Семья в огне - Билл Клегг

Лидия пинает собранные в кучу листья и думает о том, сколько тысяч раз ходила этой дорогой. Сперва ребенком, потом подростком, потом матерью – и вот теперь. Едва ли найдется на свете хоть один человек, который столько бы здесь ходил. Мои ноги – легенда для этого тротуара, думает она почти с улыбкой. Неожиданная и забавная мысль на доли секунды разбивает даже панику, заставившую ее сбежать из кафе. Лидия затаивает дыхание, проходя мимо кладбища (пожалуй, единственная примета, в которую она верит с детства). Дойдя до угла, которым заканчиваются кладбищенские земли, она выдыхает и представляет себе сонмы призраков – среди которых духи ее родителей, – что ждут ее за воротами. Люк покоится на маленьком погосте за церковью Святого Иоанна, где должна была выйти замуж Лолли Рейд, прямо через дорогу от их дома. Лидия сразу решила, что похоронит сына именно там. Она выкупила еще два места рядом с могилой Люка, одно для себя и одно – хотя рассказать об этом она не успела – для Джун.

Перейдя дорогу и вновь ступив на тротуар, она вдруг замечает, что за ней кто-то следит. Она даже слышит шаги, но вокруг никого – только по улице едет на велосипеде какой-то подросток. «Сегодня призраки вышли на прогулку», – говаривала ее мама такими хмурыми зимними днями. Лидия идет дальше, только быстрее, и вспоминает, как Люк однажды назвал ее призраком. Они тогда еще не общались, это было до знакомства с Джун. Он стоял в продуктовом перед морозильными шкафами с пиццей и мороженым. Она увидела, как Люк заходит в магазин, и вошла следом: наблюдала с безопасного расстояния, как сын постепенно набивает тележку продуктами. Он вышел из тюрьмы и уже провел в городе целое лето, но до сих пор не поговорил с ней, хотя она оставляла ему многочисленные записки и сообщения на автоответчике. Футболка была явно мала Люку и задралась на спине, когда он нагнулся за пакетом льда. Лидия увидела толстый шнур его позвоночника и бугры мышц под темной кожей, похожие на змей. «Как это я смогла создать нечто столь прекрасное?» – подумала она тогда, любуясь сыном. Вдруг Люк заметил ее, замер на секунду-другую, глядя ей в глаза, а потом начал отворачиваться. Но прежде выплюнул: «Прочь, призрак!»

Она проходит через скверик к небольшому многоквартирному дому, где уже больше шести лет снимает квартиру на первом этаже. Поднимается по хлипкому крыльцу и замечает, что не выключила свет в гостиной. Видимо, возле лампочки порхает мотылек или вьется муха: свет неровный и отбрасывает на диван и стену крошечные быстрые тени. Лидия замирает у двери и позволяет себе представить, как обычные люди возвращаются домой: их ждут освещенные комнаты и голоса, их ждет кто-то.

Начинает моросить. Где-то на Аппер-мейн-стрит громко хлопает железный почтовый ящик. Рядом опять слышатся чьи-то шаги, на сей раз стремительно убегающие прочь, но вскоре все звуки растворяются в перестуке капель по листьям, машинам и водосточным желобам. Лидия закрывает глаза и прислушивается. Никто ее не окликает, никаких шагов больше не слышно, но все же, перед тем как вставить ключ в замок и открыть дверь, она оборачивается. И долгим, усталым взглядом окидывает город, в котором прожила всю жизнь и где у нее нет ни друзей, ни семьи, но где ее ноги стали легендой тротуаров.

Рик

Моя мама пекла для Лолли Рейд свадебный торт. Рецепт взяла в нью-йоркском ресторане бразильской кухни, куда однажды зашла с подружками после театра. Торт был кокосовый со свежими апельсинами. Она пекла его несколько дней. Простой, без всяких там колонн или вторых ярусов, с серебряной посыпкой и фиолетовыми орхидеями сверху (цветы она специально заказала в лавке Эдит Тобин). Мама очень гордилась своим творением. Для всех семейных праздников она печет и украшает торты сама, даже на наши с сестрой свадьбы. Поэтому, когда Джун Рейд предложила нам обслуживать свадьбу ее дочери, я сразу согласился.

К сожалению, за торт маме так и не заплатили. Да и мне тоже. Ни цента. А если бы Джун Рейд и попыталась, я бы просто порвал чек. Как я мог взять с нее деньги после того, что случилось? Моя жена, Сэнди, думает иначе – и до сих пор иногда меня попрекает, – но я стою на своем. «Пир разума» принадлежит нам обоим, и, по идее, она имеет полное право жаловаться, но я не собирался и не собираюсь трясти с Джун Рейд причитающиеся нам гроши. Двадцать две тысячи долларов, если точнее, но кто же будет считать? Мне следовало составить контракт, как этого хотела Сэнди, – так бы я хоть половину суммы получил авансом, – да что-то руки не дошли. Надо ведь сперва «рыбу» составить, показать ее адвокату, и все такое… Свадьба Лолли Рейд была для нас только вторым по счету крупным мероприятием с выездным обслуживанием, плюс мы тогда возились с нашей фермерской лавкой и кафе – мечтали, чтобы все было как положено, по правилам. Хотите потерять сон, полностью лишиться свободного времени и свободы? Открывайте свой бизнес, а лучше – общепит. Когда мечтаешь о собственном кафе, где будут подавать идеальную чечевичную похлебку, свежий хлеб и капучино с миндальным молоком, никто не предупреждает тебя о санитарных инспекциях, пожарной безопасности и специальном оборудовании для инвалидов. Не знаю, с чего мы вообще решили связаться с кейтерингом. Может, потому что это хороший способ дать людям, которые тебе приятны, возможность подзаработать. Да и вообще, почетно ведь – готовить праздничное угощение на чью-то свадьбу, выпускной или день рождения. А когда к тебе обращается человек вроде Джун Рейд, которая могла запросто нанять любого первоклассного кейтера из Нью-Йорка… Словом, для нас это много значило. Когда они с Лолли пришли в наше кафе и спросили, не можем ли мы приготовить еду для свадьбы, мы сразу же согласились. Джун вообще невозможно отказать, есть в ней что-то от доброй волшебницы Глинды. Она словно говорит тебе: «Со мной никогда не случалось ничего плохого, и с тобой ничего не случится, если будешь рядом». Красавица, к тому же вроде пожилой героини какой-нибудь мыльной оперы, которые так любит моя жена. Она всегда была ухоженная, лощеная и… ну, не знаю как лучше сказать, просто славная, понимаете? Наверное, она и сейчас такая, просто мы ее давно не видели. Уехала она. На похороны-то еще пришла, потом долго сторонилась знакомых, а потом и вовсе исчезла.

Джун Рейд много лет приезжала в Уэллс по выходным, с мужем и дочкой, а пару-тройку лет назад поселилась здесь окончательно. Тогда никто не обращал на нее особого внимания, но, стоило ей съехаться с Люком Мори, народ заговорил. Ей было лет пятьдесят, а Люку почти вдвое меньше. Сэнди с подружками, помню, все косточки им перемыли, только об этом и болтали. Не могли поверить, что она его захомутала – или как там говорится. Люк мог выбрать себе любую девчонку из местных, просто любую. Мы с ним вместе росли, вместе учились в младших и старших классах, занимались спортом в одних и тех же командах – пока Люк не увлекся плаванием и не посвятил ему все свободное время. Как он плавал! Перри Линч шутил, это потому, что кубинцы и пуэрториканцы испокон веку добирались до Флориды вплавь. Только Перри ошибался. Мама Люка, Лидия, была белая, а его отец точно был чернокожий, не латинос и не испанец. Но Люк и впрямь плавал как рыба, бил всевозможные рекорды, и его уже звали во всякие престижные университеты, включая Стэнфорд. Стэнфорд! У него был талант, а значит, он мог выбирать: девчонок, университеты, будущее. Но все пошло прахом. В одночасье – бац! – он стал таким же, как мы, даже хуже. Его поймали на перевозке кокаина из Коннектикута в Кингстон, и вся его жизнь рухнула. Он отсидел одиннадцать месяцев в Адирондаке, штат Нью-Йорк. Все были в шоке, а самое мерзкое – его подставили. Никто в здравом уме не заподозрил бы Люка в торговле наркотиками. Он всегда был зациклен на спорте. Да, по выходным иногда пил – как и все мы, один раз даже отключился прямо в сквере, когда мы возвращались с очередной попойки. Для подростка это не ерунда, все об этом узнали, и, видимо, кто-то позвонил Гасу, местному копу: тот приехал, разбудил Люка и проводил его домой.

Люк был неидеален, но чтобы он вляпался в историю с наркотой? Бред сивой кобылы. Точно вам говорю. Ходили слухи, что во всем этом как-то замешана его мать, Лидия, точнее – очередной ее мутный дружок. Потом один знакомый из полицейского управления в Биконе мне шепнул, что адвокат Люка сговорился с судьей, и они хитростью вынудили его признать вину – чтобы отмазать местного наркобарона. Как бы то ни было, Люк про это ни с кем не разговаривал. Отсидев, он вернулся в Уэллс, подрабатывал там и сям, умудрился открыть свою фирму по благоустройству и озеленению приусадебных участков. Что мне всегда нравилось в Люке: он никого не оскорблял, не поливал грязью. Бывало, ходит хмурый и даже сорвется иногда, но никому слова плохого не скажет. Наверное, отчасти это объяснялось тем, что про его мать ходило столько грязных слухов. Как знать. Даже когда он начинал встречаться с девчонкой, я узнавал об этом от других, а не от него. Мы-то сами вовсю хвастались друг перед другом о своих успехах по этой части: кто кого поцеловал, где прижал. А уж если ты кого в койку затащил, так об этом мигом узнавали все знакомые и друзья. Но Люк был устроен иначе. Он держал рот на замке. И когда с Джун Рейд познакомился, тоже. Мне про это рассказала Сэнди, она все про всех знает. К тому времени он уже жил с Джун в ее старинном каменном доме на Индиан-Понд-роуд. Мы с Люком в ту пору виделись раз или два в неделю, дружили, можно сказать, но он ни словом про это не обмолвился.