Последняя почка (сборник) - Владимир Тучков

Однако, несмотря на то что всякий раз секс у них получался особо радостный, можно сказать, незаурядный, особую душевную близость они не почувствовали. Как говорил Доктор Фарадей, их не повлекло друг к другу, как это бывает в классическом случае разноименно заряженных катиона и аниона. Действительно, какая такая особая душевная близость может быть у серьезных героинщиков, для которых характерен индивидуализм галлюцинативных самопогружений. Самурай (не слышится ли тебе, уважаемый читатель, в этом слове «муравей», не поддающийся перепрограммированию?), который ради женщины способен в нужный час презреть долг и отказаться от харакири, куда более вероятен, чем не то что самозабвенно, но даже и беззаветно влюбленный героинщик.

Однако слово «героин» происходит не от героя, а от геронтологии. О чем, собственно, мы уже сказали в четвертом абзаце. Истинный героинщик все глубже уходит внутрь себя, чтобы с восторгом наблюдать там, в недрах, величие мироздания. Если бы Сальвадор Дали смог хоть краем глаза узреть хотя бы одно из этих видений, то он, несомненно, лопнул бы от зависти.

Однако любому здравомыслящему человеку понятно, что Сальвадор Дали – далеко не гений. И это еще слишком мягкая его характеристика. И, следовательно, видения наркомана-героинщика – это всего лишь галлюцинации, не имеющие никакого отношения к величию мироздания. Это всего лишь, как сказал поэт Иван Жданов, который, в отличие от Сальвадора Дали, уж точно гений и в своем роде Доктор, – «сойти в костер своих костей». Костер, в пляшущих языках пламени которого многие пытаются разглядеть восточную мудрость, словить просветление и вкусить истину. Некоторые даже утверждают с пеной на губах: есть неопровержимые свидетельства того, что Будда в его бытность принцем Гуатамой был чем-то типа ежика в тумане. То есть его внутреннее, вывернутое наизнанку и являющееся окружающим нас мирозданием, есть продолжение бесчисленного количества иголок с раствором нирваны!… Блядь!…

Однако мы слишком далеко забрели на территорию публицистики, этого противоположного полюса наркомании. При переходе через некую незримую черту апологеты и того и другого явлений перестают адекватно воспринимать окружающий мир.

Однако тогда, когда до описываемых нами событий, одновременно и печальных, и омерзительных, оставалось еще целых шестьдесят коротких биологических лет, Лео и Ксения ту черту еще не перешли. Словно младые щенки, они резвились и восторженно тявкали по поводу поверхностных нарушений функции коры головного мозга. Визжа, съезжали по двум параллельным, закрученным в фантастическую то ли улитку, то ли спираль, то ли еще что-нибудь этакое (уточнить у Доктора Римана, но не у Хуго, а у Бернхарда), и на пересечении этих параллельных испытывали квазисексуальный оргазм. Уходили пальцами ног глубоко в почву и, шелестя кроной, ощущали себя одновременно и на том и на этом свете. А то вдруг растекались тонким молекулярном слоем, покрывая всю поверхность планеты, и были этаким презервативом для безопасного секса с Богом…

Однажды (это, уважаемый читатель, не отклонение от установленного правила, хоть семантически «однако» и «однажды» далеки друг от друга, но фонетически совпадают на 66,6 процента) Лео было явлено видение, которое чрезвычайно его взволновало. Он и Ксения проросли друг в друга и составляли единое целое, как, скажем, до-человеческий гермафродит. И они, точнее ОНО, было абсолютно самодостаточно. До такой степени, что ничего, кроме этого ОНО, во всей вселенной не существовало. Вернее, ОНО и было вселенной. Правда, полного слияния все же не было: крошечными автономными участками сознания они обменивались мыслями, словно играли в веселый пинг-понг. И все эти мысли были только лишь о любви и нежности и ни о чем более. Вернувшись из этого совершенно запредельного наркотического марш-броска, Лео, дрожа от счастливого возбуждения, рассказал все Ксении.

Однако ничего Ксении рассказывать не надо было. Потому что она только что пережила абсолютно то же самое. С теми же самыми нюансами, включая цвет окружавшей ОНО пустоты и звук отскакивающего целлулоидного шарика… Было ясно, что этого не могло быть ни при каких обстоятельствах. Поскольку Доктор Сербский и Доктор Кащенко после проведения серии блестящих экспериментов единодушно утверждали, что одна и та же галлюцинация не может одновременно явиться двум людям. Поэтому Лео и Ксения единодушно – а как иначе после такого-то?! – пришли к выводу, что это знамение, что они обручены и повенчаны то ли в сансаре, то ли даже и за ее пределами, то есть в абсолюте. Хотя, конечно, мысль о венчании в абсолюте может прийти на ум разве что какому-нибудь непроходимому мудаку, обвешанному колокольчиками, которого позвали на ток-шоу попиздеть с понтом про неведомое, которое окружает нас буквально на каждом шагу… С этого часа они поклялись быть вместе, единым целым, беззаветно и самоотверженно влюбленным в каждую свою половину. И, естественно, умереть в один день. Даже час.

Однако всем ясно, и даже Доктору Фрейду, что клятва героинщика гроша ломаного не стоит. Но дело в том, что каждый из них поклялся самому себе, а не кому-то постороннему и чуждому ему. И такая клятва ничего не стоит лишь в том случае, если героинщик клянется навсегда порвать со своим магнетическим влечением к героину. С того часа прозрения, часа клятвы, они стали единым целым. Все общее – и мысли, и чувства, и дозы. И трогательная забота друг о друге, хотя, как мы уже говорили, в среде героиновых наркоманов такого и не бывает. Потому что это война, в которой нет ни фронта, ни тыла, ни флангов, ни командиров, ни подчиненных, ни своих, ни чужих. Война, как принято считать, перейдя черту неадекватности, метафизического характера… И они, беззаветно и самоотверженно любя друг другу вопреки всем физическим, биологическим и психическим законам, с неизбывной нежностью в сердцах двинулись навстречу печальной развязке…

Однако развязка могла случиться значительно раньше описываемых нами событий, что лишило бы данную повесть всякого смысла, как печального, так и омерзительного. И ты, уважаемый читатель, не смог бы ни при каких обстоятельствах прочесть название несуществующего рассказа «Последняя почка» и подумать, что тут, вероятно, вкралась опечатка, и читать название следует как «Последняя точка». А, пораздумав еще немного, склонился бы к мысли, что это может быть и ночка, и бочка, и дочка, и кочка, и мочка, и печка, и пачка, и черт его знает что еще, учитывая злокозненный характер автора… Короче, Лео задолжал наркодилеру столь крупную сумму, что его в счет погашения долга ожидала неотвратимая смерть. Вполне понятно, что вместе с Лео из жизни ушла бы и Ксения. Ну а смерь во имя сорока граммов героина никак нельзя признать ни печальной, ни омерзительной.

Однако они пока еще цепко держались за жизнь. И уходить не хотели ни при каких обстоятельствах. В их общем сознании было прокручено множество сюжетов чудесного спасения, но все они были хороши лишь в качестве материала для учебника психиатрии. Когда до истечения последнего срока оставался лишь день, психика Лео, выскользнув из парализующих объятий белого змия, совершила в звенящем в ушах воздухе головокружительный кульбит с двумя пируэтами вокруг продольной (к долям головного мозга это не имеет никакого отношения) оси. Лео каким-то чудом вышел на след некоего Сергея Иваныча, который занимался скупкой пригодных для трансплантации внутренних органов. Еще большее чудо заключалось в том, что этот самый Сергей Иваныч согласился иметь дело с незнакомым ему человеком с уже слегка, но в допустимых пределах подпорченными органами. В то время как в Первопрестольной было с избытком спортивных трупов боевиков самых разнообразных преступных группировок, которые способствовали процветанию криминального бизнеса и после своей смерти. Короче, Сергей Иваныч, видимо, не только проникся симпатией к Лео, который в то время своим видом еще не шокировал людей, но и, узнав его лав-стори, решил сохранить для полноты человеческих видов и под-видов столь редкую популяцию беззаветно и самоотверженно любящих наркоманов-героинщиков.

Однако честь ему и хвала еще и за то, что продолжение этой истории позволило автору написать этот рассказ и получить за него гонорар… Короче, Сергей Иваныч купил у Лео почку. А Доктор Инкогнито, распластав Лео на операционном столе, вырезал из него в подпольной клинике кусок плоти, который по цене за грамм живого веса несколько уступал стоимости героина, но зато был во много раз дороже грамма плебейского алкоголя. В результате прооперированный смог не только полностью вернуть долг, но и обеспечить на длительное время беззаботное существование и себе, и своей возлюбленной, которая по возвращении Лео перестала мазать лицо черной краской и расцвела алой розой, подернутой инеем первой седины. Впрочем, седина была еле уловима и напоминала скорее не иней, а белый героин.