Колдовство - Чарльз Уолтер Уильямс

«… ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего[16]». Стало быть, сатане позволено было прийти. Великие ритуалы, направленные на совершенствование, его не трогали, поскольку силу имели только внутри Церкви. Важнее другое: Церковь стала уделять ему все больше внимания, да и не только Церковь — философы тоже думали о нем. Источником дуализма стала Персия. Плутарх размышлял об идее злой мировой души. Гностики толковали сам акт творения как зло. Манихеи объявили злом материю. Ереси, разделяя дух и материю, именно здесь проводили границу между добром и злом. Но Церковь понимала, что зло содержится как в духе, так и в материи. Империя и Церковь пребывали в состоянии войны. Империя запрещала деятельность Церкви, и Церковь обратилась «против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной[17]».

Ранние христиане видели образы духовного зла в храмах, улицах и частных домах Империи — везде, где стояли алтари или изваяния старых богов. Церковь считала преступным употребление пищи с жертвенников идолам. Такая еда считалась безнравственной, подчеркивая безнравственность идолов, которым она предлагалась. Само их существование допускалось лишь для того, чтобы страстно отвергать их; в них видели обиталище надежд на злые силы, воплощенные и в храмах, и в названиях мест. Мысль о том, что идолы искажают представления о Боге, в молодой Церкви еще не нашла широкого распространения. Афродита и Арес, Гера и Геракл не воспринимались как образы Искупителя; и если бы они не пребывали в ранге богов, а всего лишь знаменовали собой внутренние желания и эмоции, в них еще труднее было бы распознать образ Единого. Даже в вечной деве охотнице Артемиде в таких странных ипостасях, как многогрудая Артемида Эфесская, никто не подозревал отображения святого целомудрия благословенной Матери Божественного Сына. Философские построения первых двух веков не поднимались до синтеза, который даже после двадцати прошедших столетий остается немного притянутым за уши. Боги Вергилия не были похожи на нечистых духов Книги Еноха[18]. Богословие по мере своего развития создало довольно сложные модели небес и адских бездн. Постепенно складывалось понятие о природе Христа. Понятие Святого Духа существовало издревле. Описания ангелов были заимствованы у евреев.

То, как развивались эти представления, особенно хорошо видно на двух примерах: «Тебаис» Статиуса[19] и «О Граде Божием» св. Августина. Первое произведение служит источником деталей взаимоотношений дьявола и человека. «Житие преподобного Антония», написанное святым Афанасием, рассказывает о том, как дьявол предстал перед Антонием в образе черного отрока. Этот чернокожий входит в христианский мир одним из первых, если не самым первым. В дальнейшем упоминания «чернокожих» или просто «черных людей» часто встречаются в работах по истории колдовства. Но здесь он является не только как дьявол-личность; он пытается доказать, что олицетворяет скрытую злую часть внутренней природы Антония. Однако ему не удается смутить подвижника, и Антоний отвечает ему: «поэтому и достоин ты великого презрения. Ибо черен ты умом и бессилен, как отрок»[20].

Во всех этих рассказах явления нечистого иногда явственны, а иногда призрачны. Иногда дьявол преследует цель запугать, иногда — соблазнить. Такие подходы смущают не только плоть, но и разум. К тем, кого не удается смутить в чувственной области, применяют более тонкие методы. Демоны говорят им: «Смотри, мы покажем тебе, что должно произойти», и в ход идут яркие фантазии. Такие испытания — это всегда вызов, призыв к тщательному расследованию. Так это и повелось в христианском мире с тех пор, как Дева задумалась над пророчеством архангела[21]. Отшельники пытали свои видения: «Скажи мне: гений ты, иль бог, иль демон?»[22], размышляя так: если это видение от Бога, тогда наша вера возрастет; но если этого не случится, то враг сам будет посрамлен и сгинет. Таков был опыт святого Антония, когда враг, с легкостью создающий любые видения, послал против него призрачных льва, волка, быка и змея. Антоний только смеялся и дразнил их: «Если можете и имеете надо мною власть, то не медлите и нападайте. А если не можете, то для чего мятетесь напрасно?»[23].

Другому отшельнику, преподобному Макарию Египетскому, случилось как-то раз рассеять колдовство. Некий чародей «очаровал глаза всех, смотревших на женщину, устроив так, что она казалась всем не женщиною, имеющею человеческий вид, но животным, имевшим вид лошади»[24]. Муж привел ее к Макарию. Святой посмотрел на нее и спросил: «Что ее беспокоит?» Ему сказали, что она была женщиной, которая превратилась в кобылу. Тогда Макарий сказал: «Вы сами подобны животным, так как глаза ваши видят скотский образ. Она же, как создана женщиною, так и остается ею, она не изменила своей человеческой природы, но лишь кажется животным вашим глазам, обольщенным волшебными чарами». Затем он, подобно волшебникам из «Тысячи и одной ночи», взял воду, благословил ее, плеснул на женщину, помолился, и она приняла в глазах окружающих привычный свой вид.

Период, на протяжении которого Церковь то и дело сталкивалась с иллюзиями, продолжался довольно долго. Маги и даже ангелы стремились воздействовать прежде всего на сознание и воображение; тело испытуемого эмоционально реагировало на эти сигналы, таким образом переводя эффект воздействия в реальность.

Некий отшельник Илия был терзаем похотью, и во сне увидел трех ангелов, которые схватили его за руки и за ноги, и один из них взял бритву и изуродовал его, естественно, не на самом деле, а лишь призрачно, но после этого отшельник излечился от своего недуга. С этого момента ничто не отвлекало его от молитвы, и чувственная сфера полностью подчинялась ему.

Но, пожалуй, самое поразительное из призрачных воздействий досталось святому Пахомию Великому и его ученику Феодору. На этом фрагменте стоит остановиться подробнее.

Однажды ночью преподобный Пахомий и Феодор, проходя по монастырскому двору, узрели перед собой призрак женщины неземной красоты, «полный глубочайшего обмана». Несмотря на их молитвы, призрак приблизился, став почти материальным, и сказал, что их молитвы тщетны, поскольку «я получила власть от Бога Вседержителя, чтобы искушать, кого я пожелаю». Преподобный Пахомий спросил, кто она такая. И получил ответ: «Я дочь Калумниатора[25], чья сила неописуема, и мне подчиняется вся дьявольская рать. Я низвожу звезды на землю, я оторвала Иуду от апостольского служения. У меня есть право вести против тебя, Пахомий, духовную брань, я не могу больше сносить упреки бесов в том, что никто не ослабил меня так, как ты. Это ты сделал так,