Бунино солнце - Карпович Ольга

– Не калечить! – приказала ему Эта, совсем другим голосом, жестким и страшным, не тем, что звала меня.

– Вы что делаете? – завизжала вдруг где-то Лиза.

Я не видела ее, но всем телом рванулась на голос. Это было спасение, надежда. Надежда, что мне удастся ускользнуть, вырваться, увидеть мою Любимую, удрать от этих проклятых врагов, которым зачем-то понадобилось меня украсть.

– Отпустите собаку немедленно! Я звоню в полицию! – кричала Лиза.

Но голос ее не приближался, подойти она, видно, не решалась. Я в последний раз из последних сил вцепилась во что-то зубами, рванулась, ощутила под лапами шершавый асфальт, увидела краем глаза большую белую будку, где мы с Любимой жили, и в эту секунду что-то куснуло меня под лопаткой. Я взвизгнула и тут же почувствовала, как лапы перестают меня слушаться. Не только лапы, все тело. Морда отчего-то стала такая тяжелая, что мне трудно стало удерживать ее, захотелось рухнуть на землю, свернуться калачиком и уснуть. Я догадывалась, что меня как-то обманули, обессилили, что если я сейчас сдамся, надежды увидеть Любимую уже не останется. Но у меня просто не было больше сил бороться. Перед глазами почернело, я еще почувствовала, как меня хватают под живот, отрывают от земли, суют куда-то – и все закончилось. Осталась лишь страшная, пахнущая незнакомыми запахами чернота.

Я примчалась в Москву, не дожидаясь поезда, кое-как, на перекладных, снова и снова ловя едущие в нужном мне направлении попутки. В голове у меня мутилось от сбивчивого Лизиного рассказа, прерывавшегося всхлипами и оправданиями. Если верить Лизе, выходило, что она, гуляя с Буней, отвернулась лишь на минуту, та же убежала от нее, бросилась на зов чужих людей. А они, несмотря на Лизины протесты и попытки им помешать, скрутили мою собаку, запихнули в машину и увезли. Верить в это было трудно – я знала, просто знала, что ни на чей чужой зов Буня бы не пошла, не польстилась бы ни на лакомства, ни на ласки. Но искать крупицы правды в Лизиной версии было сейчас не время. Моя собака, моя Буня, самое преданное мне в этом мире маленькое существо, была в беде. И я должна была ее выручить, чего бы это мне ни стоило.

Меня трясло, всю дорогу я то и дело начинала рыдать, представляя себе, что моей девочки, возможно, уже нет в живых, что ее изувечили, убили, замучили. Вспоминала какие-то жуткие байки об украденных собаках, которыми так любили пугать из телевизора. Да и просто от того, что ее не было со мной, я не могла прижать ее к груди, приткнуться щекой к ее мохнатому боку, услышать ее веселый заливистый лай. Мне хотелось просто лечь где-нибудь, накрыться с головой и плакать, пока не закончатся слезы. Но я не давала себе расклеиться, жестко напоминала – существо, которое любило тебя больше жизни, которое доверяло тебе больше, чем себе, попало в беду по твоей вине. Ты оставила ее, ты уехала, ты поручила присматривать за ней человеку, который оказался недостаточно надежен. И теперь ты просто не имеешь права тратить время на переживания. Твоя цель – найти ее и спасти. А остальное не важно.

Заплаканная Лиза, которой я успела позвонить на въезде в Москву, встретила меня у подъезда моей квартиры.

– Инна, – заревела она, бросаясь мне на шею. – Инна, прости, пожалуйста. Я не виновата, я, правда, не видела…

– Подожди, – строго оборвала ее я. – Расскажи сначала в подробностях, кто ее схватил. Как они выглядели? Какая была машина?

Произнося все это, я за руку тащила ее в подъезд, к лестнице. Нужно было скорее оказаться в квартире, собратсяь с мыслями, и оттуда уже начинать действовать.

– Я… я не помню… Все произошло так быстро, – залепетала Лиза.

И я припечатала:

– Так вспоминай. По пунктам. И прекрати реветь – от того, как подробно ты сможешь все вспомнить, может быть, будет зависеть жизнь Буни.

Лиза вошла вслед за мной в квартиру, не снимая туфель, опустилась на краешек дивана в комнате и сжала ладонями виски, будто бы надеясь таким образом заставить мозг лучше работать. Меня же словно наотмашь ударило – запахом Буни, ее забытыми в углу резиновыми игрушками, стоявшей в углу миской супа, который она так и не доела. Здесь все было Бунино, а самой Буни не было. Не позволяя себе расклеиться, я села на самый краешек дивана и подалась вперед, машинально скручивая в руках осиротевший поводок.

Лиза долго и путано рассказывала мне что-то – про какого-то Владика, который измотал ей все нервы, но в тот день позвонил… Я пресекла этот поток слов и потребовала говорить по существу. И Лиза, всхлипывая, наконец, перешла к сути.

– Там была машина, – выдала она. – Жигули, девятка.

– Номер! – коротко спросила я, и Лиза беспомощно развела руками.

– Я не запомнила, я же не знала…

– А сфотографировать ты не могла? – не сдержавшись, рявкнула я. Но заметив, что Лиза сейчас совсем разнюнится, добавила. – Ладно, ладно. Уже неважно теперь. Что еще ты помнишь?

– Девятка, синяя. Грязная такая, – забормотала Лиза. – Они тащили ее веревкой. Господи, Инна, ты бы слышала, как она выла, бедненькая. Хрипела, плакала, как человек, которого на казнь ведут.

Я закрыла глаза, чувствуя, как болезненно сжимается горло. И тут Лиза вдруг вскрикнула:

– Вспомнила! Там была женщина! Знаешь, такая тетка лет за пятьдесят, но крепкая, коренастая такая, как спортсменка. С короткой стрижкой и в ботинках таких, ну, знаешь, тяжелых.

– Женщина? – вскинулась я.

Конечно, под описание Лизы в Москве могло подойти несколько сотен женщин, но… Почему-то именно в этот момент я четко увидела перед глазами Тамару Андреевну. Коренастую, крепкую, с короткой стрижкой, в камуфляжном костюме и тяжелых ботинках. И даже голос ее услышала в ушах:

– Она перспективная, из нее получится отличная служебная собака.

Что если?.. Но ведь этого не могло быть, при всей своей жесткости, резкости, не любви к сентиментальности, Тамара Андреевна была рациональным человеком и похищать чужую собаку не стала бы. Только, если… Мне вдруг вспомнились ее слова о том, что Буня должна нести службу, отдавать долг родине. И в голову мне внезапно пришло – что, если свекровь решила забрать мою девочку в свою команду, воспитать под себя, именно так, как подобало в ее понимании растить служебных собак. Ведь не зря же она так восхищалась ее способностями, умом, бесстрашием, силой и ловкостью. Не зря с самого начала тестировала Буню, бралась сама дрессировать, столько раз неодобрительно цокала языком, когда видела, как я, по ее выражению, ее балую. Перед глазами у нее наверняка уже мелькали всевозможные Бунины достижения на выставках, звания и награды. Наши с Буней чувства, наше взаимное обожание, было для нее, скорее всего, лишь пустой тратой ценного ресурса. Да, пожалуй, рассуждая вот так, она могла бы решиться забрать мою собаку, уверенная, что я вскоре ее забуду, и сама Буня станет счастливее, попав в подобающую ей, с точки зрения кинолога, среду.

– Спасибо, Лиза, ты очень помогла, – сказала я.

И, проводив коллегу, ни секунды не думая, рванула через всю Москву к Тамаре Андреевне. По дороге пыталась придумать речь, решить, как построить разговор так, чтобы бывшая свекровь, если она причастна к пропаже Буни, призналась и вернула мне собаку. Но мысли путались в голове, и хотелось то бросаться на Тамару Андреевну с кулаками, то, рыдая, умолять ее вернуть мне Буню.

Бывшая свекровь вышла ко мне на крыльцо. День был хмурый, ветреный. По небу неслись рваные клочья облаков, и в воздухе висела непролившаяся влага. Тамара Андреевна, кутаясь в наброшенную на плечи куртку, спокойно глянула на меня и сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.