Отшельник. Жизнь в школе Белого братства в Гималаях - Неустановленный автор

Мы начали готовиться к путешествию, что отняло не очень много времени, так как Сэн, похоже, ожидал чего-то подобного: все было приготовлено, и уже через два дня после прибытия Латаха мы были готовы к путешествию.

Лионель попрощался с нами накануне нашего отправления. С чувством пожав мне руку, он уверенно произнес:

– Итак, до встречи, брат, в мире, лучшем, чем этот.

Прощание далось мне нелегко, что свидетельствовало о том, какими крепкими узами связала нас судьба.

В деревне, где мы жили вот уже несколько недель, были наняты четверо носильщиков.

Ранним утром мы отправились в путь вдоль ручья, стекающего из одной из боковых долин, по узкой тропинке; никаких других путей-дорог здесь не было. Мы шли друг за другом. Первым шел Латах, как проводник, затем четверо местных с нашей не очень большой поклажей, за ними я. Замыкал шествие Сэн.

Светило солнце и было довольно тепло, ни малейшего дуновения ветра. Примерно через пять часов подъема, мы достигли горной седловины, откуда бросили прощальный взгляд на долину, из которой пришли. Там – в солнечном сиянии – царили мир и покой. Луга поросли тамариндами и ивами, трава, покрывающая склоны, была расцвечена яркими цветами. Сразу за долиной, из которой мы пришли, горы восходили прямо к небу. Их далекие вершины окутывали тяжелые облака. Выглядело это странно: они висели только над горами, казалось, не смея пересечь широкую долину.

Полюбовавшись милым, но в то же время и грандиозным горным пейзажем, мы двинулись дальше. Извилистая горная тропа тянулась сквозь узкое ущелье. Неожиданно стены его будто раздвинулись в стороны, и мы увидели перед собой котловину, тоже покрытую цветами и сочной травой. Но сразу за котловиной белый свет, похоже, кончался. По-моему, было просто невозможно взобраться на резко уходящую вверх широкую и плоскую скалу, километра на два поднимающуюся к небу. Наверху было, очевидно, плато, потому что вершин стоявших еще дальше «восьмитысячников» мы не видели.

Мы решили заночевать тут же в котловине. Я был очень удивлен тем, что мы так рано стали устраиваться на ночлег. Латах, наверное, угадав мои мысли, сказал:

− Сегодня нам нельзя идти дальше, потому что вскоре начнется сильная буря, хотя сейчас на небе почти ни облачка.

Действительно, в небе, по крайней мере, той его части, что была нам видна из долины, висело лишь несколько перистых облаков – белых мазков на синем фоне.

Как только мы установили нашу большую палатку, в которой всем семерым хватило места, стало смеркаться. Теперь и небо над нами покрылось тяжелыми черными тучами, которые, казалось, сваливаются в котловину – верхняя часть отвесной широкой скалы уже утонула в облаках. Снизу было видно, как черная облачная масса, как прибой, накатывалась на скалу. Внезапно пошел дождь и загремел гром. Но ветра все еще не было. Мы сидели в палатке. Казалось, каждый был занят своими собственными мыслями.

Вдруг послышалось что-то вроде шипения. Я вскочил и быстро подошел к входу в палатку. Природа разыгрывала передо мной удивительный спектакль. Шел слабый дождь. И вдруг со скалы напротив вниз полетело множество обломков. Это был камнепад – почти ежедневное явление в некоторых ущельях Гималаев. Но камнепад громыхал, а не шипел. И этот-то звук и заставил меня выглянуть из палатки. Поискав глазами, чтобы могло быть причиной странного шума, я обнаружил, что он исходил от входа в котловину, откуда мы пришли. Там я увидел смерч, который, закручиваясь в воронку, с шумом надвигался прямо на нашу палатку. Смерч становился все шире и шире; казалось, что он заполнил собой почти всю котловину. Сверкала молния, гремел гром.

Смерч неотвратимо приближался; обернувшись, я крикнул Латаху и Сэну:

− Что нам делать? Смерч идет прямо на нас!

− Ничего, − с улыбкой ответил Сэн.

− Он ничего нам не сделает, − спокойно добавил Латах.

Снова выглянув из палатки, я заметил, что смерч принял просто угрожающую форму. Это была темная, бешено крутящаяся воронка, которая спускалась, кажется, с самого неба. Везде, где проходил смерч, толстые деревья ломались как спички. Все это было так страшно, что я опять оглянулся на Сэна и Латаха: в бледном свете молний оба сидели, спокойно улыбаясь.

− Ничего не бойся, − вновь попытался успокоить меня Сэн.

Но снова выглянув из палатки, я перепугался насмерть: теперь уже только несколько сот метров отделяли нас от надвигающейся на нас воронки. Оставаться на месте было чистым безумием. Меня буквально вынесло из палатки. Но тут кто-то ухватил меня за руку. Это был Латах. Глядя мне прямо в глаза, он дружелюбно, но твердо сказал:

− Брат, ты действительно думаешь, что мы не доведем тебя до Мастера Z живым и невредимым? Стой, где стоишь. С тобой ничего не случится.

И еще раз твердо посмотрел мне в глаза.

Громкий, почти оглушающий рев торнадо все приближался. Я стоял как вкопанный. Латах все еще держал меня за руку. Сейчас, вот сейчас, смерч снесет нашу палатку. Странно, но этого не произошло. Рев торнадо стал постепенно удаляться. В ту же минуту полило, как из ведра.

Я подсел, немного смущенный, к остальным. Как ни странно, и четверо носильщиков оставались совершенно спокойными, и я еще сильней устыдился своей трусости.

Сэн опять угадал мои мысли:

− Тебе нечего стыдиться, брат! Твое поведение было совершенно нормальным. Но и наше тоже! Когда ты пройдешь тот же курс обучения, что и мы, Латах и я, ты будешь таким же спокойным, как и мы. С нами уже ничего не может случиться, потому что мы все свое бытие отдали в руки Создателя. Вся наша жизнь, все наше поведение – сплошная молитва, в том смысле, что мы полностью полагаемся на Бога. Это наша защита от всех жизненных невзгод. Пока мы, таким образом, устремляем нашу жизнь к Богу, говоря всегда: «Да свершится воля Бога, но никогда не наша», нам не страшна никакая буря, нас не поразит молния, на нас не нападет зверь, никакой охотник или враг не смогут ни застрелить, ни заколоть нас кинжалом. Всегда в нужный момент вмешается то, что защищает нас. Но только в том случае, если мы добровольно соединяемся с Богом и чувствуем себя единым с ним.

− Но тогда это то же самое, что говорим мы, христиане: «Когда мы живем, то живем во Христе; когда мы умираем, мы умираем во Христе».

− Совершенно верно!

− Почему же тогда большинство христиан лишены той уверенности, которая есть в вас?

− Потому что большинство христиан не ощущают в душе того, что произносят их губы (М.Б., «уста»). Разве Христос не предупреждал, что негоже только произносить слова и спорить об их значении, вместо того, чтобы, прежде всего, жить по его учению? Почему вы, христиане, так мало делаете?

Меня удивило то, что Сэн с таким почтением говорил о Христе. И вновь, прежде чем я успел высказать свое удивление, Сэн пояснил:

− Ты удивлен, что я так почитаю Христа. Мы все, мы – «посвященные», мы – мастера, видим во Христе Сына Божия.

И продолжил:

− Внутренний стержень всякой религии во всем мире идентичен учению Сына Божия. Здесь в Индии мы просто идем другим путем, более убедительным и ясным для нашего характера, нашего окружения, нашего понимания. Мы следуем учениям Будды и Брахмы, которые в своей первооснове такие же, как и учение Сына Божия. Вам, христианам, дарована привилегия: вы получили прямые послания от Сына Божия и можете их понимать! Но вы пренебрегаете этим самым замечательным подарком, который когда-либо доставался людям. У нас, «посвященных» всех религий (ведь глубинный стержень всех религий один и тот же) одно и то же религиозное мировоззрение, действительно соответствующее идеалам истинного христианства. Поэтому все мы, «посвященные», находимся в одном религиозном поле – неважно, через какую религию мы пришли к мастерству!

После молчаливой паузы, во время которой я размышлял над услышанным, я сказал, будто говоря с самим собой:

– Почему же тогда именно христиане так мало почитают наивысшее учение изо всех, что досталось человечеству, а вы, через другие религии добравшиеся до прарелигии, определили эту прарелигию как истинное, подлинное учение Христа, а, значит, почитаете Христа как Сына Божия гораздо глубже и искренней, чем большинство христиан?

– Одна из главных причин, – начал свои разъяснения Сэн, – это то, что большинство христиан слишком рассудочные люди. Но ведь для обретения подлинной мудрости и понимания глубоких истин учения Христа необходимы как рассудок, так и чувство. Вы, рассудочные христиане, слишком пренебрегаете эмоциональной составляющей вашей религии. А работать должны одновременно и разум, и чувство! Где преобладает что-то одно, нарушается равновесие познания, и вы видите искаженную картину – примерно так же, как видит мир человек, который носит очки, не подходящие для его глаз. Но со временем тебе самому станет ясно, что я имею в виду.

– Давайте-ка, – вмешался в разговор Латах, – хотя время еще раннее, поужинаем и ляжем спать; ведь завтра у нас будет очень, очень трудный день. Завтра будет хорошая погода, и мы сможем далеко уйти, добраться до высокогорного плато, где идти станет действительно тяжело – тяжело потому, что воздух будет становиться все более разряженным, что особенно для тебя, европейца, не привыкшего к горам, будет нелегко.