На рубежах Среднерусья - Николай Наумов

— Не по этой ли причине и вы согласились на работу в Генштабе? Слышал, Лепешинская называет вас рыцарем без страха и упрека.

Антонов развел руками.

— Надеюсь, и я найду время побывать в Большом театре. Отпускаю вас домой.

— А вы?

— Позвоню Колосову, спрошу его мнение о возвращении в Москву. Потом кое-что надо записать.

Василевский не сказал, что он намерен записать. Тайно от Верховного он вносил в особую тетрадь наиболее важное в работе Ставки и хранил ее под семью печатями.

3

Оставшись один, Александр Михайлович созвонился со штабом Воронежского фронта. Получив согласие Колосова вернуться в Москву, позвонил жене:

— Не спишь?

— Как всегда.

— Сегодня не придется — разрешено отправиться домой. Тотчас же.

— Невероятно! Жду, жду тебя, как в весеннюю пору ласточка своего суженого.

— Ты имеешь в виду ту, что гнездится под крышей нашей дачи?

— Конечно.

— Это, дорогая, черные стрижи. Они отличаются от ласточек более быстрым лётом, позже прилетают и раньше улетают. Ласточки в большей мере птицы деревенские.

Подъехав к подъезду, Александр Михайлович, выйдя из машины, привычно козырнул охраннику. Тот признательно открыл дверь и пропустил маршала в парадное.

Едва вышел из лифта, в открытой двери увидел жену. Она стояла в проеме, счастливая от раннего возвращения мужа с работы. Обняв ее плечи, набравшие полноту, благодарно поцеловал.

— Устал? — сочувственно спросила жена.

— Немного есть. Но…

При всем доверии к жене Александр Михайлович ни разу ей не сказал, что более всего он устает от вспышек Верховного, когда тот не выбирает обтекаемые слова, тем более щадящего тона. От того и другого приходилось долго приходить в себя, но за год попривык.

Александр Михайлович прочитал много литературы об образе мышления и поведении военачальников. Среди них корректных были единицы. Но вежливость их не заменяла тех полководческих качеств, которые приносили победы. Видел и знал, сколько ошибок и промахов в военных делах допустил Сталин за два года. Тяжелых по своим последствиям. И все же, зная в подробностях всю сложность полководческой деятельности, какие сомнения верховные испытывают, принимая судьбоносные решения, он находил, что Сталин — лучший из политиков, который взвалил на себя всю полноту ответственности за судьбу страны. Опрометчивых решений он допустил целую цепь, порой упрямо не принимал разумные рекомендации. но в основе этого упрямства лежала не прихоть его, как Верховного, а задача не выпускать из рук ни управления страной, ни вооруженных сил. А это многого стоит! К сожалению, критики видят в его деятельности только лежащий на поверхности негатив. Позитив разглядеть сложнее. Для этого надо крепко и в подробностях знать те дела, которые проворачивает Верховный. И еще одна черта его ума и воли. Сколько руководителей стран и военачальников спасовали перед судом истории и потому не решились принять те смутно обнадеживающие решения, которые могли предотвратить гибель армии и страны. Сталин бывал в архитрудном положении, особенно в ходе сражений в Подмосковье. И все же ответственность за Москву не переложил ни на кого. Да, Жуков много сделал для ее спасения, но именно Сталин собрал силы, подобрал стойких генералов, решился провести контрнаступление, и оно изменило ход войны. Теперь, казалось бы, Сталину следовало согласиться с мнением Жукова — он отложил принятие решения о проведении битвы за Курский выступ. Несомненно, предложения Жукова лягут в основу директивы на летнюю кампанию, но позже, с учетом конкретных данных, которые будут получены к началу лета.

— Я, Катя, произнес «но» и не договорил, кое-что. При всех резких выговорах Верховного, виновниками которых чаще всего бывали исполнители из войск, наказания за них обрушивались на генштабистов, в том числе не раз и не два на твоего муженька. Самое горькое, когда из-под его усов вырывалось: «Потакаете трусам и бездельникам!» Сейчас такое с ним случается реже. Он старше нас почти на два десятка лет, а проворачивает дел в два-три раза больше. Не всегда удается задуманное, вот и вспыхивает, а нам приходится задерживаться до его отъезда, а приезжать до приезда. Так что терпи своего мужа до окончания войны. Уволюсь в запас — свожу тебя в родные места, к отцу-матери.

— Кто тебя отпустит в запас — тебе всего-то исполнится пятьдесят.

— Когда, Катя, мы поженились, ты была делопроизводителем особо секретных бумаг. Подписывала присягу. Сейчас только моя жена, но твоя подпись под присягой продолжает обязывать тебя.

— К чему эти слова. Саша?

— Даже то бытовое, что я сказал тебе о Сталине, никому и никогда.

— Са-шень-ка! Ты меня обижаешь. Сейчас свою присягу я исполняю еще строже, чем в Генштабе.

— Вот и хорошо. Ты у меня очень понятливая.

Катя открыла дверь в столовую.

— Такой стол, да еще в поздний час! — с искрами восторга в глазах произнес Александр Михайлович. — Успела за минуты?

— Ждала часы.

Повесив фуражку и китель в стенной шкаф, Александр Михайлович сполоснул руки и вернулся к жене.

— Можно сказать, ужинать будем по-праздничному.

— Твое раннее возвращение домой для нас всегда праздник.

— В таком разе, сказал бы мой отец, не грешно и по рюмочке. Нашей домашней, настоянной на водочке.

Налив жене и себе, приподнял рюмку.

— За тебя, Катюша, за твое терпение и заботу. За часы пребывания дома я набираюсь сил на многие сутки.

Выпив, Александр Михайлович подошел к жене и с нежностью поцеловал ее.

Казалось бы, маршал и делопроизводитель секретной части отдела — не пара. Но суть этой разницы не ворошила душу Александра Михайловича. Семейные взгляды у него сложились в многодетной семье священника строгих правил. Он никогда не чурался деревенских ребят и девушек, дружил с ним на равных. На войнах было не до невест, после них служба затянула в себя с головой, и потому подругу жизни не искал из обнищавших дворянок и купчих, как это делали многие командиры, стремясь с их помощью избавиться от повадок простолюдинов. Первая жена — девушка не лишенная красоты. Прожил с ней десять лет. Когда же перевели служить в Генштаб, стал поздно возвращаться домой. Пошли подозрения, упреки, претензии. На озабоченного командира с тремя «шпалами» в петлицах обратила внимание женщина, которая выдавала документы и литературу. Всегда старалась побыстрее найти нужное ему. Вручала с участием, вежливо, без расчета на внимание. Во всем этом виделась интеллигентность, но не изысканная, а естественная, добрая, заботливая. Узнал ближе: выросла в семье хорошего врача, умершего в Гражданскую войну от заражения крови.

Слухи о его дружбе с Катериной дошли до жены. Пошли подозрения, упреки, иногда ссоры, хотя к тому еще не было оснований. На службе засиживался по делам, и никаких проводов Кати домой еще и не предвиделось. Однажды на работе задержался до трех. Жена-командирша обиделась так, что за день собралась в дорогу и уехала к своим, в Вышний Волочек. Наметился тот раскол в семье, который привел к разрыву. Произошел без скандала — в эти же дни его перевели служить в Куйбышев. Оттуда Шапошников направил его в Академию Генерального штаба, потом определил своим помощником и доверенным генштабистом.

Принялись ужинать. Зная, что Саша долго отходит от работы, Катя принялась рассказывать кое о каких новостях дома, заселенного политиками и военными высокого ранга. Первые Александр Михайлович из вежливости выслушал со вниманием, а затем его взгляд ушел в себя.

— Ляжешь спать, Саша?

— В такую рань! — полушуткой ответил Александр Михайлович.

— Уже за полночь.

— Знаешь, для нас — это самая страдная пора. Так что посидим, Катюша, помолчим, я полюбуюсь тобой.

— Уже не красавица. Да! Звонила жена твоего сослуживца Сергея Трофименко. Хотела встретиться с тобой — я отговорилась.

— Первая или вторая?

— Первая.

— Она же ушла от него, когда мы с утра до поздней ночи зубрили военную науку.

— Обеспокоена его молчанием.

— Вероятно, не получила от него деньги.

— Удивительно, такого красивого и мужественного военачальника променять на тщедушнего актеришку.

— Да, Сергея Георгиевича Бог ни умом, ни красотой не обидел. Дошло до женщин академии, что жена ушла к любовнику, дюжина готова была любить и лелеять его. Как ты меня.

— Ну уж… наши отношения сложились сами собой. Ты проявил внимание ко мне, я — к тебе. Без твоего внимания я бы не осмелилась даже заговорить с тобой. Полковник, солидный, старше меня.

— На твой возраст я никогда не обращал внимания. Моложе тебя — сколько бегало по коридорам Генштаба.

— Откройся, чем же я привлекла тебя?

— Вниманием и терпением.