Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Софии исполнилось три года, родители взяли ее к бабушке Альбертине в Гамбург. Еще более впечатляющее событие произошло, когда ей исполнилось четыре года: король Фридрих Вильгельм Прусский приехал навестить маленький двор в Штеттине, и малышку Софию проинструктировали, что приветствовать короля положено, целуя край его плаща. Однако она оказалась слишком маленькой для этого. Горько посетовав на это обстоятельство, София Фредерика упрекнула короля в том, что он не надел более длинного плаща. Инцидент остался в памяти у Фридриха Вильгельма, так что впоследствии он всегда спрашивал о ней.
София перенесла все обычные детские несчастья, включая и случаи, когда на нее упал шкаф с игрушками и когда ей в глаз чуть не воткнулись ножницы. В раннем детстве она перенесла вспышку кожной болезни, которую теперь назвали бы импетиго[7]. Когда на ее руках появлялась сыпь, она носила перчатки — до тех пор, пока корочки не отпадали; когда сыпь появлялась на голове, ей приходилось сбривать волосы и носить чепчик.
Процесс обучения, которому подвергалась юная София, состоял в основном из заучивания наизусть, что она позднее презирала как вредное для памяти занятие и пустую трату времени: «Какой смысл заучивать предметы наизусть, — удивлялась она, — когда можно спокойно пойти и заглянуть в книгу?» Она учила французский и немецкий языки. Кроме того, ее обучал религии, истории и географии лютеранский пастор по имени Вагнер, с которым она имела несколько стычек по такому вопросу, как, например, действительно ли навечно прокляты «Тит, Марк Аврелий и все остальные великие люди древности»{10}, просто еще не имевшие возможности слышать Евангелие, или по поводу природы хаоса, который предшествовал созданию мира. Образ, оставшийся в памяти взрослой женщины — это независимо мыслящий, обладающий интеллектуальным мужеством ребенок, которого невозможно заставить принять чужое мнение. Она вспоминает также, как просила пастора объяснить, что такое обрезание. На этот вопрос даже храбрая Бабет Кардель отвечать отказалась.
Хотя время от времени мать отвешивала ей шлепки из-за отсутствия терпения и общей раздражительности характера (полагаю, у обеих), телесные наказания не были неотъемлемой частью детства Екатерины. Пастор Вагнер, признается она, хотел, чтобы ее пороли за дерзость, так как она задавала слишком много вопросов — но Бабет Кардель не имела права осуществлять такого рода экзекуции. Лишенный права на прут, пастор перешел к применению вместо этого психологических пыток, пугая ребенка рассказами об аде и проклятии, пока Бабет не заметила, что ее подопечная плачет у окна и уговаривает его перестать. Чувствительная Бабет предпочитала пользоваться морковкой, а не палкой, награждая Софию за хорошую работу и прилежное поведение чтением вслух.
Взрослая женщина вспоминала себя бойкой девочкой, которая только делала вид, что идет спать, а сама, как только оставалась одна, садилась в кровати и превращала подушку в лошадку, прыгая на ней до тех пор, пока не уставала. (Иногда высказывалось мнение, что на самом деле она так мастурбировала{11}. Дети и правда иногда делают это — но что им мешает в самом деле представлять подушку лошадкой?..) Другой ночной трюк, доставлявший ей удовольствие, когда семья оставалась в загородном имении отца в Ангальте, состоял в том, чтобы как только Бабет уйдет к себе, в дальний конец короткого коридора, успеть пробежать вверх через четыре пролета каменной лестницы, а затем промчаться вниз и броситься под одеяло до того, как полная и медленно передвигающаяся женщина вернется.
По мере того как София взрослела, Иоганна стала находить общество дочери более приемлемым для себя. В 1736 году она впервые взяла ребенка ко двору в Брауншвейг, чтобы встретиться с женщиной, которой была обязана собственным воспитанием и замужеством — с герцогиней Элизабет Софией Марией Брауншвейг-Люнебергской. Всего лишь семи лет от роду, София по-настоящему радовалась и без умолку болтала; ее, как говорит она сама, набаловали и испортили «надолго вперед»{12}. Иоганна имела привычку оставаться при дворе своей покровительницы каждый год на несколько месяцев (спасаясь от скуки Штеттина), и отныне София всегда отправлялась с ней. Именно там она впервые познакомилась с рутиной и ритуалами формальной придворной жизни. Эта тренировка оказалась для нее бесценной. Во время того первого визита она узнала, какое будущее может ожидать ее, и о возможности целиться высоко. В своих воспоминаниях она приписывает это понимание некоторым замечаниям, сделанным доктором Лаврентиусом Больхагеном, близким другом и советником ее отца. Больхаген читал газету, содержавшую сообщение о свадьбе (в апреле 1736 года) принца Уэльского и принцессы Августы Сакс-Гота-Ольтенбургской, одной из двоюродных сестер Софии. Заметив Бабет Кард ель, он заговорил с ней на эту тему: «Но эта принцесса была гораздо менее тщательно воспитана, чем наши. Кроме того, она некрасива. И вот вам пожалуйста — ей выпала судьба стать королевой Англии! Кто знает, какое будущее ждет наших девочек?»{13}
Год этот был тяжелым для семьи: Иоганна пережила смерть младенца — дочери Августы. А София тогда же перенесла свою первую серьезную болезнь. По симптомам, которые она описывает — с самого начала неистовый кашель и резкая боль в груди, — это была какая-то форма пневмонии. София три недели провела с лихорадкой в постели. Кашель и боли в груди продолжались, позволяя лежать только на левом боку. Оказываемая ей медицинская помощь была чистым экспериментом. Как она вспоминала, ей «давали много микстур, но один Бог знает, из чего они были!»{14}Когда она поправилась настолько, что смогла встать с постели, стало ясно, что у нее развилось явное искривление позвоночника. Похоже, это напугало ее родителей, которым уже пришлось смириться с одним ребенком-калекой: старший из двух братьев Софии (ее второй брат, Фридрих Август, родился в 1734 году) мог передвигаться только при помощи костылей. Очень похоже, что оба ребенка пострадали от рахита, при котором имеет место деформация скелета из-за недостатка витамина «D» и отсутствия прямого солнечного света.
Известие о болезни Софии постарались сохранить внутри семьи: если бы оно стало достоянием широкой публики, это наверняка серьезно испортило бы ее брачные перспективы. Страшный испуг родителей не поколебал уже зародившейся самоуверенности Софии. Как и причудливое лечение, в конце концов найденное
