?
– Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии.
– Прости, – говорю.
– Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки… Сплошные многоточки… Я бы хотела работать в Таллине. Здесь очень маленькая газета…
– Это еще впереди.
– Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю.
– А что ты любишь?
– Я люблю стихи, люблю «Битлз»… Сказать, что еще?
– Скажи.
– Я немного люблю тебя.
Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить…
– Ты очень красивый!
– В каком смысле?
– Ты – копия Омар Шариф.
– Кто такой Омар Шариф?
– О, Шариф! Это – прима!..
Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер. Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул…
Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор.
Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами.
Дважды обежав вокруг коттеджа с песней «Любо, братцы, любо!», Жбанков уселся на полку и закурил.
– Ну как? – спросила Белла.
– Нормально, – ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу.
– А вы? – спросила Белла, обращаясь ко мне.
– Предпочитаю душ.
В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться.
«Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, – твердил я, – выпила три рюмки коньяка и ошалела…»
Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником.
Снаружи доносились крики и плеск воды.
Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике.
– Ты злой на меня?
– Нисколько.
– Я вижу… Дай я тебя поцелую…
Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте…
– Нехорошую игру ты затеяла, – говорю.
– Я тебя не обманываю.
– Но мы завтра уезжаем.
– Ты будешь снова приходить…
Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки…
– Ну, что ты? Что ты? – спрашиваю.
– Так всегда целуется Джуди Гарланд, – сказала Эви. – И еще она делает так…
Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом, – все знаешь и счастлив как мальчишка…
У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков… Она тихо вскрикивала и дрожала… Хрупкая пестрая бабочка в неплотно сжатом кулаке…
Тут раздалось оглушительное:
– Пардон!
В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви.
Он поставил на стол бутылку водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв.
– Уже первый час, – сказал я, – нас ждут в райкоме.
– Какой ты сознательный, – усмехнулся Жбанков.
Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик.
И тут я подумал: ох, если бы не этот райком, не эта взбесившаяся корова!.. Жить бы тут, и никаких ответственных заданий… Яхта, речка, молодые барышни… Пусть лгут, кокетничают, изображают уцененных голливудских звезд… Какое это счастье – женское притворство!.. Да, может, я ради таких вещей на свет произошел!.. Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня… Хотя бы день пожить без мыслей, без забот и без тоски… Нет, собирайся в райком… Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьезность…
– Люди! У меня открылось второе дыхание! – заявил Жбанков.
Я разлил водку. Себе – полный фужер. Эви коснулась моего рукава:
– Теперь не выпей… Потом…
– А, ладно!
– Тебя ждет Лийвак.
– Все будет хорошо.
– Что значит – будет? – рассердился Жбанков. – Все уже хорошо! У меня открылось второе дыхание! Поехали!
Белла включила приемник. Низкий баритон выкрикивал что-то мучительно актуальное:
Истины нет в этом мире бушующем,Есть только миг, за него и держись…Есть только свет между прошлым и будущим,Именно он называется – жизнь!
Мы пили снова и снова. Эви сидела на полу возле моего кресла. Жбанков разглагольствовал, то и дело отлучаясь в уборную. Каждый раз он изысканно вопрошал: «Могу ли я ознакомиться с планировкой?» Неизменно добавляя: «В смысле – отлить…»
И вдруг я понял, что упустил момент, когда нужно было остановиться. Появились обманчивая легкость и кураж. Возникло ощущение силы и безнаказанности.
– В гробу я видел этот райком! Мишка, наливай!
Тут инициативу взяла Белла Константиновна:
– Мальчики, отделаемся, а потом… Я вызову машину.
И ушла звонить по телефону.
Я сунул голову под кран. Эви вытащила пудреницу и говорит:
– Не можно смотреть.
Через двадцать минут наше такси подъехало к зданию райкома. Жбанков всю дорогу пел:
Не хочу с тобою говорить,Не пори ты, Маня, ахинею…Лучше я уйду к ребятам пить,Эх, у ребят есть мысли поважнее…
Вероятно, таинственная Маня олицетворяла райком и партийные сферы…
Эви гладила мою руку и шептала с акцентом волнующие непристойности. Белла Константиновна выглядела строго.
Она повела нас широкими райкомовскими коридорами. С ней то и дело здоровались.
На первом этаже возвышался бронзовый Ленин. На втором – тоже бронзовый Ленин, поменьше. На третьем – Карл Маркс с похоронным венком бороды.
– Интересно, кто на четвертом дежурит? – спросил, ухмыляясь, Жбанков.
Там снова оказался Ленин, но уже из гипса…
– Подождите минутку, – сказала Белла Константиновна.
Мы сели. Жбанков погрузился в глубокое кресло. Ноги его в изношенных скороходовских ботинках достигали центра приемной залы. Эви несколько умерила свой пыл. Уж чересчур ее призывы шли вразрез с материалами наглядной агитации.
Белла приоткрыла дверь:
– Заходите.
Лийвак говорил по телефону. Свободная рука его призывно и ободряюще жестикулировала.
Наконец он повесил трубку.
– Отдохнули?
– Лично я – да, – веско сказал Жбанков. – У меня открылось второе дыхание…
– Вот и отлично. Поедете на ферму.
– Это еще зачем?! – воскликнул Жбанков. – Ах да…
– Вот данные относительно Линды Пейпс… Трудовые показатели… Краткая биография… Свидетельства о поощрениях… Где ваши командировочные? Штампы поставите внизу… Теперь, если вечер свободный, можно куда-то пойти… Драмтеатр, правда на эстонском языке, Сад отдыха… В «Интуристе» бар до часу ночи… Белла Константиновна, организуйте товарищам маленькую экскурсию…