Период распада (Третья мировая война) Часть 1 - Александр Маркьянов

Капитан Гуль был очень практичным и трезвомыслящим человеком.

Поскольку капитан Гуль в настоящее время находился на штабной работе — на нем сегодня была повседневная форма турецкой армии, без какого-либо указания на спецназ. В машине на переднем сидении лежал дипломат с документами, которые он брал домой поработать и ноутбуком. Работа капитана была хоть и секретной — но не настолько, чтобы материалы нельзя было выносить из здания. Тем не менее — дипломат, который капитан выудил с переднего сидения, был оснащен шифрозамком, усиленными стенками и механизмом самоуничтожения, а так же мог пристегиваться к руке тонкой, но крепкой цепочкой. Дипломат был тяжелый и капитан его просто ненавидел.

Где же он провалился? В чем совершил ошибку?

Еще две недели назад капитан Гуль со своими людьми, одной из самых подготовленных боевых групп в Турции находился в горах, в пограничной зоне между Ираком и Турцией. Их целью была ликвидация одного из вожаков курдских собак, с началом операции американцев в Ираке перешедшего границу и повадившегося со своими бандами совершать налеты на турецкую территорию. Четыре дня они мерзли на камнях — нельзя было даже разжечь огонь, чтобы согреться и приготовить пищу — прежде чем добились своего. Управляемый взрыв обрушил целую лавину на идущих цепочкой с оружием курдских собак, мгновенно поглотив в каменном месиве половину из них. Остальных, тех кто выжил под лавиной — за две минуты перебил снайпер. В награду за это его перевели в учебный центр. Но за что?!

Кстати про снайпера…

Открытый белый Пежо лихо тормознул рядом, с визгом тормозов. Капитан поморщился

— Здравия желаю, Абдалла-ага![9]

— Здравия желаю…

Капитану Орхану Эриму было всего двадцать шесть — он был на четыре года младше Гуля — но при этом он был уже капитаном и имел боевую награду, полученную за бой с многократно превосходящими силами курдских собак, прорывающихся через границу. Собственно говоря, после этого боя на этого горного егеря и обратил внимание генеральный штаб, как на кандидата в спецназ. Чуть ниже ростом чем Гуль, загорелый, подвижный как ртуть, говорливый капитан Эрим совершенно не походил на военного и тем более — на офицера спецназа. Но Гуль ценил его — за всю жизнь он мало видел снайперов, сравнимых с капитаном Эримом. Бывает мастерство снайпера, а бывает — искусство. Мастерство можно наработать, но искусство — нельзя, это либо есть, либо этого нет. Так вот капитан Эрим был именно искусным снайпером.

— Как ваша нога, Абдалла-ага?

В последнем выходе капитан потянул ногу, неосторожно ступив на сыгравший под ногой камень…

— Пока напоминает о себе. А как твои Наташи?

Эрим улыбнулся. Он был похож на Таркана, известного во всем мире турецкого певца и даже отрастил короткие аккуратные усики, чтобы еще больше быть на него похожим. Редко у капитана Эрима была только одна девушка — он предпочитал выбирать их из числа отдыхающих на побережье, чтобы не иметь никаких обязательств.

— Сегодняшнюю звали Марина. Знаете, Абдалла-ага, чем больше я узнаю русских женщин, тем больше я поражаюсь — им что, у себя на родине, мужчины совсем не уделяют внимания? Та же Марина — она меня чуть целиком не проглотила.

— Дождешься, что проглотит.

— Если в России живут такие слабаки и импотенты — как же они создали такую огромную страну…

Капитан Гуль был женат и хранил верность своей жене. Он не ходил к проституткам, не пользовался услугами «Наташ» и вел себя в этом смысле очень строго. Но при легкомысленных словах Эрима капитан нахмурился. Заныло плечо — русские спецназовцы хотели взять его живым и поэтому не убили, только ранили, в плечо, чтобы он не мог в них стрелять. Он до сих пор помнил, как его в полубессознательном состоянии тащили через грузинскую границу, а потом самолетом вывозили в Баку и дальше — в Стамбул. У него до сих пор в личном деле стояла запись о потере двадцати процентов годности к службе, и перед тем как вернуться в строй — ему пришлось переучиваться на стрельбу с левой руки.

— На твоем месте я бы не болтал об этом — нахмурился капитан — когда сходишь на север, тогда и болтай. А пока помолчи.

— Так точно, Абдалла-ага — легко согласился снайпер.

Капитану в здании академии — так они называли это здание — была выделена крохотная каморка прямо под потолком, на последнем этаже здания. Сегодня был лекционный день, причем тяжелый — целых пять групп, у каждой — двухчасовая лекция. Итого десять лекционных часов — огромная переработка, допустимо не более шести. Тем не менее — расписание занятий тот же приказ, а капитан был не из тех, кто не подчиняется приказам.

Грохнув дипломат об обшарпанный, потрескавшийся стол, капитан открыл его, достал толстую папку. Сверился с висящим на стене расписанием на сегодня. Начал еще раз перечитывать лекции, которые он правил вечером.

Это было большой проблемой. В академии преподавали одно — а в жизни было совсем другое. Черт возьми, он сам с этим столкнулся и в первом разведвыходе едва не погиб. Знания, которые помогут выжить во враждебном окружении должны давать здесь — но их не дают, или дают не то что надо! Поскольку капитан Гуль относился к любому порученному ему заданию добросовестно — он добился разрешения начальника училища, полковника Фарука Сезера на то, чтобы поправить лекционный фонд кафедры, обогатить его примерами, каждый из которых он получил страхом, потом а то и кровью, как в Ичкерии в двух тысяч пятом. В любом учебном заведении лекционный фонд это святое, и каждый кто посягнет на него обрекается на жесточайшее противодействие коллег — но Фарук-ага отнесся к предложению боевого офицера на удивление доброжелательно и разрешил брать работу домой. Поэтому, капитан после того, как он отчитает на кафедре положенное количество часов — уезжал домой и до десяти, до одиннадцати ночи сидел за компьютером. Он не знал, когда его и его людей отзовут из Анкары и отдадут новый приказ — поэтому он торопился. Сейчас ему вдруг пришло в голову, что Мехрабад он не уделял внимание целую неделю, и если так будет продолжаться и дальше — его жене не останется ничего, как позориться подобно Наташам с пляжа. Капитан сделал себе пометку в голове — нужно купить цветы и попросить прощения.

Зазвонил телефон — и капитан резко повернулся к нему. Он почти не бывал в своем кабинете и телефонии никогда не звонил. Никогда.

Но сейчас он звонил.

Капитан снял трубку

— Капитан Гуль?

— Да.

— Господин полковник Сезер просит вас немедленно найти его. Он будет во втором гимнастическом зале.

Странно. Почему не в кабинете? Хотя… странного тут как раз и нету.

— Капитан Гуль, вы меня слышите — осведомился адъютант.

— Так точно.

— Он ждет вас. Не задерживайтесь.

Второй гимнастический зал — зал единоборств — был в это время почти пуст. Почти — потому что в нем был сам полковник, крепкий, ухой как палка, седоусый ветеран спецназа, хорошо знавший отца капитана Гуля. Он ходил с палкой — из-за ранения, но обычно он носил палку в руках, и использовал ее, только когда боль становилась нетерпимой.

Войдя в зал, капитан осмотрелся. Никого. Полковник Сезер утвердительно кивнул — и этим кивком сказал все, что нужно было знать Гулю.

— Здравия желаю, Фарук-курт.[10]

Боз Курт. Серые Волки…

Турция как страна и как государство уникально тем, что родилось оно волей и энергией всего лишь одного человека, великого человека, Мустафы Кемаля, Ататюрка, отца всех турков, и родилось оно на развалинах Османской империи. Османская империя была единственной империей, которую сумели создать мусульмане, противники самой идеи государства и тем более крупного государства,[11] османские султаны, обосновавшись в столице Восточной римской империи, под зеленым знаменем вторглись даже в Европу. Гримаса судьбы заключалась в том, что впоследствии ислам и погубил Османскую империю — а теперь он мог погубить и Турцию.

Начало движению Серых волков — внерелигиозному, крайне правому и националистическому положили офицеры турецкой армии, прошедшие обучение в Германии и долгое время воевавшие под германским командованием. Шкала ценностей Серых Волков была практически противоположна той, которая была у основного турецкого населения. Основной ценностью являлось турецкое государство, территория Турции и только потом — турецкий народ. Ислам — при том, что правоверными являлись почти все турки — не только не принимался, но и отвергался, религия должна была оставаться на подчиненном положении у государства и служить ему — а не государственные мужи должны были прислушиваться тому, что говорят в мечетях. Вообще, Серые волки не отвергали контактов с исламскими организациями, партиями и общинами — но они всего лишь использовали их для того, чтобы достигать того что нужно Турции как государству. Атеистичность была обязательным условием для вступления в движение Серых волков.