Операция «Караван» - Дмитрий Янковский

От удивления я отшатнулся, и в этот миг воздух передо мной взорвался, чуть опалив лицо. В ушах засвистело.

Честно говоря, у меня челюсть отвисла от удивления и легкого шока. Ни с чем подобным мне отродясь сталкиваться не приходилось. Лично я не мог объяснить поведение маленькой пульки ни с точки зрения известной мне физики, ни с точки зрения известной мне химии. Колдовство какое-то, иначе не скажешь.

Ошеломленный, я осторожно вставил магазин на место, сунул пистолет за пояс и поспешил к бару. Через минуту мне навстречу из-за угла выскочил Алекс. В нем килограммов сто без малого, поэтому столкнуться с ним на полном ходу, все равно что с внедорожником на малой скорости. Если и не все равно, то разницы мало. Увернуться от столкновения я не успел, а потому кеглей отлетел и шлепнулся в грязь на краю улицы.

— Извини, — сказал Алекс, протягивая мне руку и помогая подняться. — Не ушибся?

— Переживу, — пробурчал я в ответ. Хотя шарахнул он меня действительно не слабо.

— Что там рвануло? Твоих рук дело? Что вообще происходит?

— Потом расскажу, — пообещал я. — Машина далеко?

— За углом, возле бара. Давай, колись. Знаю я твои «потом».

Пришлось вкратце рассказать Алексу о произошедшем. Он воодушевился. А когда я дошел до описания действия альбиносовой пули, он воскликнул:

— Щелочной метал! Натрий, скорее всего.

— Что? — удивился я.

— Натрий. Он с водой реагирует очень бурно, со взрывом. А тело человека, сам понимаешь, почти целиком из воды и состоит. Со всеми вытекающими последствиями. Но вода и в воздухе есть, так что натриевые пули должны быть чем-то непроницаемым покрыты. В лабораториях его под слоем керосина держат.

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

— В школе надо было учиться, — с усмешкой ответил Алекс.

— Это уж точно, — невесело согласился я. — Ладно, пора на базу.

Мы завернули за угол, к машине. Алекс сел в пилотское кресло, я справа. Он запустил турбину нашего полуспортивного «Кросс-Эйра», и мы, с визгом резины развернувшись посреди улицы, помчались по ночному городу в сторону базы.

Когда миновали окраины, я закончил пересказывать историю с альбиносом.

— Ну и зачем ты заварушку устроил? — удивился Алекс. — Надо было соглашаться на все, потом разобрались бы.

Вот что мне в Алексе нравилось, это простая житейская мудрость. Но я как-то привык двигаться по пути наибольшего сопротивления. В немалой степени такой подход сформировался под влиянием Кочи, полудикого австралийца, с которым мы протопали вместе через всю Суматру.

— Не ищи простых путей, — сказал он мне как-то раз у костра в лесу. — В жизни пути как тропы. Легкие идут под гору и кончаются пропастью, а трудные ведут в гору, к сияющим в небесах вершинам.

— Иногда нет смысла попусту тратить энергию, — пожал я тогда плечами. — У нас, у русских, есть поговорка, что умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.

— Умный да, — легко согласился Коча. — Но я говорю не про ум, а про мудрость. К тому же у каждого свой путь, Хай. Твой ведет вверх и простым не будет. Вселенная так устроена, что в ней не бывает случайностей. Случайностями нам кажутся события, причины которых скрыты от наших глаз. И если вдруг на гладкой воде побежала волна, значит где-то, за пределами твоего видения, в воду упал большой камень.

— Это к чему? — удивился я. — Не вижу связи.

— Тебя зовут Вершинский, — он с трудом выговорил русскую фамилию. — Ты сам говорил, что это имя имеет общий корень с вершиной.

— И что? — На самом деле я уже понял к чему он клонит.

— Простые пути для других людей, — ответил он и подкинул пучок хвороста в жаркий огонь.

Из костра взметнулись искры и умчались к вершинам вселенского мироздания. С тех пор я заметил, что успех ожидал меня в конце трудных путей. Только попытаешься скатиться по траектории наименьшего сопротивления, только отпустишь весла, так сразу мир вокруг превращается в унылую трясину. А начнешь барахтаться, все выправляется.

Правда, не всегда хватало сил. После того, как затонул наш подводный корабль, мне стало так худо, что не хватало воли на активные действия. Но теперь, в машине, я ощущал какой-то перелом и в себе, и в окружающем пространстве. Конечно, можно было согласиться на условия альбиноса, а потом разобраться с трудностями по мере их появления.

Но мне надоело существование в виде овоща на грядке. Эти чертовы негры вывели меня из себя. И альбинос вывел. К дьяволу все!

— Мне показалось, что так будет лучше, — ответил я Алексу. — Теперь он сам приползет. Некуда ему будет сунуться. А мы сможем действовать, как выгодно нам.

— Буду рад, если ты окажешься прав.

— Я тоже, — невесело усмехнулся я.

База, которую мы заняли три года назад банальным самозахватом, представляла собой систему подземных бункеров в нескольких километрах от океана. Когда биотехи вышли из-под контроля, военные отсюда поспешили смыться. Слишком уж близко было к воде.

Гражданские тем более на запад от города соваться боялись. Зря, кстати. На самом деле биотехнологические ракетные платформы вырастали только на определенных глубинах. Зашитая в генах программа не позволяла им вылупляться из икринок слишком близко от берега, чтобы при переходе из личиночной стадии развития не быть уничтоженными орудийным огнем береговых батарей. С ракетами они справлялись прекрасно, а вот со снарядами никак.

У самих же у них дальность поражения тоже не безграничная, куда меньшая, чем у обычных ракет, но большая, чем у снарядов. Я это выяснил в свое время опытным путем, перелопачивая карты Суматры с пораженными в разное время прибрежными городами и ставя собственные небезопасные эксперименты.

Мы с Кочей довольно точно рассчитали опасную зону. Она составляла порядка четырех километров от линии прибоя.

Наша база находилась от океана в пяти. Город в десяти. И на запад расти он не мог, потому что власти не осмеливались выдвигать строения в сторону океана. А с востока город был прижат скалистой грядой. Пришлось его растягивать, как кишку, на юг и на север, что уже начало отрицательно сказываться на инфраструктуре.

Говорят, знание — сила. Трудно с этим поспорить. Благодаря эмпирическим данным, полученным нашей командой во время Большой Охоты на биотехов, мы осели на базе, с которой никто не решался нас выкурить, не смотря на формальную противозаконность такого захвата.

А я в это время вел оживленную переписку с муниципалитетом, пытаясь донести до них возможность уничтожения ближайшей к городу ракетной платформы усилиями нашей команды. Но никто не принимал меня всерьез, поэтому переписка была оживленной только с моей стороны.

Сразу за базой начинался лес. Но он не заслонял океан, потому что убегал вниз, под гору. Алекс остановил машину у ворот бетонного бункера и набрал на коммуникаторе код дистанционного открывания. Створки медленно разошлись, и мы проехали внутрь.

Заняв базу три года назад, мы не обнаружили на ней никаких особых ценностей, ни техники, ни вооружений, только пустые бетонные помещения в несколько уровней, работающую систему генерации электричества и вполне пригодную к использованию инфраструктуру в виде лифтов, снарядных подъемников и ремонтной зоны с самыми разными станками и оборудованием.

Но главным бонусом была нижняя штольня шириной пятьдесят метров и длиной в пять километров, ведущая прямо в океан. Ее можно было при необходимости заполнить водой, а можно было осушить, чтобы биотехи из океана не имели возможности подобраться к нам близко.

Когда у нас был подводный корабль, по этой штольне было удобно выходить в океан. Но теперь корабль остался на дне, и вряд ли подлежал подъему. В любом случае у нас не хватало средств ни на его спасение, ни на постройку нового.

А на базе мы прижились. Лично я считал ее почти домом, не знаю как остальные.

Ольга встретила нас во внутреннем автопарке. Это был просторный бетонный бокс, умещавший два внедорожника, гусеничный вездеход, три шоссейных машины, четырехтурбинный седельный тягач безумной грузоподъемности и черный полуспортивный «Кросс-Эйр», на котором мы прикатили.

— Привет! — помахала она рукой, когда мы с Алексом выбрались из машины. — Трудно было связаться, сказать, что задержитесь?

— У меня коммуникатор сломался, — соврал я. — Выкинул.

— Вечно у тебя так, — вздохнула она. — А у меня есть хорошая новость. Даже две.

Я замер. Хороших новостей не было уже очень давно.

— Пришло письмо из муниципалитета, — похвасталась Ольга. — Это раз. Они сказали, что послезавтра возможно пришлют инспектора.

— Возможно или точно? — переспросил я.

— Написано было, что решение принято, и инспектор будет выслан к четырнадцати часам.

Это было больше, чем хорошая новость. У меня кровь быстрее побежала по жилам. Видимо прав был Коча, что легкие пути не для меня. Стоило пройти сложным, как результат не заставил себя ждать. Хотя, казалось бы, какая связь между потасовкой с охраной альбиноса и муниципальным письмом? Вроде бы никакой, но факт остается фактом. Я уже давно не верил в случайности.