Тяжелый дивизион - Александр Лебеденко

Затем газетные заголовки крикливо расцветились эффектными словами — Львов и Галич. Повсюду цвели имена и портреты Брусилова и Рузского, и в реляциях о галицийских победах патриоты, не желавшие слушать о возможности поражения, искали утешения после позорного разгрома под Танненбергом, истинные размеры которого ставка неудачно пыталась скрыть. Победы и поражения сплелись в заколдованный круг. Все это не походило на войны, о которых рассказывали учебники истории. Ни Львов, ни Танненберг не дали ни одной из сторон ключа к настоящей победе. Мир щетинился; Вооружалась Англия. Тусклая Марна сорвала и обесцветила победный марш германцев во Франции, и колесо войны завертелось подобно маховику, пущенному надолго, чтобы гнать и гнать станки, колеса, шестерни и приводные ремни огромной военной фабрики.

Письма Екатерины были похожи на цветы, лишенные аромата. В тяжеловатой, нарочитой вязи слов трудно было прочесть, что на самом деле думала Екатерина. Андрею казалось иногда, что она пишет ему нехотя, словно отбывает урок. На этот раз в письмах была она такой, какою он часто видел ее в Петербурге, — молчаливой, недовольной собою, тянущей папиросу за папиросой, с опущенными глазами и согнутыми плечами.

Но всякий раз, когда дело касалось войны, брата, который уходил на фронт казачьим офицером, и его товарищей из студентов или офицеров, надевавших теперь красные лампасы и плечевые ремни, на которых болтались дедовские шашки с черными кожаными ножнами, но дорогим дамасским клинком, у Екатерины находились крепкие, убедительные слова.

Андрей понял, что и Екатерина захвачена вихрем войны, порывом, которым горел и он сам. Ему тогда казалось, что Екатерина в душе презирает его, штатского студента, не приобщенного к общему делу.

Он же писал ей длинные ласковые письма, старательно обходя в продуманных строках все подводные камни. Он говорил ей, как бы хотел быть вместе с нею, говорить о войне, которая так волнует обоих, и в конце письма срывающимися фразами, с многоточиями и восклицательными знаками, повествовал об одиноких горячих ночах, когда он тянется в полусне к ней, к ее горячему знакомому телу.

Вечера проводил обычно с Татьяной в саду Загорских. Мария Антоновна неохотно отпускала дочь из дому, но всегда радушно звала Андрея в гости, покровительствуя взаимному влечению обоих, но заботясь о том, как бы события не пошли чрезмерно ускоренным темпом.

Но Андрей держал себя в руках. Даже уносясь с Татьяной на велосипедах в старый бор над Днепром, он не терял самообладания. Бросив запыленные машины в высокую траву, они часами лежали, прильнув друг к другу.

Однажды Татьяна, растянувшись на траве у ствола толстой сосны, сбросила туфли, и Андрей увидел ее узкие длинные ступни.

Татьяна дышала ему в лицо горячо и нервно, ее руки больше не отталкивали Андрея, а тонкое платье не могло отгородить теплое тело девушки, и Андрей почувствовал, что теряет выдержку, что желание перерастает в нем все соображения, которые руководили им до сих пор. Татьяна шептала:

— Милый, не надо, милый. — Но руками сама прижимала голову Андрея к нежной наготе плеча.

В этот момент сквозь колокола крови в ушах Андрей услышал близкие голоса и отпрянул от Татьяны к широкому стволу сосны.

Женский голос показался знакомым. Это была Сатарова, классная дама Татьяны, эффектная кокетка, сопровождаемая, как и всегда, кавалькадой офицеров.

— Андрей, милый, если она меня увидит, будет огромный скандал! Андрей, что делать? — бледнея, шептала Татьяна.

Голоса приближались быстро — казалось, неприятной встречи уже не избежать.

— Вот что. Тут до обрыва несколько шагов. Проползи по траве и прыгай вниз. Внизу песок, мягко, а потом ельник густой, в нем никто не найдет. Тропинкой беги направо, к Бузниковой даче. Там у плетня поднимись опять наверх. Я захвачу велосипеды и выйду на шоссе.

Татьяна быстро нырнула вниз, сверкнув белым платьем.

Андрей поднял из травы оба велосипеда и демонстративно повел машины мимо Сатаровой. Сатарова, у которой были с Андреем старые счеты, внимательно осмотрела дамскую машину и сейчас же побежала к обрыву, сообразив, куда могла деваться дама Андрея. Андрей остановился и со злой, откровенной улыбкой смотрел на Сатарову. Он знал, что Татьяна уже скрылась и что Сатаровой на этот раз не удастся проявить служебную ретивость.

— Педель в юбке! — громко бросил он в ее сторону и пошел к шоссе.

Но после этого случая Андрей решил окончательно взять себя в руки. Он стал реже бывать у Загорских. Лидия упрекала брата в неверности, рассказывала, как страдает Татьяна. Она приносила ему из гимназии маленькие записки на вырванных из тетрадей страницах, пересыпанные шутками, ребусами, рисунками и точками вместо букв. В этих записках нетрудно было прочесть девичью нетерпеливость и уже женскую горечь несбывшихся желаний.

Но приближался день отъезда на север, и мысли уже были там, в Питере, на Васильевском острове. Екатерина писала, что она запоздает и приедет только к десятому сентября, что она просит Андрея найти ей комнату, можно в одном доме, но только не в одной квартире.

Накануне отъезда Лидия привела Татьяну к Костровым. Татьяна была теперь в гимназическом коричневом платье с нарядным плиссированным передником, но с гладкой прической и обязательным уродливым «пирожком» вместо шляпы. К ее пышным формам и буйным золотистым волосам не шла эта крошечная прозаическая старомодная шляпка, и Андрею не понравилась девушка.

Андрей с досадой встретил Татьяну — она отвлекала его от мыслей и желаний, связанных с Екатериной. Холодно поздоровавшись, он сейчас же ушел в свою комнату, и Татьяна, посидев полчаса у Лидии, ушла с опущенной головой.

На другой день Андрей уехал в Киев. На вокзале его провожал Петр. Он был огорчен и зол. Шли слухи, что его год призовут еще осенью.

— Могу, кажется, вернуть твои деньги, — сказал он Андрею.

— Зачем, Петр? Я на них не рассчитывал. У меня хватит, а тебе все равно понадобятся.

Петр равнодушно сунул бумажки обратно в карман.

— Нужна мне ваша война, как корове сапог. Мне бы учиться.

— А ты, Петр, учись и на войне. Возьми с собой книги.

— Книги-то я возьму, но что из этого ни черта не выйдет — факт. Какая учеба в окопах!

— А ты еще, может быть, попадешь в тыл.

— Как же, держи карман шире. Я ведь здоров, как бык. А взятку дать воинскому начальнику не из чего. На твою десятку не польстится.

— Пиши, слушай, Петр, на университет.

— Ладно.

Из окна отходящего вагона Андрей увидел Татьяну, одиноко стоявшую в конце платформы.

«С урока удрала, бедняжка», — подумал Андрей. Стало жаль эту славную, привязавшуюся к нему девушку. Он вынул открытку, написал ей несколько ласковых слов и обещал писать и приехать на рождество. Открытку он решил опустить в Киеве.

III. На фронт

Курьерский не пошел дальше Вильно.

На станции по перронам, в залах и подземных туннелях бродили толпы народа с узелками, корзинами, чемоданами. Носильщики бесследно растворились в толпе.

Офицеры и солдаты спешили и расталкивали штатских не стесняясь, как пожарные толкают зевак у горящего здания. У стен вокзала под навесом в несколько рядов сидели люди на багаже.

В вагон вошел кондуктор с погашенным фонарем и заявил:

— Господа пассажиры! Вагон дальше не пойдет. Пересаживайтесь на пассажирский. Отходит в девять тридцать с третьего пути.

— Как так? А плацкарта? У нас ведь до Петербурга…

— Ну и сидите себе на своей плацкарте, — сказал кондуктор, хлопнув дверью, и перешел в следующее отделение.

— Безобразие! И еще нагличают, — ругался пассажир в панаме, с развернутым дорожным несессером.

— Ну, кажется, дела табак! — сказал, входя с чайником в руке, студент в высоких сапогах. — Даже кипятку нет. Говорят, немцы Сувалки заняли. Это всё беженцы оттуда, — показал он на вокзальный перрон. — А нам придется, кажется, на крышах ехать.

Студенты отправили делегацию к коменданту, и им дали на всех жесткий вагон. Сидели на чемоданах, стояли, спали на третьих полках, но ехали весело. Пели песни, рассказывали анекдоты. У Андрея было ощущение нечистой совести. На фронте поражение, а тут веселье.

Комнаты себе и Екатерине нашел на Тринадцатой линии. Одна под другой.

Екатерина приехала неожиданно, без телеграммы. Еще спал. К комнате отнеслась безразлично. Села, не раздеваясь, на стул и сейчас же закурила.

Ясно — девушка борется с собой. Чтобы дать ей время успокоиться, прийти в себя, быстро оделся, ушел в университет.

Екатерина и вечером сидела в углу у самовара, спрятавшись в его тени, больше обычного сгорбившись, односложно отвечала на вопросы. Глазами весь вечер не встречалась с Андреем.

Из Горбатова Андрей писал Екатерине о встрече с Татьяной вскользь, как о несерьезном увлечении, стараясь так расставить слова, чтобы за ними можно было прочесть, что инициатива сближения идет не с его стороны, что он проявил некоторую слабость, но думает только о ней, о своей настоящей подруге.