Энергоблок - Григорий Медведев

Основной состав изотопов в килограмме сухого ила — цезий-137, чистый бета-излучатель с периодом полураспада тридцать лет, и дочерний изотоп барий-137М, источник гамма-излучения. Есть и другие в небольших количествах.

Наиболее опасный — цезий-137. Относится к группе генетически значимых изотопов. Биологические эффекты его воздействия не зависят от путей поступления и по своему характеру приближаются к действиям внешнего облучения. Многократное воздействие больших доз приводит к заболеванию хронической лучевой болезнью, а со временем — к возникновению отдаленных последствий. Эти последствия могут носить характер генетических и соматических.

Соматические последствия: бластмогенные эффекты, катаракты, нарушение рождаемости, раннее старение (особенно опасны воздействия радиации на плод), врожденные уродства, случаи лейкемий, мертворождаемости, высокая смертность новорожденных, младенцев...

Генетические последствия: физические уродства, слабоумие, изменение соотношения полов рождающихся детей...

Солнце и золото на чешуйках волн ушли вправо. Лодки и неподвижные в них фигурки рыболовов контрастной чернотой впечатались в голубоватую рябь воды... В зарослях кустарника... Нет, за ним, на поляне, большой шалаш... На вешках сушатся сети. На капроновых нитях сетей перламутрово поблескивает чешуя. Сильно пахнет сырой рыбой. В шалаше никого. Запах прелой соломы, тряпок, вяленой рыбы. В углу валяются еще две пустые бутылки из-под водки...

Осмотрели территорию. В редком березнячке между стволами натянуты струны желтого и голубого телефонного провода. Вялится окунь. Очень крупный. Тянет несильным ветерком из чащи. Чувство голода. Палин глотает слюну. Остро и аппетитно пахнет рыбой.

Анализ показал: рыба сплошь радиоактивна... Является основным источником инкорпорирования цезия-137 в организмы людей прилегающих деревень... И многих других, если идет через заготпункты в городскую торговую сеть... По прикидкам, внутреннее облучение длится не менее десяти лет...

Руководитель — хромой на правую ногу Крахотин Степан. Лицо у него плоское, натужно красное, большой жабий рот, грубо рубленный широкий тупой нос. Голубые глаза вечно налиты кровью. Кажется, его неминуемо вот-вот хватит удар. Но удар почему-то не происходит. Тонкие губы плотно сжаты, но чудится, что он все время держит за губами слова, фразы и отчего-то их не выкладывает. Все время ощущение, что он хочет что-то сказать. Наконец он говорит:

— Вот, мальчики... Что натворили-то, а?.. — Оглядывается, будто боясь, что кто-нибудь услышит. Голос всегда ласковый. Продолжает: — Надо пройти по деревням... Посмотреть. Взять мазки... Обмер фона... Образцы предметов быта из домов...

У всех чувство вины. Вот, оказывается, что! Незнание в обращении с радиоактивными веществами само по себе преступно... Живут себе люди. Вдали от торных дорог. Крестьянствуют. Из века в век. Леса, озера, реки, свежий воздух без дыма и газов. Здоровье... Было. Теперь они тоже втянуты в круговорот цивилизации. Ядерной. Будь она проклята!.. Здоровье близлежащей популяции под смертельной угрозой. Необходимо всестороннее обследование. И переселение. Переселение. Это ясно уже сейчас.

Соуши. Съезд в деревню с горы. Чернозем. Грязь. Грязь глубокая, жирная. Кажется, вечная. Машины оставили на довольно сухом пригорке. Пошли пешком. Потянуло ветерком со стороны деревни. Запах навоза, стойла, гнилой соломы, которой в основном крыты крыши деревянных, почерневших, низко вросших в землю домов-пятистенков... Заборы старые, покосившиеся. Одни из горбыля, другие из отесанных прутьев. Около многих заборов кучи навоза. Одни свежие, другие застарелые, подсохшие и посветлевшие сверху. У навозных куч куры. Петухи энергично разбрасывают по сторонам ошметки, призывно кудахчат. Никого из людей не видать. Кажется, деревня вымерла.

— А что, мальчики, им повезло. Построят новые агропоселки. Заживут по-человечески. Нет худа без добра...

Приусадебные участки бедные. Садов почти нет. Огороды. Зашли в дом, из трубы которого шел легкий дымок. По носу шибануло запахом какой-то кислятины, выскобленного ножом, только что мытого пола, чем-то съестным, пахнущим влажной кухонной тряпкой... Стены из черных бревен, кое-где тронутых паутиной, по углам образа. Посреди избы огромная русская печь с местами вздутой и потрескавшейся известкой. Из-за приоткрытой занавески на лежанке печи видны костлявые, в желтоватых чешуйках омертвевшей кожи, стариковские ноги. Рубленый стол, лавка — тоже только что вымыты и выскоблены ножом.

Встретила старуха со слежавшейся, какой-то блекло-розовой, пергаментной кожей на лице. Глаза слезящиеся, выцветшие, тревожные. Голова повязана белым платочком. У Палина засаднило в груди. Теплый ком то подкатывал к горлу, то снова отпускал. Вспомнил свою деревню...

«Похоже... Ой, как похоже...» — подумал.

Старуха стояла и молча смотрела на пришельцев, словно сомневаясь, привечать их или гнать.

— Мы экспедиция, бабушка... — сказал хромой Крахотин и улыбнулся жабьим ртом. — Что-то людей не видать...

— В поле все... Кто на озерах... Да что же вы, родимые, проходьте... — вдруг засуетилась она и указала обеими руками на еще влажноватую лавку. Палин ощутил вдруг стыд перед этой деревней, перед этим жалким домом и старухой за свой достаток и за эту безусловную бедность и убожество быта... Он ежемесячно отсылает отцу в деревню двести рублей. Там еще двух сестер подымать...

Но стыд. Стыд бывшего крестьянина давил его. И с болью подумал: «Отступник! Куда удрал? К чему шел? Калечить землю, родившую нас...»

Костлявая нога на печке вдруг поднялась, зацепила большим заскорузлым пальцем занавеску и прикрыла ею проем.

— Как здоровьичко? — улыбчиво допрашивал хромой Крахотин.

Старуха перекрестилась на образа.

— Ох, родимые, так бы ничаво... Токмо дикарь в животе... — Она надавила в подвздошье сразу двумя руками, похожими на черепах из-за того, что были покрыты большими, толстыми, будто ороговевшими пластинками желтовато-розовой кожи, похожей на панцирь.

— Давит все... Фершал каже, видать, язва... Старый тожа... — Она кивнула на печку. — Мытарствуется все... Селезень мучает... Раздулся шибко. Помрет, видать... — добавила она грустным шепотом и покачала головой. — Квелай народ пошел нонче. Вот Нехаиха дочка двоих мертвых рябеночков родила. Васятка Соушин помер по весне нонче от дурного кровя. Четыре годка всего... Преставилось людей, батюшко, ой... — Старуха стала быстро и очень истово креститься на образа. — Господи, помилуй! Святый Боже. Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!.. Святый, посети и исцели немощи наши, имене твоего ради... Детишков все больше хоронют, детишков, батюшко... Да мужиков молодых, да баб... Каки ихи годы?! Жить да детей родить... Вчерась аккурат фершал из райбольницы Семушку до родителев предпроводил. Ликоз, бает, у Семушки... Ликоз, каже, тельцы какись юны в крове завелись. От их и пухнеть Семушка... Девятнадцать годков всего. Внучек он мне... — По щекам старухи потекли слезы, и она снова прервала свой рассказ молитвой. — Господи, помилуй!.. Скорый в заступлении един сын Христе, скорое покажи свыше посещение страждущему рабу Божьему Симеону и избави от недуга и горьких болезней, воздвигни во иже пети тя и славити непристанно молитвами Богородицы, едине человеколюбце... Низалон прописали, низалон... Кака твоя думка, батюшко?.. Помогет, а?..

Палин не выдержал. Вышел во двор.

Обследовали несколько ближних деревень. Взяли пробы грунта, травы, лиственного покрова деревьев, образцы предметов домашнего обихода, шерсть, молоко, мясо...

Исследования в условиях стационара показали массовое радиоактивное заражение обследованного района... Через три года после того деревни переселили на новое место. Озера закрыли для рыболовства на неопределенный срок...

Хромой Крахотин оказался прав.

Палин открыл глаза. Ему показалось, что кто-то вышел на поляну и остановился недалеко от машины. Он включил ближний свет фар. Огромный жирный лось-самец стоял боком к нему. Лось повернул голову в сторону света, потом будто нехотя развернулся и грузной трусцой удалился в чащу, смачно прочвакав копытами. Палин погасил свет. Сердце остро колотилось в груди, будто он все это, промытое только что мозгом, пережил вчера. Но память завелась и продолжала работать помимо его воли. Он снова закрыл глаза.

...Это была целевая поездка на родственный комбинат по переработке ядерного горючего. Стоял очень жаркий июль. Небо стойко, казалось навечно, установило свое голубое сияние. Воды Черемши ленивым расплавом уходили к далекой Волге...

Знакомились с технологией очистки жидких радиоактивных отходов основного производства. Тогда Палин впервые увидел «черную трубу», очень похожую на их теперешнюю и также откровенно взметнувшуюся над гладью зеленоватой воды.

Объяснял грузный, с солидным брюшком, мужик. Лицо его, сильно пористое, было какого-то неопределенного цвета и казалось отлитым из бронзы. Шея под подбородком оплыла дрябловатым, жирным, плохо выбритым мешком.