Зависть - Анна Годберзен

– Мистер Бушар, – промурлыкала она, когда он склонился, прижавшись губами к её длинной серой перчатке.

Теплота в её голосе звучала весьма убедительно, этим тоном она говорила только с мужчинами вроде Лиланда, наследника многомиллионного состояния банкиров Бушар и, кроме того, любимца общества. Он был из тех великосветских ньюйоркцев, которые каким-то образом умудрились обзавестись большим количеством друзей, нежели врагов и, в частности, был на короткой ноге с братом Пенелопы, Грейсоном. В юности приятели жили в соседних комнатах в школе Сент-Пол. Всегда наблюдательная, Пенелопа заметила у окна Грейсона, погруженного в беседу с её свекровью, старшей миссис Шунмейкер, чье платье из шифона молочного цвета несколько отвлекало внимание от нее самой.

– Надеюсь, вы не скучаете здесь, – продолжил Лиланд, обмениваясь рукопожатием с Генри.

Он так взволнованно распахнул светло-голубые глаза, расположенные под широким лбом, словно настроение Шунмейкеров по-настоящему имело для хозяина дома значение, и, насколько известно Пенелопе, так оно и было.

– Вы видели автомобиль внизу?

– Мы не могли п-пройти мимо – восторженно ответил Генри, невнятно произнеся два последних слова. Пенелопа подтолкнула его локтем, продолжая смотреть на Лиланда ясным взглядом. – Он такой красивый, Лиланд.

– Спасибо, – Лиланд отвел глаза и выпятил грудь, словно на миг оказался в другом месте. – Говоря о красоте, – произнес он, вновь переключив внимание на Пенелопу. На этот раз в его голосе прозвучала симпатия. – Как поживает ваша подруга Элизабет? Случившееся просто ужасно, и мы все беспокоимся, что она не выходит из дома.

До этой минуты Пенелопа держала себя в руках, улыбалась, и её не трогали выходки Генри и вопросительные взгляды, которыми её окидывали юные леди, льстящие себе, воображая, что могут соперничать с бывшей мисс Хейз. Но теперь она сжала губы и с усилием сглотнула. Лиланд все ещё смотрел на неё с тем же озабоченным выражением лица. Генри слегка покачнулся, всем весом опершись на её руку.

Пенелопе оставалось лишь надеяться, что её лицо не выдало возникшее после этого вопроса чувство тревоги, потому что Элизабет, конечно же, лишь слыла её лучшей подругой. Пенелопа почти не видела её после неожиданного возвращения, вместо которого Элизабет должна была ещё долгое время находиться где-то на Западе. Что уж тут говорить?

– С ней все хорошо. – К Пенелопе начало возвращаться хладнокровие, и, говоря это, она напомнила себе, что необходимо и вправду нанести визит Элизабет так, чтобы это заметили газеты, и поскорее. – Но ей все же пока рано выходить в свет после такого потрясения. Вы меня, конечно же, понимаете.

– Разумеется. – Лиланд склонил голову со сконфуженным видом, вызванным тем, что он задал вопрос о девушке, которая, вероятно, пережила глубочайшую несправедливость в своей жизни и не появлялась в обществе уже более двух месяцев. Но, чтобы не усиливать общую неловкость, он поддался призывам восторженных водителей и попрощался. – Пожалуйста, наслаждайтесь балом.

И растворился в толпе.

Пенелопа не стала смотреть ему вслед. Она устремила взгляд прямо перед собой и подумала, как же ей повезло, что Лиланд не сплетник и не стал искать признаки того, что брак и дружеские отношения миссис Шунмейкер совсем не те, чем кажутся. На минуту она задумалась, как избежать подобных ошибок в дальнейшем, а затем повернулась к Генри. Его темные глаза смотрели в направлении огромных окон на улицу, и выглядели менее стеклянными, чем раньше. Лицо даже прояснилось, когда он повернулся к жене и начал говорить, четко разделяя слова.

– Обещай мне, – сказал он, глядя ей в глаза, – что если кто-то вновь заговорит о Холландах, ты отвезешь меня домой.

Новая гардеробная на втором этаже особняка Шунмейкеров, в которой до недавнего времени хранились непрочитанные Генри книги, была не освещена. Раздевшись, Пенелопа отослала горничную, приказав ей перед уходом выключить все лампы, кроме одной. Пенелопа стояла и смотрела на свое отражение в огромном зеркале, заключенном в раму из полированного вишневого дерева. Она откинула голову назад. Её семья переехала в особняк на Пятой авеню лишь в сентябре, и пресса расценила это как укрепление положения Хейзов в высшем обществе. А теперь, полгода спустя, она живет по ещё более престижному адресу в старой части улицы в почтенной семье.

Она размяла шею, и, глядя на свое отражение, подумала – как всегда – до чего прекрасно они с Генри смотрятся вместе. Оба высокие и темноволосые, длинноногие, со схожей горделивой осанкой. Порой Пенелопа задавалась вопросом, что бы случилось, если они не были бы похожи друг на друга, если бы Бог, руководствуясь высшей мудростью, не создал их из одинаково безупречной материи, чтобы они смогли узнать друг друга при встрече. Сейчас на Пенелопе не было ни единого предмета её роскошного французского белья ручной работы, лишь чулки и черная туника. Из соседней комнаты слышалось присвистывающее дыхание Генри, и Пенелопа понадеялась, что он не уснул.

На ней не было белья, потому что этот трюк уже не срабатывал. Сейчас она надела те вещи, которые что-то значили для неё – для них обоих. Она открыла ему дверь в этой одежде в прошлом июне, в первый раз, когда пригласила Генри в Уолдорф-Асторию, где жила её семья во время строительства дома. Он ушел лишь наутро, и к этому времени Пенелопа уже воображала себя его невестой.

Она выключила свет, прошла мимо ширмы из камчатного полотна баклажанного цвета, и вошла в свою спальню. Изначально опочивальня принадлежала Генри, но Пенелопа отослала клубные стулья, обтянутые черной кожей, и охотничьи трофеи в подвал, когда въехала сюда. Широкие простые столы, которые он вяло пытался защитить, были привезены из Великобритании и имели несомненную историческую ценность, но, несмотря на это, их отдали слугам. Теперь комната стала бело-золотой в стиле рококо, и углы каждого предмета мебели затейливо изгибались. Водопад белой с золотом парчи балдахином ниспадал на кровать, и под этим пологом на покрывале цвета слоновой кости возлежал Генри, все ещё в шляпе и обуви. Шляпа сползла ему на глаза, а ноги были скрещены в лодыжках.

– Генри, – мягким голосом произнесла Пенелопа, и положила руку на бедро.

Он глубоко вдохнул, и пошевелился как раз настолько, чтобы сдвинуть с места шляпу. Через секунду головной убор мягко приземлился на белый ворсистый ковер.

– Генри, – снова сказала она. – Генри!

Он сел, смотря на неё удивленными глазами. Его темные волосы с пробором на правую сторону в начале вечера были аккуратно напомажены, но теперь хаотично торчали в стороны. Он потянул за свой белый галстук и тот оказался в его руке развязанным. Секунду Генри смотрел на жену, и Пенелопа ощутила старое забытое тепло.