Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

Он повернулся к окну и долго глядел на голубую гладь Байкала, потом вздохнул и сказал:

— Из той же своры, а винить шибко не приходится. Спрос с него небольшой — жил в лесу, молился колесу.

Баргут понял, что разговор идет о нем, и заулыбался, щурясь, как котенок, когда ему чешут за ухом.

— Чует, что про него беседу ведем, — сказал лобастый и спросил баргута: — А ты что, друг, из капиталистов будешь или из помещиков?

Баргут еще радостнее заулыбался и закивал головой.

— Цветет, — сказал лобастый. — Ну, ни дать ни взять, именинник… Улыбается…

— Юнкера в Иркутске тоже улыбались, когда мы их разоружали, — сказал Никита, вдруг вспомнив солнечный зимний день, широкий двор военного училища и юнкеров, сдающих черемховским шахтерам оружие. Они стояли строем, как на параде, и многие из них улыбались, словно были очень довольны, что расстаются с надоевшим оружием. — Тогда улыбались, а сейчас снова против нас войной пошли. Говорят, у Семенова их немало. Разберись тут, все они на одно лицо…

Лобастый потупился, будто застыдившись, потом поднял на Никиту посветлевшие глаза и сказал:

— Ты его, парень, с юнкерами не равняй, какой он юнкер. Да они ему враги вдвое, чем нам. Они его обманом против нас воевать заставили, подлецом стать заставили… Его и пожалеть не совестно…

Лобастый замолчал, закрыл глаза и долго чесал рукой небритый подбородок.

Кто-то открыл окно, и в вагон легким прохладным ветерком ворвался воздух. Запахло студеной водой, клеем тополевых почек, молодой листвой берез и дымом паровоза.

Раненые приумолкли и, отдыхая после беспокойного разговора о японском десанте, смотрели в окна на безбрежную гладь прозрачной голубой воды.

— У них вся сила в обмане, — вдруг сказал лобастый, повернувшись лицом к Никите, и нахмурился. — На нем у них все стоит. Нашего же брата, рабочего человека, грабят, нашим же трудовым потом богатеют, нашим же братом воюют за свои барыши. — Он взглянул на баргута и прибавил тише: — Понять это надо, и он поймет…

— Поймет ли? — спросил Никита.

— Дай срок, поймет. А когда разберется, что к чему, он им своими зубами глотку перегрызет, не простит…

«Поймет ли? — повторил про себя Никита. — Может быть, и поймет… Только когда?»

Он повернулся к окну и стал смотреть на потянувшийся мимо лес.

4

Поезд шел медленно, а деревья подступали так близко к насыпи, что различим был каждый листок опушающихся берез. Байкал остался позади, и справа открылась широкая многоводная Ангара. Кругом все было залито солнцем: и река, и яркая, точно дождем омытая, зелень берез, и желтые с синим гравием откосы насыпи, и сверкающие рельсы соседнего пути, и прибрежные камни, усеявшие берег.

В вагоне было тихо, словно все вдруг задремали под размеренный говор колес. Из купе санитаров доносилось спокойное постукивание игральных костей домино.

Паровоз дал хриплый отрывистый гудок, лязгнули буфера, и поезд стал замедлять ход.

Никита приподнялся на руках и выглянул в окно. Однако увидеть Нестерову ничего не удалось. Поезд простучал колесами на стрелке и повернул на запасный путь. Вокзал и перрон скрылись за стоящим слева длинным составом товарных вагонов.

Лобастый, ухватившись за раму здоровой рукой, высунулся в окно.

— Эй, друг, какая станция? — крикнул он кому-то.

— Михалево, — услышал Никита.

— До Иркутска далеко?

— Недалеко, да проезда дальше нету… Бой там…

Никита, забыв о раненой ноге, свесился с койки и старался заглянуть за плечо лобастого.

— Какой же в Иркутске бой может быть? — кричал тот. — Откуда ему, бою, здесь взяться?

— Чехи, — сказал человек за вагоном. — Чехи боем пошли…

— Да ты толком расскажи… Эй, товарищ…

Но человек за вагоном не ответил, видимо, он уже прошел мимо.

В вагоне молчали. Раненые смотрели на лобастого так, словно он был виновником того, что чехи боем пошли, и все ждали от него объяснений.

Заснувший баргут тоненько посвистывал носом и во сне улыбался детской простодушной улыбкой.

О чешских войсках в Сибири Нестеров слышал еще год назад, когда учился в городском училище. Он знал, что чехи эти прежде были солдатами австрийской армии, но не пожелали сражаться против русских на стороне австро-германской коалиции и в первом же бою с музыкой и развернутыми знаменами перешли на русскую сторону, сделавшись добровольными пленными. Потом, после февральской революции, из этих добровольных пленных правительством Керенского был сформирован в Сибири чехословацкий корпус для борьбы с немцами.

Корпус отправили на Юго-Западный фронт. Там чехи участвовали в июньском наступлении семнадцатого года. Наступление закончилось неудачей. Войска кайзера Вильгельма и июле перешли в контрнаступление и прорвали фронт под Камушом. Чехословацкий корпус вместе с русскими войсками отступил вглубь России.

Настали октябрьские дни. Правительство Керенского было свергнуто народом. Война с Германией окончилась. Чехословацкий корпус остался в России.

По просьбе держав Антанты Советское правительство согласилось отправить чехословаков через Владивостокский порт во Францию на союзный фронт, где чехи хотели продолжать борьбу за освобождение своей родины, томящейся под австрийским игом.

Державы Антанты приняли на себя всю заботу о чехах и обещали им предоставить во Владивостокском порту океанские пароходы.

Советское правительство обусловило свое согласие на свободный проезд чехов к Владивостокскому порту непременной сдачей чехами русского оружия, и чешские эшелоны двинулись на восток, растянувшись вдоль всей Великой сибирской магистрали, от берегов Волги до Тихого океана.

О чехах