Прогулки по лезвию - Валерий Козлов

Мертвая тишина за стенами наводила на мысль, что комната расположена в подмосковном коттедже, но самые что ни на есть заурядные помещения ванной и туалета, куда охранники периодически водили Марию, говорили скорее о другом о том, что это обыкновенная городская квартира. Но и этот вывод ставился ею под сомнение: почему не слышно соседей или какого-нибудь городского шума?

Первые часы она очень боялась, что её начнут бить или пытать. Но время шло, в комнату никто не заглядывал, и лишь за дверями изредка слышались чьи-то шаги... Страх перед физической болью постепенно Сменился страхом жажды и голода, но оказалось, что по первому её зову явился охранник в камуфляжной форме, в пугающей черной маске и, узнав, зачем его звали, принес тарелку гречневой каши с котлетами и эмалированную кружку компота. Ложка была алюминиевая.

Если бы еду ей давали по расписанию, и то было бы легче - хоть какой-то отсчет времени. Но выяснилось, что здесь кормят, когда попросишь. Более того, если только что тебе дали рыбу с картофельным пюре и через час ты снова захочешь есть, то принесут уже что-то другое. То есть и по характеру пищи невозможно было отсчитывать дни.

Она вдруг осознала, насколько человеку важно знать время. Казалось бы, какая здесь, в этой глухой комнате, разница, день или ночь на дворе, неделя прошла или месяц с момента её похищения - все равно ведь не знаешь срока своего освобождения.

А вот оказалось, что такое незнание просто мучительно. И чем дольше длится это незнание, тем навязчивее и сильнее оно не дает покоя.

Она пробовала задавать безобидные вопросы охраннику, но тот (или те?) упорно хранил молчание под своей черной маской. Потом появилась мысль закатить истерику, топоча каблуками в пол, колотя в дверь, но здравый рассудок, доставшийся ей все от того же отца-ученого, подсказал, что эти дамские штучки в её положении по крайней мере бессмысленны.

Оставалось ходить взад-вперед по комнате, делать гимнастику или валяться на топчане. Часто вспоминалась фраза пожилого шофера Бориса, в молодости отсидевшего восемь лет за взлом магазина. Дядя Боря как-то сказал: "Повезли нас из "крытки" в зону, такой праздник был на душе".

Да, и она предпочла бы сейчас любые работы на воздухе этому круглосуточному безделью. Во всяком случае, ей так казалось.

Когда она вконец отупела и слезы уже не лились из глаз, сколько бы она себя ни жалела, явился какой-то тип в двубортном темном костюме (тоже, конечно же, в маске) и повел с ней такой разговор:

- Ну что ж, - сказал он, - будем повать на то, что ваш муж окажется столь же благоразумным, как вы.

Времени прошло достаточно, в мыслях, наверное, он несколько раз вас похоронил, и теперь наше сообщение о том, что вы живы-здоровы и прекрасно себя чувствуете, должно его окрылить. Окрылит, как вы думаете? - не без иронии спросил этот тип.

- Думаю, нет, - спокойно ответила Мария, удивляясь тому, что она не только не содрогнулась при появлении этого человека, но даже не почувствовала никакого волнения.

- Неужели вы такого плохого мнения о своем муже? - спросил человек.

- Просто я его хорошо знаю. Расставаться с деньгами - это не его... - Она не могла подобрать нужного слова. - Не в его правилах. Не по душе ему это.

- Кому это по душе? - спросил незнакомец. - Деньги нужны любому нормальному человеку. Ему. Нам.

Да и вам... Нужны ведь, не правда ли?

Мария хотела сказать: "Зачем мне здесь деньги?", но промолчала, пожала плечами.

- Перейдем к делу, - более жестким тоном сказал человек, достав диктофон. - Давайте придумаем чтонибудь убедительное для вашего скупого супруга.

Ничего сверхъестественного они не придумали. Она надиктовала то, что её попросили.

"Пока обращаются со мной хорошо, но если ты не заплатишь, то вскоре меня просто не станет... Эти люди не будут шутить, пойми. Я потеряла счет времени, я не знаю, ночь или день на улице, уже одно это становится страшной пыткой. Умоляю, сделай все, о чем они попросят тебя... дорогой". Последнее слово Мария еле выдавила из себя.

И потянулись ещё более томительные, чем прежде, часы и дни ожидания. Больше всего волновало Марию как поведет себя Блинов, отзовется ли в нем её мольба, станет ли он платить за нее?

- Ведь он не заплатит, если вы много запросите, - сказала она тому человеку перед его уходом.

На что тот ответил, остановившись, но не обернувшись:

- Мы, профессионалы, никогда не требуем больше того, что может дать тот или иной клиент.

После этого новое странное ощущение стала испытывать Мария - ощущение того, что незнакомый, явно образованный вымогатель с диктофоном не больше не меньше, как её друг, а Блинов - это враг. Так получилось, что теперь она молилась за успех похитителей, а вот муж... Еще неизвестно, как он себя поведет.

И чем дольше тянулся второй этап неизвестности, тем больше Мария приходила к мысли, что её супруг, Блинов Леонид Евгеньевич, не будет её выкупать. Заявит в милицию и успокоится.

В этом её убеждал весь последний год их совместной жизни. Да и раньше-то, собственно, у них никогда не было ни любви, ни настоящей привязанности друг к другу.

До этого заточения она ни на минуту не сомневалась, что основная причина семейного разлада в тяжелом, отвратительном характере Блинова. Но теперь, когда у неё появилось более чем достаточно времени поразмыслить о своей незадавшейся жизни, и тем более на этом пороге незнания, что тебя ждет впереди - не исключено, что и худшее, - она старалась со всей откровенностью взглянуть на свое прошлое. Безжалостный анализ неизбежно приводил к безжалостному ответу: изначально она сама во всем виновата.

Не будь того января, думала она, не уговори отец поехать всей семьей с лыжами за город, и все, буквально все, было бы у неё по-другому. Хотя кто знает, лучше ли, хуже ли, но подругому. Теперь Марии казалось, что лучше, а случись все иначе, где бы она сейчас находилась? В нищей сторожке поэта Отраднова? А может быть, её вообще не было бы на свете?

Представлять свою жизнь в сослагательном наклонении - в этом обнаружилось вдруг бесконечное удовольствие. Бесконечное число комбинаций, как в шахматах. Не поменяй родители квартиру, она пошла бы в другую школу, поступила бы в другой вуз, не влюбилась бы в талантливого, но безвольного студента, растила бы мальчика или девочку...

Глава 5

Пропусти они тогда ту электричку... Или сели бы в другой вагон - и все... Но тот же отец всех потянул за собой, и они сели именно в четвертый вагон.

- Он не трясется, - сказал довольный отец, - а третий - моторный, он и гудит, и трясется.

- Вечером гудит, - сказала остроумная мама, - а утром трясется.

За окном бежал зимний торжественный лес... И тут Маше показалось, что на неё кто-то пристально смотрит. Она оторвалась от окна. Нет, никто на неё не глядел, но наискосок, через купе, сидел старый товарищ отца, когда-то часто бывавший в их доме.

- Дядя Игорь, вы это или не вы? - спросила она, подойдя.

Отрадное недоуменно повернулся, рядом стояла какая-то девчонка, лет эдак семнадцати, одетая в балахонистый модный спортивный костюм, и улыбалась.

- Вы или не вы, дядя Игорь? - Удивительные у девчонки были глаза, и ум в них светился, и детская радость одновременно.

- Я, - несколько растерянно ответил Отраднов.

- Не узнаете меня?

- Не узнаю, - признался Отраднов, откровенно любуясь внешностью белокурого ангела, пытаясь припомнить, кто это и откуда.

- Вот и родители, - сказала девчонка, - я им говорю: это же дядя Игорь сидит, с термосом, а мать мне говорит: какой же это Игорь, когда без усов? Так сбрил, я им говорю! Я ж Маша, дядя Игорь! - воскликнула девчонка, видя в глазах Отраднова бесплодную работу памяти. - Мария-вторая!

- Машка! - ахнул Игорь Иванович, пораженно откинувшись к окну. - Ну, время!

И он тут же был подхвачен Марией-второй и вместе с вещами был препровожден в компанию своих старых добрых друзей, с которыми, правда, не виделся многие годы. Были, естественно, восклицания: "Маша!

Олег!" - "Боже мой, Игорь, ты ли это?" - "Игоряха! Черт пропащий!"

- Неужели это ваша Мария-вторая? - Игорь Иванович в самом деле не верил своим глазам. - Да ведь она только что... Да сколько же мы не виделись?

Стали вспоминать, подсчитывать, зацепка нашлась: Новый год тогда вместе праздновали, а к празднику был "подарочек", войска наши в Афганистан вошли.

- Да, - сказала Мария-старшая, - хороши друзья. По десять лет не встречаемся.

- Ужас, - согласился Игорь Иванович и снова взглянул на Мариювторую. Сколько ж тебе тогда было?

- У меня очень просто. Я же юбилейная, ровно на сто лет моложе Ленина.

- Юбилейная, - зачарованно повторил Отраднов. - А помнишь, я тебе сказки рассказывал?

- Помню, конечно. - Девушка отчего-то вздохнула. - А некоторые ваши стихи я наизусть помню.

И толстокожие родители тут же потребовали: почитай, почитай!

- Не могу, - сморщив нос, сказала Мария-вторая. - Сейчас не прозвучит.