Музыка на Титанике (сборник) - Евгений Клюев

Новый роман

А роман не давался, мудрил, ничего не хотел:ни назад не хотел уходить, ни вперёд продвигаться —буксовал у начала абзаца, пыхтел и кряхтели отказывал полностью, не одолевши абзаца.Всё просился на отдых, твердил, что тяжёл перевал,убеждал, что ему не дойти даже до середины,а когда я сажал его в поезд, то он бунтовал,вырывался, кричал и кидал из окна чемоданы,по платформе слонялся, стоял у ларьков, как большой,с алкашами – ведя разговоры о, кажется, Бартеили марте, не помню… о Барте, о марте, о смерти,о скрипичном концерте, как водится у алкашей, —в общем, весь распустился. Домой возвратившись, хамил,симулировал то ли мигрень, то ли гипертонию.Я отмыл в бадузане его, напоил, накормил,положил на кровать – сам всю ночь проходил за стеною,пил шалфей, пил пустырник, себе самому был смешон,проклинал мою старую жизнь под звездою убогой…А наутро он встал, хлопнул рюмку, сказал: я пошёл —и ушёл от меня восвояси – своею дорогой.

Прощёное воскресенье

Я чтo хочу сказать – да вот, пожалуй,и ничего: что март прошёл впустую.Я ни против чего не протестую —вот только жалко книги залежалойне продолжал… она не продолжаласьсама, ей всё чего-то было мало,она лежала, вызывала жалостьи ярость, ярость тоже вызывала.Март – вообще – не самый лучший месяц:весною я гневлив и всё пытаюсьуединиться, окна занавесить,не отвечать по телефону, то естьзабиться в щель, забыться, затеряться,не то – совсем уйти и не сказаться,нет, раствориться – в кофе, хоть с корицей,хоть с кардамоном, хоть с любой из специй.А чтo хочу сказать – да извинитьсяза то, и за другое, и за третье:вот, за отчизну… нет, за заграницу,за старое – нет, новое столетье.

Собака Отто

Собака Отто умел отниматьодин от пяти и шести.Собака Отто умел пониматьразные разностии был задумчив не раз на дню(тогда его взгляд пустел).Он мог бы напоминать Камю,если бы захотел.

Собака Отто был полон тайн —чудесная голова;о нём писала б Гертруда Стайн,если б была жива.И если б он был в её кругу,они бы были на «ты»,но он обычно лежал на лугуи просто нюхал цветы.

И с ним было не о чем говорить,поскольку он всё постиг,его душа была лабиринт,но сердце было – цветник.И он презирал эту жизнь – за скарб,за скорбь, за базар-вокзал.А после собака Отто вдруг starbи ничего не сказал.

«…что однажды придёт исцеление…»

…что однажды придёт исцеление,что апрель с декабрём не сравнится,что страна, дай-то Бог, не последняяи страница —этим и утешайся, как пьяница:тем, что пьётся пока, тем, что пенится,ещё пенится пиво в ковшеи не выпенится вообще.

…что весна принесёт тебе ласточку,а уж та принесёт тебе весточку —приглашенье в иные широты,где играют в иные шарады:забубнили ключами небесными,забренчали небесными баснями —и открылся заоблачный ларчик,и понятен Господний узорчик.

Так и думать бы… если бы думалось!Только жизнь – как шиповник, как жимолость,просто так себе произрастая —безголовая вся и пустая:пьешь Господнюю кровь, Его тело ешь,ходишь-бродишь… волчишь и медведишь.Ничего-то ты больше не сделаешь,никуда-то уже не уедешь.

«Если б мы встретились с Вами, то я б рассказал…»

Если б мы встретились с Вами, то я б рассказалновые вещи о стареньком нашем тогда:там всё опять поменялось – костюм на камзол,музыка на дибазол, и не видно следаот… да какое там «от», дамы и господа!

Я переставил опять фортепьяно и шкаф,чуть передвинул и сильно расширил окно,заново всем объяснил, кто был прав, кто неправ,кто был герой, кто был… ммм… золотое руно, —тут эвфемизм, дорогие, но пусть, всё равно.

Я королю показал, как ходить королю,пешек отшлёпал по задницам толстым, а турпросто послал, потому что, пардон, не люблюкраеугольных камней и простецких натур —я фьоритуры люблю, тирлирли-тюрлюрлю.

В общем, там всё по-другому, на случай чего —и, говорят, ничего… и приволье мечтам!Всё это памяти ловкость, а не волшебство,я бы провёл Вас по этим далёким летам,если б мы встретились… как Вас там, как же Вас там?

«Вот бы приманить удачу…»

Вот бы приманить удачу,да к удаче бы в придачуветерок с зюйд-веста…а что к счастью бьются блюдца,и за что быки берутся —это-то известно!Мы не жили жизнь наскоком —мы готовились к урокам,мы азы зубрили…нам в смятении глубокомразве только ненарокомудавались трели —и всего-то два-три звука,а смотри, какая мукав бедном их сплетеньи!Но зато из мыслей горькихвырастали на задворкахдивные растенья:типа мирта, типа мяты…где ж те тэты, где ж те йоты,где ж то изобилье!…ходит, ходит бык с рогами,топчет бодрыми ногамивсё, что мы любили.

«Счастью-то, наверно, уже не бывать…»

Счастью-то, наверно, уже не бывать —ну и наплевать.Сизокрылый месяц утомился кивать —откивал своё и улёгся в кровать…Если б научиться наконец рисовать!Чтобы акварелька по водам плылана краю стола,чтобы всё забыла: как жизнь, как делаи какое имя у её ремесла,чтобы потекла на паркет…Ничего, что счастью-то уже не бывать, —если б научиться наконец рисовать,если бы суметь всё забыть наконец,кроме слова «цвет».Говорят, за нами уже послан гонецна одном небесном коне —мы его однажды увидим во сне,если не в окне:конь попьёт из лужицы, натёкшей с кистей,станет розоват,а гонец надарит нам с небес новостей,чтобы – рисовать!

«Ещё говорят, что и это, мол, я сказал…»

Ещё говорят, что и это, мол, я сказал.Что, дескать, продаться нетрудно – если продаться.Язык мне отрезать – не русский, так вот хоть… датский.Понятно, скандал – я и сам говорю: скандал.

Конечно, Вас купят, я зря так, я пошутил,Вас купят за то же, за что покупают фрукты,пирожные, женщин… и купят, и скажут ух ты —за эти же деньги: металл, он и есть металл.

И всех-то нас купят, и всем-то нам поделом —за эти же деньги, других у них не бывает:которыми платят в кино, в кабаках, в трамваях,в киосках – табачном, скажем… тут, за углом.

За эти же деньги: вот водка, вот колбаса,вот свежая пресса, вот старенькая принцесса,вот Ваша последняя (очень надеюсь) пьеса,вот смысл нашей жизни, вот счастье, вот небеса.

«Где-то совсем под рукой… помню, там были слова…»

Где-то совсем под рукой… помню, там были слова:тб-та-та-тб-та-та-тб-ветер-хотел-уезжать,тб-та-та-тб-та-та-тб-не-соглашалась-трава —путаясь сразу во всём: числах, родах, падежах.Дальше – уже о другом, или о том же ещё,или ещё не о том, или уже не о том —всей нашей жизни насчёт: я её поднял на щит,ну и… не знал, как мне быть с этим тяжёлым щитом.Тб-та-та-тб-та-та-тб – дальше был просто пробел:сколько я прубыл и где – всё это даже не суть,всё это ветер забыл: помнил, не помнил – забылпро опустевшую сеть, про моё не обессудь,про по чужим небесам, про по чужим адресам,про по лугам, по лесам…Где-то совсем под рукойбыл ведь листочек с такой длинной-предлинной строкой!Может, и не записал. Может, и не написал.

«За любой случайный адрес…»

За любой случайный адрес,за любой случайный образ,за початый леденец(буря-мглою-небо-кроет —появился-астероид —вот-и-сказочке-конец) —уцепись…и полетели,где качались тихо ели,знать бы, кто они такие,извиняюсь, времири…от токая до текилы,от текилы до зари.Знать бы, что они за фрукты,за субъекты, за конструкты —знать бы, что у них внутри!

Но, конечно, не удастсяизловить их у дверей…не удастся разрыдаться,не удастся проводить их,этих лёгких, этих диких,этих ветхих времирей!День пока ещё ершится,но за что ни уцепись,вырывается вещица,и сдаётся временщица —жизнь, как ты ни торопись…и невнятна ско-ро-пись.

За морями, за лесами,под чужими небесамимы писали, кончен труд —мы писали, мы писали,наши пальчики устали,скоро пальчики замрут.

«Ясное дело, я тоже могу по-другому…»

Ясное дело, я тоже могу по-другому:всякую мысль приструню наконец и – сумею:буду привязывать строчку к воздушному змею,к детскому шуму привязывать, к птичьему гаму…ясное дело, я тоже могу по-другому.Буду привязывать старую, значит, лошадкук шпилю собора, и самую свежую шутку —значит, к решётке…А после, со всем этим справясь,я и для сердца найду подходящую привязь —крепкую прихоть какую… такую-сякую,стану служить, говоря: я служу и ликую.

Все-то мы живы верёвочкой, лентой, цепочкой,все-то мы славим и славим свою несвободу,все распеваем ручными сверчками за печкой —вот изменюсь, значит, в корне и тоже так будуили не буду… опять не явившись к обеду.Дело напрасное – умничать, нервничать, дуться:если мы дети, так пусть уж и мир распадётся,как пирамидка, на праздные плоские диски,снова не станет порядка, растает единство:вот, укатились – и пахнет изменой, крамолой!А соберёшь ли… да кто ж тебя знает, мой милый!

Из сербских песен