Сказки-притчи для детей и не только - Любовь Чабина

Цена свободы

Врач задумчиво изучал результаты обследования.

– Оба симулянты! Первый симулирует амнезию, хотя и без того является откровенным шизофреником. Зачем симулирует? Натворил дел и принудительного лечения боится? Но не похоже, чтобы такой простак сознательно на обман и тем более на похищение человека пошёл. Поэтому он или не простак, или… Что ж, если «в тёмную» парня использовали и подставили, то… И впрямь Иван-дурак получается. Второй здоров абсолютно. Но этот сон: «Ты должен меня освободить – помни!» И ведь не расскажешь никому, чтобы посоветоваться. Придержать обоих «для более полного обследования»? – И задержал подозреваемых ещё на пару дней.

Мнень нервно изучал Уголовно-процессуальный кодекс.

– Как их оставить вместе? Ивана в разряд обвиняемых не переводят, а Философ застрял надолго. Обоих навсегда в «психушку»? Сказка не получится. Ивана тоже за решётку? То же самое! Надо искать путь к свободе Философа. Что там у него? – Мнень засунул голову в сейф оперуполномоченного уголовного розыска и вчитался в дело. – Тётка его поймала, когда он деньги ей дарил! Умысел на кражу был, преступное деяние – тоже: в том, что кошелёк вытащил, а не подобрал, сам признался! Но потом-то – деятельное раскаяние, которое всё меняет. Тётка, правда, не подтвердила. Ну что же, я сам в шоке от этого, но придётся у неё совесть растормошить – пусть правду следователю рассказывает и перед жуликом извиняется. Чем только из-за Ивана-дурака не приходится бесам заниматься – даже совесть у жадин будить! Уволят меня за это или премии лишат. Надо не забыть её Хвастун-бесу передать потом, чтоб он её за «подвиг» воспел и самоправедностью заразил. Это ей совесть назад усыпит.

Когда Ивана и Философа привезли назад в изолятор, им выдали личные вещи и сообщили:

– Свободны!

Потоки зла

Коля еле волок ноги от усталости, но не останавливался ни на минуту. Боялся – вдруг трясина волхования опять затянет его.

– Скорей уйти как можно дальше! Хуже быть уже не может!

– А может, и может! – домовой бес вновь нарисовался рядом. – Глядь-ка, ты – с твоим-то прошлым! – волшебную трясину миновать умудрился. Её даже я стороной обхожу! В тех бочках столько нашего брата томится! Знал бы – содрогнулся бы!

– Сам стороной обошёл, а меня не провёл!

– Ты ж живой, сквозь стены ходить не можешь! С тобой, как я понял, всё неправильно получается. Мы мытарства с конца проходим, значит, у нас сначала трудные самые должны идти, потом легче, потом ещё легче… Я и думал, что проблем всё меньше будет. А у тебя облегчения и не намечаются. Взрослых – самых тяжких – грехов ты не натворил, потому и нетрудно было, а вот детских у тебя видимо-невидимо. Готовься, впереди триада: мытарства убийства, злопамятства и гнева. – И бес растворился в пространстве.

– Три ада?

– Ага, сначала море крови, потом – злобный лабиринт и напоследок – вулкан гнева. Не представляю, как ты его погасишь! Сочувствую и удаляюсь.

Исчез и голос домового, но тише не стало: Коля отчётливо слышал шум прибоя. Вскоре он увидел кроваво-алые волны.

– Море крови? Я же никого не убил! О, а это ещё что?

Из красной морской пучины выходили зомби, роботы, вурдалаки, выезжали танки, выныривали эльфы, орки, нежить и прочие исчадия ада. Выходили и люди. Все незрячие, но при этом они безошибочно направлялись к мальчишке.

– Да я не мог вас убить, вы же были ненастоящие! Вы не были живыми! Я вообще кровь видеть не могу – сознание сразу теряю! А тут целое мо-о-оре! – Мир перед Колей расплылся розовым закатом и погас.

– А помнишь, Муська, как Коля тебя пузатую домой принёс и в комнате у себя спрятал? А ты потом пятерых котят родила? – Колина мама гладила кошку, привольно расположившуюся у неё на коленях. – Мы ругали его. А ведь он спас тебя тогда! Плакал, умолял не выкидывать. Хоть ты теперь у нас осталась на память! Коля, Коленька, где же ты сейчас? Господи, спаси и сохрани сыночка моего!

Проблески Колиного сознания сохранили странные картины: котята загоняют всю компьютерную нечисть назад в пучину, а потом, как волшебные летающие кони, переносят через бушующие волны его самого.

Очнулся: ни котят, ни моря поблизости нет. Горы только стеной стоят. Поднялся и побрёл дальше – к ближайшему ущелью, по дну которого тёк кислотный ручеёк. Коля, прижимаясь к отвесным стенам, пошёл вглубь, стараясь не замочить ног.

К счастью, ущелье оказалось прямым и коротким, заканчивалось оно подножием вулкана, из жерла которого вился дымок. Гора слегка гудела и дрожала.

– Быстро ты лабиринт злопамятства прошёл! – Домовой опять тут как тут.

– Не было лабиринта!

– Это злопамятства не было. Но психовать-то ты психовал! Так что берегись вулкана!

– Часто извергается?

– У кого как. Но жаром пышет ужасно – чуешь?

А мама кошку гладить продолжает и вновь приговаривает:

– Другие дети дерзят, дерутся, а Коля мой такой терпеливый, такой ласковый всегда! Я иной раз ругаю-ругаю его, а он и не злится, только успокаивает: «Да ладно, мама, не сердись!» Муська, Муська, как нам его вернуть? Господи, помоги моему мальчику, где бы он сейчас ни был!

– Слышь, Домовой, мне вулкан сейчас знаешь, о чём напомнил?

– О чём?

– А как Муська наша мурлыкает. Слушай, а когда я дома окажусь, там время назад вернётся?

– С чего это?

– Ну помнишь, когда ты меня в прошлый раз сюда утаскивал, на литературе никто ничего не заметил.

– Заметили, но забыли. Это я постарался – полчаса стереть из памяти просто. А сейчас тебя уже месяц как дома нет.

– Месяц? А мама как же? Она ж с горя умерла уже, наверное!

– Не умерла, поседела только. И глаза выплакала. Помнишь дождь соленый в червивой яме? Да и сейчас такой же заморосил. Это она плачет.

– Что ж я ползу-то тогда еле-еле?!! МАМА! Не плачь!

Побежал Коля к вулкану – ни усталости, ни жара не замечает. Прыгнул в жерло, не задумываясь.

Домовой только крякнул от удивления:

– Ну, малец, ну даёшь!

Вулканическая лава жгла, но не сжигала – тело к этому огню оставалось нечувствительным, но душа – она горела, полыхала, выгорала от испепеляющего гнева, от бессильной ненависти.

– Неужели я так умудрялся злиться? И я тону теперь в этом? Я обречён так существовать вечность?!!

Обеты

Ивана и Философа вывели из изолятора временного содержания, и вот уж ворота темницы с лязгом захлопнулись за спиной.

– Свобода-а! Родненкая-а! – закуражился, затанцевал Философ. – Сказочник, не стой столбом, пойдём скорей!

– Куда?

– Как куда? Гулять, свободой наслаждаться!

– Мне же Правду искать надо.

– Да если она есть на свете белом, то сама когда-нибудь найдётся, пойдём скорей. У меня братанов на воле столько, что тебе и не снилось! Отметим освобождение, девчонок позовём. Пойдём, братишка!

– Прости, брат, я не могу, меня мамка на такое не благословляла.

– И что, расставаться? Как же так? Слушай, а что если так сделать: сначала я с тобой похожу, Правду поищу, а потом ты, если Правду не найдём, со мной по жизни пойдёшь. Лады?

– Лады, но Правду как попало не отыщешь. Надо обеты сначала дать на то время, пока Правду искать будем.

– Без проблем, дадим – диктуй!

– Первый обет – от мира отречься со всеми его радостями и горестями, с любимыми и врагами ради Правды Святой. Умереть для мира ради неё. А саму Правду ложью не оскорблять.

– Только на «пока ищем»! Обещаю!

– Второй обет – не заботиться и не печалиться ни о чём, что в мире есть, даже о том, что мамки о нас печалятся, что кушать нечего и что помереть ненароком можем, – лишь бы Правду Святую встретить!

– Обещаю! – легко и беззаботно махнул рукой Философ! Его всё больше занимала серьёзность Ивана-дурака. – Это даже интереснее девочек будет.

– И третий обет – уклониться от мира сего в странничество: ни к чему душой не прилепляться, нигде надолго не оставаться и ни на мгновение не забывать о том, что нас Святая Правда ждёт.

– Договорились! – Философ протянул Ивану руку.

Словно током пронзило их рукопожатие. Отпрянули они друг от друга, не ведая того, что это Мнень злорадно закрепил их пари рубящим жестом и – неслышно для них, но громогласно по всей вселенной – торжественно объявил:

– Если они Правду в мире не найдут – Иван, как Философ, по жизни пойдёт!

И пробормотал под нос:

– А то, что через обеты свои на первые три ступени Монашеской Лестницы вскочить попытались, тоже неплохо – больнее свалятся! Без духовных наставников эта лесенка к истине ещё никого не приводила!

Иван наконец-то поинтересовался:

– Кстати, Философ, а как тебя по-настоящему зовут?

– Не скажу. Я ж по твоей милости ради Правды от всего отрёкся, значит, и имя мое вместе с мамкой моей в прошлом останется, пока мы с тобой Правду ищем.

– Мне же интересно! Сказать-то трудно, что ли?

– Теперь – невозможно! – сказал как отрезал Философ. – Пойдём.