Сон Брахмы - Роман Светлов

Зная об этом, настоятелей учили, как нужно принимать исповедь, как общаться с дамами из подобных «групп риска» после службы, убеждали, что духовность – вещь соблазнительная для неопытной души, а потому проповеди должны быть ясными, а не страстными… Однако отчаяние и влюбчивость, смешиваясь под церковными сводами, доставляли батюшкам немало хлопот. И устоять удавалось не всем – и из белого духовенства, и из черного.

– Не думай, сынок, что я себе что-то позволял. Но насела на меня с прошлой весны, с Пасхи, одна местная бизнес-леди лет тридцати с хвостиком. То ли разговелась после поста, вот ее и потянуло на грех, то ли с психеей не все в порядке, а весенний воздух таких персон делает неуправляемыми. Короче, в церкви стали появляться цветы, какие-то иконы из московских антикварных лавок, на мою электронную почту посыпались приглашения на свидание. Дама, между прочим, лошадиного типа и больше меня в два раза. А я итальянских пар, как ты знаешь, никогда не признавал. В общем, тошно, и жалко, и бес крутит: наорать бы на нее, так, чтобы до смерти в церковь не ходила.

Хуже того, попытки вразумления на нее действовали как красная тряпка на быка. Она решила добиться своего – и все тут! Отцу Иоанну пыталась втолковать, что он – ее кармическая задача, она же – его судьба, что ангелы добра послали ее ему и его церкви. И знает она что-то такое, о чем он даже не подозревает. Словом, даму потянуло на книги, которые были ей более понятны, чем Евангелие или Добротолюбие.

– Пришлось просить Андрея об услуге.

Матвей посмотрел на Нахимова.

– Ну, встретились на Покров, потолковали, – пробасил тот. – Я ведь не пугать людей хожу, а объяснять, что церковь – дело Божественное, а не человеческое. Что страсти Евины здесь не к месту, а ей, если она хочет в церкви появляться, – не к лицу. Батюшка настоятель потом пожурил меня, но, каюсь, я сказал и следующее: не женщина должна выбирать мужчину, а мужчина женщину. Где это видано, чтобы ребро гонялось за Адамом, а хвост вилял собакой. Короче – не позорь, и не опозорена будешь.

– И помогло?

– На удивление, – отец Иоанн произнес это с облегчением. – И в церкви больше не появлялась, и даже из Алексеевской исчезла. Впрочем, бизнес у нее все равно в Москве был.

– А не могла она отомстить?

– Да нет, сынок, дамой она была упертой, конечно, но жечь дом Божий…

– Это для вас церковь – дом Божий, – сказал Евпатий. – А она туда ввалилась с идеями, которые нашла на книжных лотках в метро. Бога-то она не знала и не знает. А страсть есть страсть. Я наведу о ней справки.

– Отец, не возражай, – как можно убедительнее сказал Матвей. – Пусть первыми ее найдут Андрей Нахимов и отец Евпатий, чем следователи или дознаватели из Патриархии.

– Не верю, что это сделала она, – пробормотал настоятель.

– Тогда остается предположить, что твою церковь сжег какой-то тайный орден. Исключительно ради своих тайных целей. О которых ты все равно ничего не узнаешь.

Глава 2

«По первому гаданию – возвещу; повторное и третье – смутят»[2].

Едва солнце взошло над Александрией, Клеопатра поднялась на городскую стену. За царицей спешили испуганные евнухи и всхлипывающие служанки с зонтиками и опахалами. Впереди нее шагали четыре ветерана из личной охраны Антония – огромные германцы в глухо позвякивающих доспехах. Каждый из них мог переломить ей шею одним движением руки. Глядя на их спины, царица думала, не попытаются ли они сегодня сделать это, чтобы заслужить прощение у Октавиана?

Нет, не посмеют. Октавиан распнет их, если они тронут египетскую царицу, и германцы знают об этом. Новому правителю Рима Клеопатра нужна живой – для того, чтобы показать ее римскому народу. Когда-то она въезжала в Рим владычицей, хозяйкой, любовницей – почти женой – Цезаря. Его пасынок хочет провезти Клеопатру по тем же улицам – но одетую в золотые цепи. Исправить, так сказать, ошибку приемного отца. Показать, что интересы римского народа для него превыше всего.

Со стены было видно, как Антоний разворачивает свою небольшую армию. Остатки легионов, когда-то воевавших вместе с Цезарем в Галлии. Небольшая кучка всадников. Кулачок ребенка, который хочет ударить в грудь великана. Воинство Октавиана разбросано на многие мили вокруг Александрии. Из ближайших лагерей навстречу Антонию потянулись длинные темные змеи – солдаты, солдаты, солдаты… А в дальних лагерях узнáют о вылазке защитников Александрии уже после того, как она будет отбита.

Александрия… Не охватить взором этот город – ее город. Белые дома, храмы, маяк, дворцы, построенные первыми Птолемеями. Зелени почти нет – сады за пределами стен, вокруг загородных домов. Там сейчас легионеры Октавиана, эта саранча, приведенная из Италии, Галлии, Греции. Грабят, гадят, разрушают. Нечисть, вырвавшаяся из Аида.

Вчера Антоний отогнал конный отряд Октавиана, неосторожно приблизившийся к крепости. Весь вечер пил вино, потом вдруг взглянул на нее совершенно трезвыми глазами и сказал: «Завтра мы сделаем что-нибудь стоящее. Напоследок».

Напоследок. Клеопатра подняла взгляд к небу. «Вспыхнет багровый огонь, и небеса свернутся как свиток…» Что увидят в последние мгновения жизни те, кто будет на земле? Клеопатра вспомнила пустые, мертвые глаза престарелой сивиллы, которая говорила ей это. Немудрено стать старой и бесноватой, если заглянешь в будущее. В такое будущее.

Еще шестьдесят лет. Те, кто родился сейчас, успеют воспитать детей, увидеть внуков. А потом где-то в Палестине возведут столб и подвесят на него человека, который объявит себя Царем. И на землю прольется огненный дождь. Там, за небесами, уже все предопределено, все судьбы взвешены. Мир – старый и беспомощный калека: что он может противопоставить решению богов?

И не имеет смысла тянуть. Клеопатра опустила глаза, поискала Антония среди воинов, вышедших из города. Там царил беспорядок. Несколько всадников скакали в сторону отрядов Октавиана. Перебежчики? Похоже на то. Остальные следуют за Антонием. Вот он в алом плаще носится перед ровняющими ряды легионерами. Наверняка напоминает о Цезаре, призывает к подвигу, уговаривает совершить напоследок что-то стоящее… Многие ли пойдут за ним? Кто из них знает, что все происходящее уже не имеет никакого значения?

Клеопатра отвернулась. Антоний хотел красивой смерти, но ни смерть на поле боя, ни подвиги ее уже не интересовали. Пусть каждый из них спасется от будущего по-своему. «Во дворец!» – приказала она и, сопровождаемая кудахчущими служанками, спустилась со стены.

– Я даже представить себе не мог, насколько был прав! Достаточно копнуть, и появляется столько замечательных персонажей! Вот, например, Михаил Скопи́н-Шуйский, племянник царя Василия Шуйского. Он жил за сто лет до Петра I, но был похож на нашего царя-реформатора почти во всем. Носил европейскую одежду, приглашал военспецов с запада, единственный из русских полководцев того времени, который не боялся ни казаков, ни татар, ни поляков. Сражений почти не проигрывал, воевал не числом, а умением. Кто знает, останься он в живых, может, и не пришлось бы Козьме Минину поднимать Россию на помощь Москве, а вместо Романовых правили бы нами потомки Шуйских!

Шереметьев-младший отдавал себе отчет в том, что он крайне взволнован. Это было удивительно, ведь жизнь анахорета он не вел и часто приглашал к себе девушек – особенно когда понимал, что добыча уже в его руках. Еще за час до того, как Варвара пришла к нему в гости, он был настроен на волну Дон Жуана. Но стоило раздаться звонку домофона, как началось неожиданное испытание.

Их знакомство длилось неделю – почти бесконечность для начала легкой интрижки и почти ничто, если речь идет о более серьезных отношениях… Впрочем, Матвей пока что внутренне содрогался от одной мысли о серьезных отношениях с кем-либо.

Рассказывая о результатах своих недельных поисков, он больше смотрел на бокал с вином, который держал в руке, чем на девушку. Скопин-Шуйский помогал Шереметьеву справиться с волнением.

– Ему было всего двадцать два, когда его фактически назначили спасителем отечества. Возраст Александра Македонского. Скажешь, преувеличиваю? Ничего подобного: царь направил его в Новгород, собирать северные ополчения и договариваться со шведами о вспомогательной армии. Василию Шуйскому рассчитывать больше было не на кого: Тушинский вор подмял под себя почти всю Россию…

Матвей понимал, что говорит не слишком связно, но поскольку Варя знала русскую историю, они понимали друг друга без труда. Речь шла об одном из родственников Василия Шуйского, приходившихся «боярскому царю» четвероюродным племянником. Он родился в 1586 году и происходил из числа семейств, которые при любом правительстве были на виду. Началась его карьера при Лжедмитрии I, который назначил молодого боярина «великим мечником», введя в число близких себе людей. Когда Михаилу исполнилось девятнадцать лет, Лжедмитрий направил его за Марией Нагой, матерью несчастного царевича Дмитрия, именем которого назвал себя претендент на русский престол.