Шалость - Анри Ренье

Люди, которые лишают себя всего этого по причине религиозных убеждений или в силу принципов морали, казались ему совершенно лишенными разума или, во всяком случае, достойными сожаления.

Подобное сожаление испытывал он по отношению к своему брату де Морамберу, которого, несмотря на все его достоинства, не мог не считать чем-то вроде сумасшедшего. Что знал он о любви, этот глупый Морамбер? Несколько походных встреч, какое-нибудь насилие во взятом городе — чтобы после всего этого прийти к суровым прелестям своей супруги и совершенно ими удовлетвориться? Конечно, г-н де Шомюзи отдавал должное г-же де Морамбер и тому уважению, которого она заслуживала, но он сомневался, чтобы у нее лично имелось то, что удовлетворяет все желания и все фантазии любви. Он с трудом мог поверить, что есть в ней нечто привлекательное, если такой честный человек, как г-н де Морамбер, не захотел мечтать о лучшем. Напрасно г-н де Шомюзи прилагал мысленно к своей невестке все безумства страсти, он; не мог убедить себя в том, что ему будет приятно разделить их с нею. Все мечты об этом оставляли его холодным и ничего не изменяли в его сложившемся мнении. Истинное место г-жи де Морамбер не в постели со скомканными простынями и измятыми подушками, а скорее в салоне, где в вечернем платье и высокой прическе, сидя в креслах, она ведет разговор с умными собеседниками. И он охотно обрекал ее этой роли, после всех галантных представлений, которым предавался иногда из любопытства ко всему, что касается любви.

Г-жа де Морамбер была бы весьма удивлена, если бы ей рассказали, о чем задумывается подле нее г-н де Шомюзи в те минуты, когда в ее присутствии его охватывала глубокая задумчивость, в которой она хотела бы видеть смущение грешника от соседства с честной женщиной. Разве достоинство ее особы не могло внушать г-ну де Шомюзи сожаления о распутной жизни, которую он ведет, и о свойственных ему привычках к кутежам? У самых закоренелых грешников есть минуты погружения в себя и раскаяния, которыми и надо пользоваться для того, чтобы вернуть этих людей к добродетели. Г-жа де Морамбер пыталась иногда делать это, упрекая г-на де Шомюзи за состояние, в котором он упорно пребывал и скандальная слава которого увеличивалась в зависимости от его возраста, уже не молодого и не свойственного юношеским безумствам. Правда, до настоящего времени г-н де Шомюзи осчастливлен удивительной крепостью здоровья, но, если слишком натягивать тетиву и чрезмерно сгибать лук, он может сломаться. Пусть же г-н де Шомюзи будет предупрежден об этих опасностях, — так лучше для него, — но пусть он также знает, что от этого они не перестанут существовать и могут проявить себя со всею жестокостью и неожиданностью тогда, когда с ними уже поздно будет бороться. Существуют примеры внезапных несчастий, вызываемых излишеством наслаждения именно при подобных же обстоятельствах, и тогда распутник падает носом в свою тарелку или внезапно корчится под мстительным ударом апоплексии. В самом деле, разве не пришло время перебеситься? Разве г-н де Шомюзи не достиг возраста воспоминаний, который непосредственно должен следовать за годами опыта? Неужели он не хочет прибегнуть к этому последнему средству? Пусть он не пренебрегает им, иначе будет хуже!

Г-н де Шомюзи слушал эти увещевания с улыбкой. Если бы все женщины были похожи на его достойную невестку, он охотно бы от них отказался. Увы! В то время как она говорила, перед его глазами проходили очаровательные видения. Свежие, смеющиеся глаза пронзали его взорами, полными коварства и нежности, лукавые голоса обращали к нему соблазнительные речи. Их посылали ему давняя юность, зрелый возраст, все минуты его жизни. Но не все исчерпывалось этими лицами, голосами, взглядами; г-на де Шомюзи возбуждали и иные соблазны. Женские тела вставали перед ним, вытягивались, выгибались сладострастно. Он чувствовал, как послушные призраки воображения окружают его, задевают, ласкают — и это заставляло с большей остротой наслаждаться мыслью о том, что после проповеди г-жи де Морамбер он направится в какой-нибудь кабачок развлечься за бутылкой доброго вина и будет вызывать в своей памяти любовные воспоминания, пока какой-нибудь случай не даст ему возможности перейти от воспоминаний к действию. Г-н де Шомюзи почувствовал, что он вполне настроен соответствующим образом, из чего г-жа де Морамбер, если бы она хоть немного была внимательной к подобным признакам, имела бы возможность заключить, что ее слова производят совсем не то впечатление, на какое она рассчитывала.

Неудачи не мешали г-же де Морамбер возобновлять свои попытки. Она не оставляла без внимания и то окружение, в котором жил г-н де Шомюзи. Если некоторые приключения и вводили его в достаточно высокое общество, он все же не отказывался искать там чего-либо соответствующего своим вкусам, в которых было слишком много мещанского, чтобы не сказать — просто вульгарного. Ему очень нравились девицы легкого поведения. Многие из них приходят к веселой жизни из среды, облеченной скромностью нравов, а иногда даже из народа, с которым легко порывают, и под внешним лоском, достигнутым ими с легкостью, нетрудно заметить низкое происхождение, дающее себя чувствовать грубоватостью манер. Все же в них остается природная свежесть, не лишенная очарования, а к этому г-н де Шомюзи никогда не был равнодушен. Он чувствовал в себе склонность к доступной для всех любви. С годами это пристрастие усилилось, и ничто не могло дать ему лучшего удовлетворения, чем свежая девушка из народа, здоровая и бойкая на язык. Он разыскивал их поэтому с увлечением. Его видели блуждающим по улицам и рынкам, заходящим в лавки, где он запросто беседовал с продавщицами, поджидал их выхода из магазинов и белошвейных мастерских, чтобы завязать знакомство с той, которая ему понравится.

Эти привычки привели г-на де Шомюзи к весьма предосудительным знакомствам и сделали его завсегдатаем кабачков Куртиль и Рампоно. Он не пренебрегал ни гостиницами предместий, ни деревенскими харчевнями. Сколько раз видели его по воскресеньям в Шарантоне или Бисетре в обществе нескольких миловидных и свежих мордочек, если он только не направлялся в Монморанси или Гонесс срывать вишни или лакомиться простоквашей! Ах! Чудесно толкаться на ярмарках, кружиться на деревенских балах, мять косынки, распускать подвязки! Народные празднества нравились г-ну де Шомюзи бесконечно, но он едва ли пренебрегал еще более предосудительными местами. Из любопытства ему приходилось иногда спускаться до таких низин, где рискуешь жизнью. Однажды он даже сошелся с известной Аннетой Фотье, очень красивой девушкой, которая была замешана в краже, и так неблагоразумно покровительствовал ей, что г-ну лейтенанту полиции пришлось предупредить маркиза де Морамбера о всех тех неприятностях, которые мог иметь г-н де Шомюзи от подобного знакомства. Г-н де Шомюзи не был чрезмерно задет этим поступком, говоря, что наслаждение не имеет иной цели, кроме самого себя, и что тело женщины всегда есть тело женщины, даже если оно отмечено на плече знаком королевской лилии; он добавил, что честный человек имеет право им наслаждаться, если оно прекрасно, и не требовать от него иного, когда оно словно создано для любви. И он еще долго продолжал развивать эти мысли, несмотря на то, что от него не было скрыто то ложное положение, в которое ставят его подобные чувства.