Русское видео - Владимир Безымянный

— Вот тетя вам всыплет, когда приедет! — я пытался поддерживать отвлеченную беседу, но неудержимо сползал к тому, что меня жгло. — Вы бы лучше побегали по утрам, разминка не помешает. А гимнастику для ума я вам предоставлю. За уши не оттянуть. Патентованное средство от монотонности обыденной жизни. Через два интервала, как и было сказано. Правда, кое-где есть исправления…

— Ладно-ладно, забеги через недельку, а пока пей чай…

— Дядя Лева, какая неделька! Здесь и читать-то три часа! Конфетка!

— Оставляй, попробуем твою конфетку. Если не слишком снотворная, может раньше управлюсь. Словом, позванивай…

Как прожить эти дни в ожидании приговора книге? Я так не волновался даже в суде. Сейчас как никогда ясно, что другого шанса честно добыть денег у меня не будет. Неоткуда ему взяться.

Безвылазно сидел дома с бутылкой, пил, малыми порциями вливая в себя тепло и так же понемногу изгоняя грызущую тоску и неуверенность. Пытался по памяти что-то додумать, улучшить, но ничего в голову не лезло. Да и зачем? Если все в целом окажется дешевкой, не стоит суетиться. Коньяк помогал только поначалу. Время тянулось бесконечно. Наконец, в полдень я поднялся, тремя чашками крутого чая вышиб из себя алкогольную дурь и позвонил дяде.

Дядя отозвался только после шестого гудка, когда я, отчаявшись, уже собирался вешать трубку.

— А, господин Буссенар! Ну, прочел, прочел я твой опус. Сам удивляюсь. Приезжай. Не телефонный это разговор.

— Беру такси. Ну, хоть пол слова скажите — как? Неужели так плохо?

— Все, жду. Не выпендривайся, Гарднер доморощенный.

Как назло, такси не было. Две зеленоглазых «Волги» с вальяжно развалившимися водителями надменно пролетели, не обращая внимания на мою исступленно поднятую руку. Наконец дышащий на ладан развалюха «запорожец» доставил меня к дядиному дому.

— Ну-ну! — ехидно, встретил меня дядя. — Ты никак пешком шел? На трамвае экономишь? Еще и с пустыми руками явился. А критика, как известно, любит «смазку». Ладно, не суетись. Что же касается книги… Да, это пожалуй, можно уже назвать книгой. Есть тут нечто. Эдакая, изюминка. Материал хорош, конечно. Но как это написано! Уму непостижимо! Не скалься, не скалься — с самого начала было ясно, что это тебе не по зубам. В каждом деле нужен специалист. И уж тем более в литературном. Тут, знаешь ли, чувствуется рука, привыкшая «писать» не пером, а, извиняюсь, заточкой.

— Ну, дядя Лева…

— Не спорь, лишнее. И должен тебе сказать, что профессионально, и в то же время аккуратно (да-да, шпионаж процветает не только в промышленности) обработать твой текст в состоянии не так много людей. Тебя ведь интересует проза не на уровне школьного сочинения? Мне, например, такую работу не осилить, хотя и не считаю себя полной бестолочью. Да и ни к чему это мне, честно говоря, пока трудящиеся покупают мою газетку… От добра добра не ищут. Мог бы и тебе деньгами пособить, но, разумеется, не такой суммой, которой хватило бы для печатания. Допустим, удастся тебе каким-то образом основать кооператив, чтобы мало-мальски прилично заработать. Но ведь нужно накрутить тираж не меньше стотысячного. Стоимость издания такого объема книги просчитать легко. Типография, бумага, да еще кое-что… об этом пока помолчим. Тебе не одолеть и первых двух этапов. Так что единственный путь к денежкам и кое-какой известности — государственное издательство. Но для этого, повторяю, нужно привести рукопись в пристойный вид. Здесь три сотни страниц. Значит, ищи тысячи три, как минимум. И это еще по-божески: работы здесь много. Это тебе не мелочевку подредактировать. Одним словом, соберешь денежки — приходи. Кое с кем познакомлю. Знаю я тут одного человечка, начинали когда-то вместе, а потом он вот этим делом и занялся. Зарабатывал не хуже маститых членов союза писателей. Не знаю, берется ли сейчас, но я попрошу — сделает. Ничего, затянешь пояс, поднатужишься и за полгода-год подкопишь. Ты ведь больше туда, где такой материал валяется под ногами, не собираешься? В творческую командировку?

— Есть у меня три тысячи, давайте вашего человека, — отступать я не собирался.

Ох, как кстати пришлись «заработанные» с Нугзаром денежки! Страшно, конечно, добытое с таким риском вбухать в весьма проблематичное сочинение. Да что там! В бою в ход идут и последние резервы.

— Есть три тысячи? И давно ты разбогател?..

— А, — я махнул рукой. — Еще до тюрьмы были отложены, на черный день. Жабьи червонцы.

— Заливай! Кому, если не мне, знать, как ты своими капиталами распорядился.

— Нет, дядя Лева, как на духу. Будто знал — ровно три тысячи припрятал.

— Как же ты мог? Ведь знал, что мать из последних сил выбивается. Адвокаты, передачи… Зажал. Ладно, поздно мораль читать. Может, они и вовремя сейчас, эти деньги. Только смотри, ты вступил на ох какой скользкий путь. Тут тебе нет защитников и помощников. Таких, как ты, — тьма, а выбиваются единицы. И если у тебя получится трижды бестселлер, все равно нет никакой гарантии, что ты опубликуешь его где-либо, кроме районной газеты. Подумай. Деньги придется вложить немалые.

— Я год думал. Этот вопрос решен. Давайте своего приятеля…

С Валерием Евгеньевичем Глуздовым мы встретились тем же вечером. Видя мое нетерпение, не стал откладывать дело и дядюшка. Все-таки под напускным безразличием были в нем какие-то родственные чувства ко мне. А может, и сам он поверил в успех. Как и условились, Глуздов легко опознал меня по розовой книжечке журнала «Агитатор». Дядя, склонный к экзотике, специально раскопал его для меня в темном чулане. Ростом с меня, светловолосый, с красиво посаженной головой и цепким живым взглядом, Валерий Евгеньевич свободной повадкой и плавной, чуть слишком изысканной речью сразу располагал к себе, ничем не напоминая ни книжного червя, ни кабинетного сидельца. Так, с моей точки зрения, должны были выглядеть какие-нибудь журналисты-международники. В мятых, но превосходных джинсах, легкой, чуть выгоревшей голубой рубашке, плотный, но ни в коем случае не обрюзгший, он удачно вписался бы в кадры «Международной панорамы».

Искусно направляя разговор, Валерий Евгеньевич упомянул и о своей загруженности, о вероятной сложности работы («О, первый опыт, когда неизбежно приходится сверху донизу все перелопачивать!»), но я отчаянно упорствовал, и он наконец смилостивился и пригласил меня к себе — знакомиться с рукописью. Жил он, если по прямой, не более чем в километре от меня. Стандартная двухкомнатная квартира в девятиэтажке, обставленная уютно, без излишеств. Все необходимое, однако, было в наличии. За свинцовыми стеклами серванта толпились голландские банки с гранулированным кофе, который он поглощал в неимоверных количествах, там же маячили этикетки приличного джина и вермута. К спиртному, как оказалось, он был совершенно равнодушен. На столе громоздилась старинная немецкая пишущая машина, по углам стояли два телевизора: компактный японский с видеоплейером, побольше — советский, принимающий обычные программы, здесь же коробка видеокассет. Светлая мебель, обитая гобеленовой тканью, три полки с книгами — преимущественно филология и юриспруденция, пепельницы в углах — вот, пожалуй, и все. Во всяком, случае, к роскоши хозяин не питал пристрастия.

Я успел просмотреть трехчасовую кассету похождений Чака Норриса, пока хозяин дома не перевернул последнюю страницу. Сигаретный дым мягко выползал в открытую балконную дверь, но Глуздов с минуту потирал ладонями лицо, словно отяжелевшие веки щипало.

— Хорошо, я, пожалуй, возьмусь за работу. Как ты знаешь, далеко не все в мире зависит от денег. Мне интересно — и только тогда я уже делаю свое дело. Если бы твой текст мне не показался, черта с два я стал бы тратить время. Тем не менее за работу такой сложности я беру двести пятьдесят рублей за лист. Триста страниц — тринадцать печатных листов. Перемножим… вычтем мою благосклонность ко Льву Аркадьевичу… Итого — три тысячи. Кстати — ты действительно раньше никогда не писал? Не так уж и скверно для первого раза.

Все как на «химии», подумал я. Не можешь работать сам — плати. Все повторяется.

— Как раз на столько я и рассчитывал. Необходим аванс? — деловито спросил я, пропуская последние слова мимо ушей.

— Предпочитаю все сразу по завершении работы.

Начать наведываться к нему Глуздов предложил недели через три. Единственный канал связи с ним оказался довольно любопытным.

— Если у меня окончена работа, то каждое утро с десяти до четверти одиннадцатого я прогуливаюсь у подъезда. Это и есть место встречи. Дверной звонок не работает, дверь квартиры выходит в запертый тамбур, общий с соседями, так что не постучишь. Застал меня сегодня по телефону Лев Аркадьевич у сына, живущего с моей прежней женой. Теоретически это возможно, практически — маловероятно… Впрочем, вот на всякий случай номер. Через двадцать дней можешь начать заглядывать к подъезду. Ждать во всяком случае не больше месяца. Так или иначе, быстрее эту работу никто не сделает.